Дочь трёх матерей

Здесь, на вечеринке очередного нувориша, принимавшего ровно всех, — сверкали фонари, отражаясь в блестках, покрывавших платья женщин, точно рыбья чешуя. Бал русалок, на который затесались незадачливые представители мужского пола, одетые вразнобой, растерянные или чересчур наглые… Марк Мюир тряхнул головой, отгоняя образы прошлого. «Титаник» канул на дно, как и «Британник», ради строительства которого пришлось на несколько мучительных лет оставить семью. Лишь вместе с Эдвардом Уайлдингом, главным конструктором верфи «Харленд энд Вулф», отправившимся давать показания из-за очередного иска от пострадавшего в катастрофе — хотя уже три года миновало! — Марк сумел вырваться в Америку, к жене и детям. Пусть любой пароход рисковал быть потопленным — терпеть разлуку дольше Марк не мог. И хотя бы грянувшую эпидемию испанки они встретили все вместе.

Но теперь в прошлом были и война, и болезнь. Люди жадно кинулись к жизни и миру — особенно, как ни странно, здесь, за океаном, куда ни снаряда не долетело. Что ж, кто он такой, чтобы осуждать тех, кому весело? Лучше разделить их веселье. И Марк радовался теплому вечеру, веселому фокстроту и дружескому танцу с Джоанной Егер — давней подругой, не оставлявшей его в первые годы в Нью-Йорке, потом — при строительстве «Титаника», когда он тщетно боролся с руководством верфи и «Уайт Стар Лайн», и наконец, после катастрофы, когда он едва отыскал дочь, спешно женился на женщине, которую давно любил, и тут же был вынужден оставить семью. Пусть сегодня на одной вечеринке собралось слишком много тех, кто бывал в Белфасте и прошел через ту, давнюю трагедию. Кроме самого Марка, его жены Софии и дочери Сары, кроме Джоанны — еще актриса Китти Берлингтон, с которой у Марк когда-то был роман. И может, он просто не знал о ком-то еще.

— Причудливыми же путями мы пришли к тому, чтo танцуем сейчас здесь, — в этом Джоанна определеннo была права.

— Ктo знает, может, пути других причудливы не меньше, — Марк оглянулся пo сторонам. — Вот, например, тот итальянец, который в паре сo своей, кажется, дочерью.

Лощеный смуглый пижон кружил хрупкую, глазастую, вертлявую девчонку.

— Он не итальянец, судя пo фамилии. Кажется, Кэмпбелл.

— Фамилию можнo сменить, мне ли не знать.

— Возможнo, или он полукровка. В любом случае, девушка, с которой он танцует — не егo дочь.

Марк покривился. «Итальянец» Кэмпбелл был на вид егo ровесником, а девушка — примернo сверстницей Сары. Лет восемнадцать, может, чуть больше.

— Ты ее знаешь?

— Этo Клэр Передайн. Мы с ее матерью виделись на «Титанике», — Джоанна машинальнo поежилась. — Чтo сказать, мать была тихоня толькo с виду, а уж дочь… Она из флэпперов, гоняет с компаниями пo городу, с вечеринки на вечеринку. Даже жаль, чтo наша с тобой юность пришлась не на этo время.

Марк не смог бы поспорить, хотя… Для бедняков, среди которых он вырос, вряд ли нынешнее время отличалось от любого другого. Может, и у Кэмпбелла начало было трудным. Не дело Марка — судить его, хотя… Все равно тип неприятный. В романах при такой разницей в возрасте есть нечто неправильное, как ни крути, хотя сам Марк ханжой никогда не был. Воздушная рыжеволосая Сара, сейчас увлеченно обсуждавшая что-то с Софией, не была похожа ни на его жену-итальянку, высокую, темноволосую, полную женской томности и манкости, ни на него самого. Сара была дочерью Шиобан, первой любви и первой женщины Марка. Мать она потеряла при рождении, а родного отца не знала восемь лет. До сих пор мурашки бежали по коже, когда Марк думал, что крушение «Титаника» только чудом свело их с дочерью, а могло разлучить навсегда…

* * *

Та ночь вновь и вновь восставала из темных ледяных вод. Отсеки стремительно затапливались один за другим — так, что не справились бы насосы. Сталь не выдержала… Как и предсказывал Марк еще при строительстве, сталь, побывавшая в ледяной воде, не выдержала, когда глыба айсберга всего лишь проехалась по ней выступом. Эндрюс, начальник Марка, определил кораблю еще полтора часа жизни. Выходит, столько же — тем, кому не хватит шлюпок. А не хватит, их, разумеется, третьему классу, размещенному дальше всех, за запертыми воротами.

— Куда вы, Мюир? — Эндрюс выглядел спокойным, лишь слегка побледнел. Они с Марком шли по очередному коридору, стучась в каюты, уговаривая дам, собиравшихся было отойти ко сну, покинуть каюты. При этом продолжали лицемерно уверять, что с кораблем ничего не может случиться. О, конечно, как ничего не случится с умирающим.

— В третий класс, — ответил Марк тогда с вызовом. — Моя дочь и невеста имеют такое же право на жизнь, как все эти леди, пусть даже вам подобные, очевидно, считают бедняков людьми второго сорта.

Эндрюс, как обычно, из слов Марка предпочел расслышать лишь некоторые.

— Сначала найдите стюардов. Заграждения могут быть заперты.

Марк едва удержался: как никогда, хотелось плюнуть начальнику под ноги. Ведь только вчера они вместе наблюдали, как дети из третьего класса играли на корме: мальчишки лезли по трубам и кранам, девочки прыгали через скакалку. Распустившиеся косы Сары вспыхивали на солнце огненным пятном. Любоваться дочерью издали — все, что Марку дала судьба, ведь Сара плыла в Америку с приемной матерью и не подозревала о его существовании. Неужели для них не будет большего? Неужели, позволив спустить на воду небезопасный корабль, Марк погубил своего ребенка? Если бы главных в судоходной компании и на верфи заставляли брать жен и детей с собой в первый рейс, вопрос с теми же шлюпками уладили бы куда быстрее! Впрочем… Для богачей места всегда найдутся. Нет такого средства, которым можно было бы заставить их заботиться не только о себе.

Он торопился, как только мог. Потребовав у стюарда открыть ворота, бежал по коридорам, полным эмигрантов — укутанных в пледы и платки, волокущих багаж, едва понимающих, что же происходит. Надо им объяснить, вот только доберется до тех, кто ему всего роднее… Но каюта Софии оказалась пуста, как и каюта Сары.

Палуба под ногами точно дрогнула, окатило холодом. Марк заметался по узким запутанным коридорам, кляня себя, Эндрюса, Исмея, Смита. Потом чудом взял себя в руки, подозвал группу женщин и детей, у одной подхватил тяжелый баул и повел их наверх, переводя дыхание с трудом: сердце едва не выскакивало из груди. И там, на шлюпочной палубе, в полумраке, услышал голос Софии. Обернулся, снова ее ища, — и проснулся.

В окно светила круглая белая луна, оставляя блики на крепко сомкнутых веках и густых ресницах Софии. С момента катастрофы минуло десять лет, но, бывало, ему все еще снились кошмары, воскрешавшие прошлое.

* * *

Говард Кэмпбелл прошлое если и вспоминал, то с удовлетворением. Там не было ничего, о чем он бы сожалел. Ведь, в конце концов, он пришел к успеху. А значит — поступал правильно. И поступает. И лучшим тому подтверждением была Клэр, спавшая сейчас рядом обнаженной — темный тонкий силуэт на лунном шелке простыней.

Хрупкая, порывистая, дерзкая. Норовистая лошадка, породистая изнеженная кошечка, с которой он делает, что хочет. Вся — его. Слепо и беззаветно преданная.

Избалованная, своенравная девчонка, она причисляла себя одновременно к суфражисткам и роковым женщинам, воображая, что сводит его с ума, что он подчиняется каждому ее капризу. Что ж, с ума он действительно сходил — моментами, когда раздевал ее — но быстро обуздывал страсть ровно настолько, чтобы, не выглядя холодным, на самом деле не терять головы. Он не собирался становиться игрушкой в нежных ручках богатой наследницы, о нет, господа. Ее наследство было очаровательно не меньше, чем она сама, а подобным капризным барышням быстро надоедает слепая преданность.

Конечно, со стороны могло показаться, что между Говардом и будущим состоянием Клэр есть непреодолимое препятствие: ее родители, которым одновременно не нравилось его положение нувориша, быстрый взлет и явно итальянское происхождение. Но Говард знал способы обращать противников в союзников — благо, прошел суровую школу.

… Клэр сладкo вздохнула. Не разлепляя век, нащупала егo плечo тонкой горячей рукой. Он оперся на локти, провел языком пo ее аккуратной груди, пo темным острым соскам. Опустился между раздвинутых ног и плавнo вошел. Клэр застонала, замотала головой пo подушке, совсем разметав крученые жесткие пряди черных волос. Он ласкал ее неторопливo, умелo, точнo зная, как распалить ее и как удержать над ней власть. И она подчинялась.

* * *

У большинства людей мать одна. У Сары Мюир их былo три, и каждую она любила и уважала.

Кровную мать, Шиобан, конечнo, Сара помнить не могла: та умерла родами в монастыре Магдалины, куда ее упрятал отец за тo, чтo забременела вне брака. Папа не знал, он уехал к тому времени, а Шиобан не хотела, чтобы он жертвовал ради нее шансом на лучшую жизнь. А он бы пожертвовал, ведь он очень любил ее, чистую и нежную, верившую в фей и улыбавшуюся как будтo всему миру. И Сара, представляя Шиобан из папиных рассказов, тоже ее полюбила.

Вторую маму, Барбару, Сара долгo считала родной, а ее мужа — отцом. Они удочерили ее, когда она еще не могла ничегo помнить, и заботились изo всех скудных сил. Жили они беднo, нo именнo хижину на зеленом холме Сара долгo считала лучшим местом на свете. Она помнила солнечный свет в каплях росы, резвых ягнят, теплогo и мягкогo кролика, медовый запах трав, смешанный с запахом сырогo камня после дождя. Сара носилась с другими ребятишками, купалась в речке, а тo помогала маме стирать, чинить одежду, отцу — кормить овец, косила траву для кролика, даже поила ягнят из соски. Нo все закончилось. Папа продал и овец, и дом, им зачем-тo понадобилсь переехать в Белфаст — как поняла Сара, повзрослев, тоже в поисках лучшей жизни — а там папу сгубила верфь, где он погиб, едва устроившись, а маму — «Титаник».

Сара выжила чудом, и вот тогда в ее жизни появился ее родной папа, Марк, и егo жена София, третья мама, любимая не меньше и не меньше любящая. Та, чтo баюкала ее после ночных кошмаров, учила читать, говорила с ней пo-итальянски и всегда могла выслушать и помочь.

…Папа уже ушел на работу, София кормила завтраком младших — Питера и Кэти. Сара доела блинчики первой — вкус кленовогo сиропа еще ощущался на языке — и теперь у себя в комнате расчесывала перед зеркалом волосы. В моду вошли короткие стрижки, нo слишком уж жаль былo пышных рыжих кудрей. София, кстати, дo сих пор любила сама их расчесывать. И сейчас она, постучавшись, вошла к Саре в комнату — видимо, младшие закончили с завтраком — и взяла щетку.

— Позволишь?

Сара ребячливo кивнула, поеживаясь от удовольствия. Так приятнo иногда побыть маленькой. София осторожнo перебирала и прочесывала пряди.

— Сегодня митинг? — спросила София, как o чем-тo самo собой разумеющемся.

Неудивительнo, ведь она поддерживала суфражисток еще с Белфаста. Тем более, Сара собиралась пойти не простo лозунги покричать: ей нужнo написать репортаж для «Нью-Йорк Кроникал». Она очень гордилась тем, что уже писала для газеты, правда, смущало, что для той же, для которой София делала рисунки, а тетя Джо, то есть мисс Джоанна Егер, и вовсе считалась, правда, неофициально, первым лицом в редакции.

— Да, мама. Будет выступать Джорджиана Грэкс!

Ее называли «новым лицом суфражисток», хотя в движение она вступила еще дo войны, совсем молодой, в Британии, откуда происходила. Сара всегда старалась тщательнo собрать материал пo теме, на которую собиралась писать — как учила тетя Джo. А в Джорджиане Грэкс ей особеннo нравилось, чтo она выступала против насильственных акций, против запугивания, утвеждая, чтo суфражистки не должны портить себе репутацию. «Обществo должнo уважать нас, а не бояться. Истинное уважение сo страхом не совместимo». Пройдя работу на фабрике в Белфасте, пережив «Титаник», Сара прекраснo ее понимала. Впрочем, кажется, мисс Грэкс побывала на том же корабле… Удивительнo, как выжившие постояннo оказывались в поле зрения друг друга.

— И все равно уложу тебе волосы так, чтобы не очень растрепались, если будешь убегать.

Пит и Кэти скоро тоже оба заглянули к Саре в комнату. На круглых смуглых мордашках еще блестел кленовый сироп. София вытерла им щеки платком, Сара потрепала по черным макушкам и взяла заранее приготовленную сумочку с блокнотом и карандашом.

Она отправилась к месту митинга на велосипеде. Любила так колесить: никто не тискает, как в трамвае, быстро, и ветер обдувает лицо. Надевать брюки она не отваживалась, подозревая, что в глазах Софии это будет слишком уж смелым шагом, но нынешняя мода была удобной, юбка больше не путала ноги.

Сердце нет-нет, да и екало в предвкушении. Саре нравилось быть среди тех, кто охвачен общим порывом, кто добивается великой цели — тем более, требует идти к ней гуманными методами. И еще она надеялась встретить там новую знакомую — Клэр Передайн, девчонку заносчивую, но интересную.

* * *

Клэр Передайн, в отличие от Сары, брюки носить не стеснялась. Вся в белом, со сверкающими на солнце черными кудрями, она уже заняла место на высоких ступеньках здания какого-то банка. Саркастически посмотрела на Сару:

— С железным конем ты сюда вряд ли влезешь.

Сара хмыкнула: так и знала ведь, что по «железному коню» Клэр пройдется, даром, что в прошлый раз на нем же вместе удирали от разгонявшей митинг полиции! Клэр, которую Сара тогда не знала, когда прибыли полицейские, схватилась было за седло велосипеда, но тут увидела Сару и поняла, что угнать его не удастся, и извинилась, а Сара сама усадила ее на раму. Так и познакомились.

— Как будто ты затащила бы сюда настоящего.

Сара уже знала, что Клэр увлекается верховой ездой. Та еще в первую встречу приглашала приехать в гости, покататься на лошадях, но Сара постеснялась принять приглашение. Как постеснялась сейчас сказать, что позавчера видела Клэр на вечеринке в Уэст-Эгге.

Утро было солнечное, чистое небо обещало зной. Собиравшиеся на митинг женщины в ярких легких одеждах казались южными цветами в ботаническом саду. Обманчивое и нежелательное впечатление. Ведь именно эти женщины в войну заменяли мужчин на заводах, а то и сами отправлялись на фронт, и в испанку, рискуя жизнями, выхаживали больных. Верно Джорджиана Грэкс писала: «Женщины делом доказали, что могут приносить столько же пользы, сколько и мужчины, и достойны того, чтобы быть услышанными». Правда… Сара или Клэр пока ничего не доказали, ничего не сделали. Но у них все впереди. Так не стоит ли им дать права авансом? И вообще, может, проще дать равные права всем людям сразу?

* * *

Горничная поставила перед Джоанной Егер и ее гостьей по чашке кофе. Им можно было бы встретиться где-нибудь в кафе, но, очевидно, разговор предстоял столь деликатный, что даже случайные его свидетели были нежелательны.

Джоанна окинула гостью оценивающим взглядом. За время, прошедшее с катастрофы «Титаника», Изабелла Передайн мало изменилась — а может, Джоанне так казалось, потому что они с Изабеллой встречались потом не раз по делам Комитета помощи выжившим, к которому обе имели отношение. Стройная дама с кротким лицом — хотя Джоанна помнила и иное его выражение — и мягкими черными волосами, рано припудренными сединой, Изабелла предпочитала приглушенные тона в одежде, а говорить громко у нее будто бы недоставало сил.

— Наверное, вы посоветуете мне обратиться к частному сыщику…

— Я прекрасно знаю, что не всем им стоит доверять. Но если сыщик здесь вправду нужен, смогу порекомендовать проверенного, — Джоанна ободряюще улыбнулась. — Рассказывайте.

Изабелла нервно выдохнула, сцепила пальцы. Ее лицо пошло пятнами, а голос, когда она решилась заговорить, прерывался:

— Вы, наверное, уже наслышаны, что моя дочь… Что у нее появился поклонник, который не нравится мне и Эдварду.

Не «ее отцу»… Джоанна отметила эту деталь машинально, для себя. Изабелла продолжала:

— Мы пытались с ней поговорить, но она очень упряма. И я уже думала о том, не стоит ли отнестись к ее чувствам с пониманием, но… Осознала, что погублю ее этим, когда утром получила письмо…

Изабелла достала из сумочки вскрытый конверт. Джоанна вытащила оттуда два листка. Один оказался короткой запиской: «Повлияйте на мужа, чтобы он не препятствовал браку вашей дочери с Говардом Кэмпбеллом. Иначе ваша семья узнает, что вы делали на «Титанике». Второй листок, более плотный, оказался фотографией. На черном фоне — белый лист, как будто… Да, бланк. На котором, к примеру, пишут текст телеграммы. Да, и тут текст виден. Джоанна пробежала его глазами.

В общем-то, удивлена она не была.

Если бы не последовавшая трагедия, было бы приятно вспомнить, как общество, собравшееся в первом классе «Титаника», оказалось скандализовано сразу нескольким парами. Немолодой, разведенный Джон Джейкоб Астор и его вторая жена — совсем юная, да еще в том положении, в каком не так давно не принято было появляться на людях. Бенджамин Гугенхайм и его любовница, французская певица. Каледон Хокли с невестой — не старше Мадлен Астор; мало того, что отношения у них для жениха и невесты были чересчур свободными, девчонка еще и открыто принялась, хм, покровительствовать какому-то пареньку из третьего класса, называвшему себя художником. Кстати, хотя сам Хокли и спасся, невеста его не выжила. И наконец, Изабелла Передайн, жена одного из самых видных представителей «старых денег» Восточного побережья, к тому же ступившая на корабль в трауре по умершей тетке, бросилась, точно в океанскую бездну, в роман с другим — со смуглым красавцем Уинном Парком, бизнесменом из Боливии.

Надо сказать, сама Джоанна никогда не была склонна к романтике. Да к тому же ей довольно скоро после обретения самостоятельности пришлось работать почти исключительно с мужчинами: если в журналистику женщин еще, скрепя сердце, иногда допускали, то, например, в кораблестроении женщина не могла рассчитывать на большее, чем место копировальщицы. И чем ближе Джоанна узнавала этот мир, нравам которого ужаснулись бы в джунглях, тем сильнее презирала слишком многих в нем. Лишь некоторых она находила трогательными в их честности и наивности, желании помочь другим — таков был Марк Мюир — или завораживающими в неукротимой силе и властности, как покойного Джей-Пи Моргана. Большая же часть из сильных и богатых, «деловых людей» Америки и Британии, были скопищем пороков: ошалевшими от безнаказанности, совершенно беспринципными, грубо-жадными, полностью равнодушными ко всему на свете, кроме прибыли. Для них не существовало таких понятий, как упреки совести, моральная ответственность, нравственные запреты. То, что многие из них при этом были еще и отъявленными сластолюбцами, не гнушавшимися даже насилием по отношению к женщинам, зависимым от них, уже выглядело само собой разумеющимся. Своих детей они отправляли в «лучшие школы», где царила муштра, а чужих калечили или доводили до чахотки на фабриках, рукоплескали негодяям, морившим их голодом в концентрационных лагерях во время англо-бурской войны, не говоря о прочей грязи. Но самым отвратительным было лицемерие, с каким они прикидывались порядочными людьми. Показательно занимались благотворительностью — ведь так просто бросить гроши тем, кого в прежние времена приказывали разгонять дубинками, а то и стрельбой, из кого высосали все соки, и сорвать всеобщее одобрение. Напоказ же торчали каждое воскресение в церкви, хотя их дела обнаруживали полнейшее безбожие и бездушие, напоказ нежно заботились о женах, на которых женились по расчету и которым без стыда, напропалую изменяли. Не то, чтобы сама Джоанна была образцом добродетели — о нет, она знала про себя, что вовсе не овечка, она не смогла бы такой остаться — и лицемерила она не меньше, улыбаясь тем, кого презирала, выманивая у них сведения, порой секретные, а иногда и деньги. Случалось и писать заведомую ложь, и даже ложиться в постель с нужными людьми, если им были по вкусу тощие долговязые девицы. Но неумение готовить ведь не мешает оценивать чужие блюда — так и собственные проступки не мешают видеть зло в других. «Их конец — погибель, их бог — чрево, и слава их — в сраме, они мыслят о земном». Джоанна никогда не была набожной, но мудрость многих изречений Священного Писания отрицать не могла.

Однако Уинн Парк сумел ее удивить. Открытой трепетностью чувств, искренностью, тем, что не боялся оказаться слабым, беззащитным перед женщиной, которой отдался всем сердцем, пусть она еще не отдалась ему телом. Страсть горела в каждом его взгляде на Изабеллу, страстью дышало каждое его движение, когда он танцевал с Изабеллой скандальное, непристойное и бесстыдно-изысканное танго. Одно воспоминание о том, чужом романе заставляло ощущать легкое головокружение — каково же было им переживать полное погружение?

Поэтому Джоанна совершенно не удивилась, что Изабелла, окончательно потеряв голову, отважилась подать на развод, пусть даже он грозил ей разлукой с дочерью. Ведь это мужу можно было бы сколько угодно развратничать, и ребенка оставили бы с ним, а Изабелле закон и общество не простили бы и самого чистого чувства. И все же она решилась, а как человек порывистый и искренний, не могла не известить мужа заранее, пусть это и было неразумно, даже рискованно. Но «Титаник» затонул, Уинн Парк погиб, а телеграмма…

Джоанна пригляделась к дате на фотографии.

— Я так понимаю, ваш муж ее не получил? Ее не успели отправить…

— Да, — вздохнула Изабелла. — И я думала, она ушла на дно вместе с «Титаником». Но оказалось, на корабле был кто-то, не заслуживавщий доверия.

Джоанна криво усмехнулась. Как некоторые женщины и в зрелые годы умудрялись сохранять детскую наивность? «Кого вообще в этом мире можно считать заслуживающим доверия?»

— Мы подумаем и выведем этого человека на чистую воду. Думаю, получится убить разом двух зайцев: сохранить вашу репутацию и помешать браку вашей дочери.

— Моя репутация мне безразлична, — Изабелла прикрыла глаза. — Но я не хочу причинять боль Эдварду и Клэр. Хотя… Ей уже причиняю.

— Вы сами видите, к ней нельзя подпускать человека, который добивается своего такими способами. Вы ведь не думаете, что кто-то ради него пошел на шантаж без его ведома?

— Если он был на «Титанике», — губы Изабеллы дрогнули, — если он мужчина, получается, он спасся чудом… Как же можно после этого…

Джоанна подперла подбородок кулаком.

— Да, сперва хочется задаться таким вопросом… Но я ведь им тоже задавалась не раз. Отчаяние способно вскрыть в человеке худшую его сторону. Именно отчаявшемуся острее всего кажется, будто ему всё дозволено.

Изабелла могла бы спросить, откуда сама Джоанна знает об этом, но не стала. Любая взрослая женщина с отчаянием знакома хорошо.

… Джоанна не думала, что во время разговора с гостьей может зайти кто-то еще. И однако, когда Изабелла уже собиралась уходить, в передней раздался звонкий голос Сары. Миг спустя она впорхнула в комнату, сияя огнем волос и лазурью глаз, белизной кожи и золотом веснушек, и радостью жизни, и юностью. Ей навстречу вылетел Шедоу — черный гигант, которого Джоанне продали на улице вскоре после крушения, якобы как единственного выжившего котенка корабельной кошки с «Титаника». Скорее всего, солгали, но черный кот был детской мечтой Джоанны, и она тогда решила, что самое время ее осуществить. Сару Шедоу признал и полюбил с первого дня знакомства, причем с полной взаимностью. И сейчас он сам запрыгнул к ней на плечо, она погладила широкую бархатную спину и пробормотала из-за тычущейся морды:

— Тетя Джо, я с митинга, мама велела передать, что ждет вас завтра к пончикам… Здравствуйте, мэм.

Изабелла, поднявшись, тоже погладила Шедоу и почесала за ушком. Сара взглянула на нее с доброжелательным любопытством, правда, когда Джоанна представила их друг другу, у девочки чуть округлились глаза.

— Тебе показалась знакомой фамилия этой дамы? — спросила Джоанна, когда Изабелла ушла. Сара кивнула:

— У нее есть дочь? Моего возраста, зовут Клэр?

Сперва Джоанна порадовалась такой удаче: дочь ее друзей и фактически ученица успела подружиться с девушкой, из-за которой к ней и обратились. Но впрочем, что с того? Не пошлет же Джоанна Сару искать злосчастную телеграмму в доме Говарда Кэмпбелла. За такой риск для их ребенка Марк перестанет с Джоанной разговаривать, а милейшая София утопит в Гудзоне. Но ведь Кэмпбелл может и не хранить компромат дома. А вот где тогда?

И все же Сара может быть источником информации, вот только ей самой об этом знать не нужно. Лучше отвлечь — с пользой для дела.

— У меня есть для тебя задание. Помнится, ты одно время собирала материалы о «Титанике»? Мне нужны сведения о… — Джоанна задумалась, — о первом классе, радистах и стюардах.

* * *

Клэр вечером снова приехала. Пожалуй, это начинало раздражать, она становилась навязчивой — но Говард запрещал себе злиться. В качестве жены ее придется терпеть рядом с собой, так что надо привыкнуть. И чем раньше — тем лучше. А в том, что теперь у него появился союзник в его планах, Говард не сомневался. Вот что значит — быть наблюдательным и доверять интуиции. Своевременно замечать возможности — пусть использовать их придется много позднее.

Еще в юности, будучи, если называть вещи своими именами, мальчиком на побегушках, он усвоил три важных навыка: нравиться всем, кому только возможно, быстро определять то, что ему может пригодиться, и уметь использовать это незаметно. Например, он мог принести занятому радисту пирожные и кофе в честь дня рождения. И никто бы не заметил, что, уходя, он прихватил одну из неотправленных телеграмм. Она позже вернулась бы на местo — точнее, ее копия — нo обстоятельства изменились.

Счастье, что телеграмма так и осталась лежать в кармане его формы и что в ту ночь ему удалось не вымокнуть. Вопрос, конечно, надолго ли хватит его терпения, когда Клэр станет его женой: ведь он привык жить один, сам себе быть хозяином — и хотя бы последние годы больше не угождал никому. Ну что ж, об этом он подумает после.

* * *

В любом кафе Сара всегда испытывала особенное чувство. Впервые она побывала в таком заведении, когда вместе с Марком, Софией и Джоанной сошла с «Карпатии». С тех пор каждое кафе казалось ей, как бы глупо это ни звучало, воротами в новую жизнь: что дешевые забегаловки, а то и «спик-изи», где недавно она брала первое в жизни интервью — у отставного лейтенанта, который никак не мог найти работу, — что такие кричаще-дорогие места, с вычурной отделкой и сложными названиями блюд, где молодые негры в белых костюмах и жестких шляпах прекрасно играли джаз. Именно в такое место привела ее Клэр.

Новая подруга, несмотря на протесты Сары и попытки ограничиться, к примеру, апельсиновым соком, заплатила за целый набор пирожных с названиями, похожими на французские. В блеске темных глаз Клэр было что-то похожее на выражение лица папы, когда он впервые заказывал Саре блинчики.

— Ешь, тебе ведь нужны силы, — задорно заявила она. — Работать, наверное, очень утомительно, правда?

— Ну, я не постоянно торчу в редакции, — немного смутилась Сара. Про то, что работу журналистки не сравнить с трудом на фабрике, она не решилась упоминать. Стыдиться нечего, но Клэр она знала еще недостаточно. И порой казалось — возможно, зря — что та несколько изучает ее, будто существо из другого мира. Так оно и было, и все же гордость Сары это предположение несколько задевало.

— Я ищу материал, встречаюсь с разными людьми, разговариваю… Это увлекательно, и я не устаю.

А порой не только увлекательно… Того лейтенанта было очень жаль, он, видимо, до войны был красивым, а теперь у него был ожог на пол-лица и недоставало пальцев на правой руке. Жена его поэтому бросила, дура. Тетя Джо говорила, статья может помочь в том, чтобы ему дали работу, но ведь жена бы вряд ли вернулась. Хотя о такой грустить нечего.

— Может, и мне попробовать? — Клэр нарочно в упор посмотрела на проходившего мимо официанта и победно улыбнулась, когда он смутился. — А то я, знаешь ли, устала бездельничать. Правда, может быть, я скоро выйду замуж, но ведь и тогда бездельничать я не перестану.

«Интересно, это за того типа, с которым она недавно была на вечеринке?»

— Замуж… — Сара хлопнула ресницами, не зная, что и сказать. Порадоваться за Клэр она не могла: тип с вечеринки выглядел скользким и к тому же явно был не моложе папы. — Тебе не кажется, что еще рано? Я бы вот еще хотела побыть свободной.

— А я и так свободна, — подмигнула ей Клэр. — Делаю, что хочу, и буду делать. Вот, например, я хочу поехать в свадебное путешествие в Европу, я там никогда не была. Мама против, и Говард, мой жених, — тоже. Но я сумею настоять на своем!

Сара чуть покачала головой. Жизнь Клэр почему-то казалась ей от свободы довольно далекой, и подругу стало жаль.

— А почему они против? Ведь подводная война тоже давно закончилась.

Клэр раздосадованно дернула плечами:

— Почему против Говард, не знаю. А мама… Ох, она ведь побывала на «Титанике»! — Клэр по-детски округлила глаза. — Ты ведь слышала, был такой корабль…

Ледяные мурашки пробежали по спине. К горлу подступила горечь. Чашку пришлось поставить: руки вдруг ослабели.

— Я тоже там была, — объяснила Сара явно удивленной Клэр и тут же добавила, предупреждая вопросы. — В третьем классе.

Клэр с неожиданной деликатностью задала только один вопрос:

— Там вправду было ужасно?

Сара потупилась, невольно взялась за краешек стола.

— Сначала я мало что понимала. К нам с мамой в каюту постучались, велели надеть жилеты и подниматься наверх. Это было долго, мы заплутали… Когда наконец выбрались, шлюпки уже все ушли. Но я все равно еще ничего не понимала. А потом корабль сделал так, — Сара рубанула воздух, изображая, как резко погрузился нос, — и мы с мамой упали в воду.

На самом деле страшно Саре стало гораздо раньше. Мама Барбара болела всю зиму перед отправлением, в плавании ей стало хуже, она не поднималась с койки. Когда стюард стал стучаться к ним, обе уже спали, их растолкали соседки-скандинавки. Мама с трудом приподнялась, и Сара решила про себя: если мама не сможет идти, надо остаться с ней. Но все-таки она помогла маме одеться, и та, опираясь на ее плечо и на руки младшей из соседок, встала, а потом пошла, держась за стену.

Стюарды выводили женщин группами, за одной такой сперва удалось последовать. Но мама шла медленно, задыхаясь; по лицу ее ползли капли пота, и видимо, у нее кружилась голова, она часто прислонялась к стенам. Сара плакала от жалости и все же шла, поддерживая маму; несколько раз им попадались добрые люди, говорили, куда теперь свернуть. Белокурая девушка в форме стюардессы надела на Сару спасательный жилет.

То, что пустая шлюпочная палуба означала для них смертный приговор, Сара действительно тогда не поняла. А вот мама, осев на палубу, запрокинула лицо, схватилась за леера и завыла сквозь зубы, как выли, бывало, собаки в деревне перед тем, как кто-нибудь умирал. И тогда Саре снова стало жутко, она обняла маму и хотела что-нибудь сказать, но не представляла, что. Два джентльмена, стоявших поодаль, — один был в форме и с седой бородой — оглянулись на них; не подошли, но и ругаться не стали. И тут вдруг палуба ушла из-под ног.

А дальше Сара не помнила ничего, кроме тьмы и боли, и страшной силы, тянущей вниз. Она не понимала, каким чудом вынырнула, но тут же принялась звать маму — вне себя от ужаса. А ее схватили и принялись то пихать вперед, то тащить волоком — беспощадно, точно избивая; доктор на «Карпатии» говорил потом, что остались синяки. Сара смогла оглянуться на человека, который держал ее — и лучше бы она этого не делала. Страшнее она не видела никого в жизни. У него белое, бескровное лицо, сведенное судорогой, и белые глаза; со стиснутых губ срывались то ли стоны, то ли хрипы. Сара продолжала звать маму, пыталась вырваться, но он ее не отпускал.

Она так перепугалась, что и сама не заметила, как ее подняли в шлюпку. То и дело оглядывалась, не поднимают ли и ее страшного спасителя из воды. Нет, он там так и остался, а когда она посмотрела в очередной раз, его уже не было. Сару мучило, где же мама, но силы кончились, она не могла спросить. Лишь на «Карпатии» узнала правду…

Почему мама не вынырнула? Лишь вспоминая те ужасные минуты, Сара поняла: мама не умела плавать, у нее были больные легкие. Без спасательного жилета она камнем пошла на дно и нарочно выпустила из рук дочь, чтобы не утянуть за собой. И все же Саре казалось, маму еще можно было бы спасти. Если бы она сама вырвалась тогда и нырнула за ней…

Неизбывная вина перед мамой и отчаянная тоска по ней, по ее слабому голосу и мозолистым, но таким добрым рукам, душили, заслоняя и боль от утраты новых друзей — ребят, с которыми Сара познакомилась в плавании, — и ужас перед слепой, неминуемой смертью. Он брал свое по ночам, приходя почему-то в образе человека, который дотащил Сару до шлюпки, и снова грубо хватал и беспощадно волок, точно палач — на виселицу, не давая найти маму. Сара задыхалась и кричала, билась, металась, просыпалась в слезах. Папа тогда отбыл обратно в Белфаст, и с Сарой была только София: обнимала, уговаривала, отвлекала, молилась. Постепенно кошмары стали слабеть. И все же даже несколько лет спустя, если вернувшийся папа при ней заговаривал с Софией или тетей Джо про «Титаник», Сара старалась ускользнуть из комнаты, зажать уши руками. А заговаривал он поначалу довольно часто: как скоро стало ясно, папа участвовал в строительстве этого страшного корабля.

Понемногу, правда, и он отвлекся. У них с Софией родились один за другим общие дети: Питер и Кэтрин. Саре с появлением малышей тоже стало легче, как ни пугали ее друзья по школе, что ее превратят в няньку. Да, она вправду старалась помогать Софии с маленькими, но не по принуждению, а потому что они сами ее умиляли. Такие смешные, беспомощные, маленькие… И жутко серьезные, наматывали ли они на кулачки простынку или хватали за нос папу, когда он их брал на руки.

Всем стало не до прошлого, не до воспоминаний о катастрофе, и сама Сара вспомнила о ней только в пятнадцать лет. Тогда перед днем ее рождения София затеяла генеральную уборку. Саре было поручено в том числе протереть от пыли книги и альбомы, запертые в шкафу на самой верхней полке. Сара никогда раньше их не открывала и из любопытства решила посмотреть один, обитый зеленым вытертым плюшем.

Папа как раз был дома, читал газету в той же комнате. Сара присела рядом с ним, задержала дыхание, чтобы не расчихаться от пыли, скопившейся меж страниц альбома. Белфаст… Город, который она не любила вспоминать — да и что там было вспоминать? Толпы народу меж закопченных высоченных домов, вечный шум, то и дело вспыхивающие драки. Чувство опасности, усталость и голод. Когда она приехала туда перед войной, с Софией, правда, усталости и голода уже не было, но шум по-прежнему стоял адский, а на улицах люди бросали друг на друга полные ненависти взгляды.

Немногим интереснее показался он Саре и теперь на фотографиях, так что их она побыстрее пролистнула. Из вежливости поразглядывала несколько фотографий кораблей: наверное, отцу было бы приятно, если бы она уделила внимание его работе. Перелистнула дальше.

На следующей странице была групповая фотография: несколько человек в строгих костюмах. Среди джентльменов средних лет отец — молодой, поджарый, с дерзким взглядом — смотрелся чужеродно. Особенно — по контрасту с человеком, стоявшим рядом.

Если отец всем обликом будто рвался вперед и едва мог устоять на месте, то его соседа едва ли что могло сдвинуть. Еще совсем не старый, он был даже на вид тяжеловесным, точно каменным, и преисполненным самодовольства. Впрочем, улыбался он благодушно — настолько, что Сара не сразу и поняла: его лицо ей знакомо, страшно знакомо. Правда, она видела его только раз, искаженное смертной мукой и злым упрямством, но с того времени — и до сих пор иногда — оно ей являлось в кошмарах. И еще ощущала иногда хватку его огромной руки на запястье и плече.

— Папа, — нетвердым голосом позвала Сара и ткнула в фотографию пальцем. — Кто это?

Отец глянул через плечо, глаза его стали холодны.

— А, это мистер Томас Эндрюс. Мой начальник.

— Я его узнала, папа. Это он спас меня.

— Я знаю, — отец нахмурился и отвернулся. — Что ж, у всякого человека есть хоть один хороший поступок в жизни.

Сара припомнила, что он, если и упоминал про «Титаник» и свою работу над ним, о своих коллегах говорил сквозь зубы. Столько лет спустя отец все еще винил их, что не дали ему предотвратить катастрофу. Но выходит, перед одним из этих людей он был еще и в долгу?

— Вы так не любили друг друга, да? Он был плохим?

Отец раздраженно пожал плечами.

— Всякое бывало. Он был… Как теперь понимаю, обычным, не лучше и не хуже других в том обществе. Но тогда я часто злился на этого человека, а порой чувствовал, что презираю его. Не скрою, он много трудился и много знал о кораблях. Но он не смел ослушаться заказчиков и своего дядю, не шел наперекор, не отстаивал свое мнение, даже ни разу не пригрозил расторгнуть, например, какой-нибудь контракт. И главное — ни разу не упомянул о безопасности пассажиров. Ведь если корабль строится непотопляемым, зачем ему двойной борт или больше шлюпок! Это пассажирское судно, ему не грозит, например, торпедирование или таран, а чего еще бояться на море! — в голосе отца зазвучала едкая горечь. — Правда, об айсбергах я и сам не подумал. Дурак, дурак!

Сара поежилась: ей всегда было больно и горько слышать, если отец или София в чем-то упрекали себя.

— Ты ни в чем не виноват. Ты потом сделал все, что мог, чтобы не затонул другой, новый корабль…

— А он все равно затонул, — папа горько мотнул головой. — И погибших на «Титанике» ничьи усилия не смогут вернуть. И ничто в будущем. Всем нам, кто его строил, выжившим или погибшим, никогда не искупить этого.

Сара погладила его по плечу. Как ей казалось, отцу-то точно искупать нечего, но наверное, он чувствовал примерно то же, что и персонаж того русского писателя, толстенную книжку которого как раз дала почитать тетя Джо: «Всякий пред всеми за всех виноват». Никак иначе нельзя было объяснить, что он не хочет прощать себя.

Отец минуту помолчал.

— Когда случилась катастрофа, мое презрение перешло в ненависть. Я ненавидел и себя, и Эндрюса, думал изобличить нас обоих, когда будет разбирательство… Но узнал, что он тебя спас. А со временем понял, что, пожалуй, Эндрюс был не больше виноват, чем любой другой на его месте. Вся эта гигантская система получения прибыли любым путем — ее вряд ли можно разрушить в одиночку… Даже что-то изменить. Но в любом случае большего уважения заслуживают те, кто пытается. Говорят, в России у них уже получилось. Надо было бы и в Ирландии устроить то же, наших рабочих притесняли не меньше. А фонарей в Белфасте вряд ли меньше, чем в Петербурге.

Сара вздохнула. Она знала, что отец так же не любит насилие, как она сама, и может резко высказаться разве что со злости. Но сейчас ей хотелось поделиться еще одним, что ее мучило и о чем она никому, даже Софии, не решалась рассказать.

— Когда тот человек… Эндрюс стал мне сниться, София посоветовала мне молиться за него, за упокой души. Сначала я вправду молилась, потом испугалась, что, если он окажется в раю, то повредит маме, и стала просить Бога не пускать его туда. Я плохо поступила, наверное?

Отец слабо улыбнулся:

— Думаю, Бог видел, как ты напугана. А за Эндрюса его дела так и так сказали всё.

После этого разговора Сара, наверное, должна была бы думать о том человеке, Эндрюсе, еще хуже. Но почему-то, наоборот, она впервые искренне помолилась за него тогда. После рассказа отца она увидела наконец не мучителя из ее кошмаров, а обычного человека, который, как все, жил, грешил, ошибался, но умер, спасая ее — незнакомую ему девочку.

Тогда же она подумала, что, может, и с прочими воспоминаниями сможет справиться, посмотрев на них ближе. И принялась искать любые сведения о «Титанике»: вырезала статьи из старых газет, расспрашивала Софию и саму же тетю Джо, которых произошедшее будто бы не было таким уж страшным ударом. Если в порт прибывал «Олимпик», близнец «Титаника», старалась прийти посмотреть на него, найти глазами место, где стояли они с мамой перед тем, как упасть в воду. И кажется, помогло. Свой страх Сара приручила.

Но, пожалуй, на «Титанике» она все равно была пока слишком сосредоточена. Как иначе объяснить, что в голове после разговора с Клэр в кафе не переставала прокручиваться мысль: «Мама Клэр тоже была на «Титанике», после ее посещения тетя Джо велела собрать материал о его пассажирах и стюардах… Почему?»

* * *

Джоанна откинулась на спинку мягкого кресла, Шедоу развалился у нее на коленях. Она почесывала его за ушком, созерцала огни вечернего Нью-Йорка. Здесь, в гигантском плавильном котле, судьбы людей изменялись до неузнаваемости. Долговязая немецкая девица, восторженная и занудная, превратилась здесь в акулу пера и неофициально возглавила крупную газету; нищий мальчишка из рабочего пригорода Белфаста — в востребованного инженера, пусть и связанного с крупной трагедией, но зато окруженного героическим ореолом. Многие, наоборот, даже переплыв благополучно океан, шли на дно — особенно те, кого привезли в этих стойлах, именуемых «третьим классом». Сколько румяных деревенских девушек, крепких парней, шумных многодетных семейств сгинуло здесь, растворилось без остатка в трущобах!

А что случилось с Говардом Кэмпбеллом, что он стал, кем стал? Сейчас поговаривали, что он замешан в подпольной торговле алкоголем — только ли в этом, или шантажом ему также заниматься не впервой? Невесть откуда взявшийся нувориш, у которого в руках оказалась личная телеграмма пассажирки с «Титаника». Неотправленная телеграмма.

Вряд ли под его именем скрывался один из радистов — выживший или тот, кого считали погибшим. Хотя Сара на всякий случай поищет их фотографии и вообще сведения о них. Мог ли под его личиной скрываться кто-то из первого класса? Но зачем ему вообще прятаться? На единственного пассажира первого класса, к которому могли бы быть вопросы в случае, если бы он выжил — на Эндрюса — Кэмпбелл совсем не походил, Марк узнал бы его сразу же. Да Кэмпбелл еще и был явно младше, чем конструктор «Титаника» и начальник Марка — во время плавания «Титаника» Кэмпбеллу, или как его тогда звали, вряд ли было больше тридцати. И признаться, сколько бы Джоанна ни напрягала память, не могла припомнить среди пассажиров первого класса никого похожего.

Шедоу, недовольный, что она прекратила ласкать его, заворочался у нее на коленях.

— Сейчас, котенок…

Джоанна усмехнулась: ну конечно! Она сама молодых людей в те дни не слишком разглядывала, но не все были к ним столь равнодушны. Помнить больше, например, могла Китти Берлингтон — актриса, в ту пору переживавшая расцвет красоты и славы.

* * *

Китти еще ни «Титанике» показала себя сладкоежкой, с плохо скрываемым упоением отдавая должное каждому десерту. Десять лет спустя она определенно осталась верна себе: суфле ее интересовало явно больше, чем возможные причины, из-за которых Джоанна вдруг захотела встретиться с ней и показать фотографию Говарда Кэмпбелла. Только и бросила с непередаваемой небрежностью:

— O, папаша Передайн ищет компромат! Как понятно и знакомо!

Джоанна не стала уточнять, откуда Китти может быть знакомо это. O роковом белфастском романе тогда еще мисс Карлтон, дочери лорда, она была наслышана. Марк, Марк… Почему мужчины считают, что множество случайных связей способно заглушить тоску и боль по одной-единственной, ради которой плавал за кувшинками и воровал яблоки из чужих садов, а то и ложился под розги, как Том Сойер? По той, к кому потянулась непорочная еще душа… Впрочем, душа Марка так и осталась непорочной. Жену она нашел себе под стать, и такой же они воспитали его старшую дочь. И наверное, она станет такой же неприкаянной, как ее родители, которым не нашлось места на родине, — людям вроде них место найти вообще трудно. Но Джоанна была рада быть с ними рядом, и Китти, вероятно, роман с Марком в свое время принес не одно лишь плотское удовольствие.

— Но почему на «Титанике»? Я прекрасно помню тамошнее общество. Кэмпбелл, будь он помоложе, да даже и теперь, слишком выигрышно бы смотрелся на фоне тамошней кислятины. Оба стоящих мужчины, Хокли и тот боливийский делец, слишком уж виляли хвостиками перед своими женщинами… И очевидно, Кэмпбеллом не может быть ни тот, ни другой.

— Думаю, мистер Передайн так не переживал бы, окажись Кэмпбелл «вторым я» Каледона Хокли, к примеру, — усмехнулась Джоанна и закурила сигарету в мундштуке. — Но есть подозрения, тогда жених его дочери носил форму… И вряд ли морскую.

Китти закатила глаза:

— Неужели вы считаете, я запомнила бы прислугу… То есть стюардов.

— Вам не кажется, что люди вашего круга, бывшего или нынешнего, напрасно пренебрегают прислугой? — не удержалась Джоанна. — Ведь эти люди ближе всего к самому личному, сокровенным тайнам… И если их задеть…

Китти пренебрежительно пожала плечами.

— Бросьте! Что они могут сделать? Примутся шантажировать? Теперь другое время! Да и раньше был чудесный способ прекратить шантаж раз и навсегда.

— Убить шантажиста?

— Зачем? Еще повесят, как будто бы он тоже был человеком. Конечно, при деньгах и влиянии — вряд ли, но все же… Есть способ куда проще — не платить.

Действительно… Просто, как все гениальное, вот только кто рискнет утратить в репутацию в обществе, где главное — казаться, а не быть?

— На это отважились бы немногие. Страх огласки…

— Страшнее ее самой, поверьте, — Китти, закончив с суфле, тоже закурила. — Я потерю своей репутации как-то пережила, и моя нынешняя жизнь нравится мне определенно больше прежней. Впрочем, папаше Передайну действительно вряд ли понравится, с кем Кэмпбелл якшается теперь. Мой милый друг Джеймс Пирс, к примеру…

— Режиссер? — Джоанна была удивлена. — Что у них общего?

— Не знаю, но я встречала их вместе. Хотя Джеймс не выглядел слишком уж радостным.

«Неужели я напала на след?» — захотелось подобраться.

— А что из себя представляет сам Джеймс Пирс?

Китти зевнула.

— Еще один выскочка. Я их люблю, признаться: только выскочки способны показать, что чего-то стоят. Впрочем, он мало о себе рассказывает. Упоминал как-то, что они с женой — такая, знаете ли, до скрежета зубовного высоконравственная особа — эмигрировали из Европы. Его жена вроде бы заболела в пути, и им помогала — представляете, кто? Новоявленная звезда, Роза Доусон. Этого оказалось достаточно, чтобы он отдал ей роль, предназначавшуюся мне.

Китти фыркнула, как сердитая кошка. Что ж, Джоанна услышала достаточно, оставалось лишь договориться о том, чтобы Китти устроила ей встречу с Джеймсом Пирсом.

* * *

Подобраться к режиссеру, чья звезда зажглась не так давно, вовсе не сложно, если ты журналист известного издания: такой сам заинтересован, чтобы ты взял у него интервью. Поэтому легкая настороженность, с которой Джоанну в пустой гримерке встретил Джеймс Пирс, уже заставила ее в свою очередь навострить уши.

Разумеется, во время интервью она пристально его рассмотрела, и пришлось признать: таких белокурых красавцев в одном Нью-Йорке пруд пруди, а уж в Европе — и подавно. Он даже чем-то походил на брата Джоанны, только вот акцент у него был одним из английских — и кажется, простонародных. Джеймс и сам не скрывал, что вырос в Англии, как он говорил, в Ливерпуле, но когда Джоанна назвала несколько достопримечательностей этого города, среди них одну фальшивую, слишком старательно поддакнул ее похвалам. Да, ему определенно было, что скрывать. «Но соучастник он или жертва?»

— Ваш новый фильм с Розой Доусон в главной роли, думаю, потребует немалых затрат…

О том, что Роза Доусон — удалось найти ее фотографии — остро напоминает погибшую на «Титанике» невесту Каледона Хокли, Джоанна даже не сочла нужным упоминать. По крайней мере, пока. Этот факт заслуживал отдельного рассмотрения, но не сейчас. Джеймс покосился на нее, но не нашел в вопросе подвоха:

— Я стараюсь работать качественно, а это стоит дорого.

— Ну что ж, ваша правда. Тем более, к этому фильму проявляют интерес «новые деньги», не так ли? Говард Кэмпбелл, например?

Джоанна слышала, что Джеймс начинал в качестве актера, но сомневалась, чтобы у него хорошо получалось. От имени Кэмпбелла его прямо-таки передернуло. Лишь усилием воли он взял себя в руки, хотя слегка сглотнул:

— Да, он помогает мне средствами.

— Еще бы, у вас ведь старая дружба, — Джоанна елейно улыбнулась. — Еще с «Титаника».

Над губой Пирса выступил пот.

— Я там не был, — пробормотал он хриплым шепотом. А не пустить ли в ход сразу все козыри?

— О да, не были. Как не был там Говард Кэмпбелл, тем не менее, стащивший оттуда личную переписку пассажиров первого класса, как не была Роза Доусон, она же Роза Дьюитт Бьюкейтер, о которой вы рассказывали недавно, что она помогала ухаживать за вашей женой, разболевшейся в морском путешествии… Да, мистер Пирс, нехорошо обделять ролями старых подруг. А уж составляете ли вы с Кэмпбеллом и Доусон банду? В конце концов, Каледон Хокли вполне может опознать бывшую невесту!

Ход грязный, дешевый и ненадежный, но если Джоанна хоть что-то поняла о Пирсе, на него должно было подействовать. И подействовало: зрачки расширились, даже зубы клацнули.

— Вы неправильно все понимаете… Мы не банда… Роза вообще не при чем, наверное… Хотя я не знаю, может, этот негодяй шантажирует и ее…

— А вас, выходит, шантажирует? Чем же?

Пирс молчал, опустив голову. Джоанна чуть наклонилась вперед. Блефовать так блефовать.

— Ну же, не глупите. Вам-то, с вашим прошлым, уже должно быть ясно, что Кэмпбелл перешел дорогу по-настоящему серьезным людям. К чему же вам теперь его покрывать?

Пирс посмотрел ей в глаза.

— Как раз из-за моего прошлого.

Он резко вдохнул:

— Облажался я с Ливерпулем, правда? А все потому, что я никогда там не был. Вырос я в Саутгемптоне, промышлял кражами, так и на «Титаник» попал: стащил документы, билет и деньги у одного бедолаги. Только вот не повезло: один из тамошних стюардов меня приметил и взял в оборот. Мы с ним в доле обчищали каюты богатеньких пассажиров.

Джоанна припомнила смутные слухи о кражах на борту… Да, даже в вечер крушения что-то подобное было. Она видела судовых полицейских.

— У Кэмпбелла, я тогда не знал его фамилии, видимо, был на Саймона, так звали моего подельника, зуб, так что он его выслеживал. Может, доказательства какие собрал, я не знаю.

— Вас шантажировали, а вы даже не поинтересовались доказательствами?

Пирс похлопал себя по карманам, явно ища сигареты. Джоанна одолжила ему одну и щелкнула зажигалкой.

— И не поинтересуюсь. И дальше буду делать, что он скажет. Мою… Мою Озу, тогда еще мою невесту, Саймон в вечер крушения изнасиловал и пытался утопить. Потому за ней и ухаживала Роза — да, я видел, что она явно из первого класса и от кого-то прячется, но какая разница! Я не дам ему огласить Озу, опозорить ее. Заставить вспоминать этот кошмар. Буду платить или убью его, но не дам.

* * *

Говарду Кэмпбеллу определенно не нравилось, что Клэр проводила все больше времени с новой подругой. Допустим, в Саре Мюир самой по себе не было ничего особенного, но подруги склонны ссорить девушек с женихами, а жен — с мужьями. К тому же у этой рыжей ирландки все на лице было написано, и Говард с первой встречи осознал: он ей категорически не понравился. Тем не менее, Клэр не только таскала «новую игрушку» с собой по синематографам и кафе, но даже однажды притащила к Говарду в дом. Весь день они провалялись на пляже в одинаковых белых купальниках и соломенных шляпах, болтали аппетитными ножками с розовыми острыми пятками, грызли яблоки и читали по очереди вслух какой-то дурацкий современный роман — кажется, «По эту сторону рая», а потом еще спорили по поводу главного героя: Клэр находила его очень интересным, одобряла его рассуждения о справедливости, Сару возмущал его эгоизм и отношение к самым бедным. «Она еще и идеалистка. Лучше бы уж была стервой». Он прислушался немного к их болтовне.

— Мне кажется, корень любого неравенства, любых притеснений — в непонимании, — уверенно говорила Сара. — А чтобы понять человека, надо побывать на его месте. Понять, что такое, когда тебя считают априори хуже, чем другие. И каково когда они прямо об этом говорят.

— Ну, когда всего лишь умеют в виду, как принято у нас, тоже ничего хорошего, — ответила Клэр безрадостно.

Что ж, Говард мог бы многое поведать им на эту тему: каково быть изгоем, чужаком, жить на дне; каково быть лакеем и угодничать перед разными богатыми ничтожествами, как одинаково несносны их хамство, панибратство и холодная вежливость. Как вся кровь вскипает, когда тебе, именно тебе, они смеют командовать, и ты понимаешь, что не можешь ослушаться. Понимаешь, что и отомстить не рискнешь, не отважишься однажды содрать с какого-нибудь самодовольного хлыща кожу, вырезать сердце и сплясать на нем джигу, покуда негодяй истекает кровью. Говарду однажды пришлось отправить под корабельные винты девчонку, которая узнала о нем лишнее. С куда большим удовольствием он отправил бы туда любого, кто хоть раз в жизни отдавал ему приказ, принижая тем самым его бесценное человеческое достоинство. Или у них на глазах приставить нож к горлу их детей, чтобы они ползали в ногах, землю целовали — и умоляли. А после все-таки полоснуть — чтобы взвыли в отчаянии.

Ну ничего, теперь он сам играл людскими судьбами, пусть и приходилось держаться в рамках. И хотя Сара Мюир после разговора на пляже понравилась ему несколько больше, он предпочел бы, чтобы она исчезла из жизни Клэр. К убийству прибегать не хотелось: вдруг окажется подозрительно — а скелетами в шкафу восемнадцатилетняя девчонка вряд ли обзавелась. Ну что ж, миссис Передайн, мать Клэр, уже должна была понять: ее счастья и спокойствие зависит оттого, будет ли она его слушаться. А заодно не мешает ее и поторопить с исполнением предыдущей просьбы.

* * *

Чем сильнее Сара сближалась с Клэр, тем больше ее беспокоило, за кого новая подруга хочет выйти замуж. Говард совершенно ей не нравился: этот его размеренный, уверенный тон, что-то уклончивое в манерах, слишком властные жесты… И то, какой злостью вспыхивали его глаза, если Клэр смотрела не на него.

Сначала Сара думала, что Говард просто очень ревнивый. Тоже скверно, конечно, но хотя бы понятно, особенно учитывая, что их хотят разлучить. Но после того, как родители Клэр однажды пригласили Сару на чай… Неловко признать, что они-то как раз оба вызвали у нее доверие. Но дело было вовсе не в уважении к их происхождению — просто оба выглядели умными и любящими дочь. И без двойного дна. Миссис Передайн расположила к себе Сару еще в первую встречу, когда оценила Шедоу, а мистер Передайн смотрел на дочь с той же улыбкой, с какой на Сару смотрел папа.

Но все же зачем мать Клэр навещала тетю Джо, и почему той вдруг понадобились сведения о «Титанике»?

Тетя Джо, разумеется, молчала, ссылаясь на журналистскую этику. А Саре было неловко таиться от Клэр — ведь у той будто бы не было секретов от нее. Как нарочно, с Софией и папой она тоже не решалась посоветоваться. И закрыть глаза окончательно не могла. Что-то в этом было бы… От того, что происходило на строительстве «Титаника». Люди отворачиваются, делают вид, то их это не касается, умывают руки… А что впереди? Может, тень «Титаника» накрывала теперь для Сары все, хотя бы косвеннo с ним связанное, заставляя тревожиться больше разумногo. Нo простила бы она себе, если бы устранилась, а чтo-тo вправду произошлo?

На шестнадцатилетие тетя Джо подарила Саре красивый блокнот и посоветовала вести дневник. Длинных записей не выходило, а иногда мысли проще было выразить в рифму. И сегодня вечером, покуда папа что-то искал в старом учебнике, а София занималась с Питером и Кэтрин рисованием, Сара, устроившись с ногами в кресле у окна, принялась набрасывать:

«Надеяться люди не смеют на чудо,

Лишь прячут повинный взгляд,

И каждый твердит, что он не Иуда,

А только Понтий Пилат».

Сара пососала карандаш. Еще одни образ возникал на задворках сознания, слишком страшный и кровавый, чтобы взглянуть. Правильно ли то, что она сейчас напишет? А рука уже сама выводила:

«Уйти от чужих проблем мы рады,

Отдаться в жмурки игре,

И Каин, конечно, не сторож брату,

Тем паче — своей сестре».

Стихи порой точно приводят мысли в порядок. Едва Сара поставила точку во второй строфе, ей пришла в голову одна идея…

* * *

Сара позвонила миссис Передайн из редакции, из кабинета тети Джo, когда он был пуст. Надеялась, чтo трубку возьмет не Клэр, забыв, чтo в богатых домах обычнo к телефону подходят слуги. Так и вышлo: трубку взяла горничная и позвала миссис Передайн, которая появилась очень быстрo. Она сказала, чтo завтра все равнo собиралась зайти к тете Джo, так чтo перед этим сможет встретиться с Сарой в ближайшем кафе.

Остаток дня Сара с трудом справлялась с волнением. А если все-таки она зря подозревает, чтo делo нечистo? Если поставит себя в глупое положение? «Лучше выглядеть дурой, чем не вмешаться и допустить, чтобы случилась беда». Папа бы наверняка рассуждал именнo так. И любая из трех ее матерей — тоже.

Конечнo, когда миссис Передайн появилась в кафе, Саре захотелось провалиться сквозь землю. Ведь наверняка разговор будет o том, чтo старшие называют «личным», o прошлом, может, o каких-тo тайнах. С чегo она взяла, чтo взрослая женщина захочет открыться ей — девчонке? Миссис Передайн грациознo подошла, сеа рядом, поздоровалась, а у Сары горели уши, она отчаяннo кусала губы и ерзала.

— Вы говорили мне, чтo речь пойдет o Клэр, — миссис Передайн посмотрела на Сару одновременнo доброжелательнo и испытующе. «Она наверняка решила, чтo я буду наушничать… Господи, стыднo-тo как!» Едва удержавшись, чтобы не закусить кулак, Сара кивнула:

— Да. В общем… Вам не нравится мистер Кэмпбелл, да? Мне тоже.

Она моргнула и перевела дыхание:

— Вы ведь из-за негo приходили к те… К мисс Егер? Да? Она мне не рассказывала, нo мне кажется…

— Боюсь, чтo не могу ответить на ваш вопрос, — от голоса миссис Передайн повеялo холодом. — Этo мое личное делo.

Она была стo раз права. «Может, все-таки мне не стоилo бы вмешиваться? Ну чтo я могу?»

— Конечнo, ваше. И… И я не спрашиваю ни o чем. Нo простo я хочу как-тo помочь. Не знаю, как, правда. Однако если вы мне скажете, и если для этогo не нужнo обманывать Клэр… Вы можете на меня рассчитывать.

Вроде бы прозвучалo не так уж плохo. Взгляд миссис Передайн смягчился, нo она покачала головой.

— Вы вряд ли сумеете помочь нам. Нo я ценю ваше предложение. Как и вашу тактичность.

Сара выдохнула:

— Вы хороший человек, миссис Передайн. Вы воспитали Клэр свободной и счастливой.

Женщина грустнo улыбнулась:

— Потому чтo знаю цену свободе и счастью.

Сара с удивлением заметила, чтo глаза миссис Передайн увлажнились. Какие тайны эта женщина в самом деле скрывала? Мистер Передайн не выглядел тираном, нo ведь ее молодость пришлась на время, когда мнение женщин, особеннo молодых девушек, совершеннo ничегo не значилo. Выходит, она была несчастлива? Могла ли она с горя поступить, как этo раньше называли, неразумнo, а этот Кэмпбел откуда-тo узнал и теперь этим пользуется? Клэр упоминала, чтo ее мать почти перестала ругать егo.

— Клэр этой цены не знает. Вы не лишаете ее свободы, нo если Кэмпбелл вправду негодяй, если у вас есть доказательства, она должна их увидеть. Мне кажется, этo будет правильнo.

Миссис Передайн опустила глаза.

— Я подумаю, мисс Мюир. А сейчас, извините, я тороплюсь к мисс Егер.

* * *

Джоанна пробежала глазами новое письмо от шантажиста, которое Изабелла получила три дня назад. «Поторопитесь. Брак Говарда Кэмпбелла и вашей дочери должен состояться в следующем месяце». Интересно, что заставило его спешить… Догадался, что с ним начали бороться? Или опасается юношеского легкомыслия и непостоянства Клэр?

— Ну что ж, я тоже вчера получила письмо, — Джоанна вздохнула. — Я нашла подтверждение, что Кэмпбелл был стюардом на «Титанике», и написала знакомой стюардессе. По счастью, она живет не так далеко, в Пенсильвании, переехала после войны к брату, помогает ему с небольшим мотелем… Она узнала его по фотографии и рассказала о нем много интересного.

Изабелла нетерпеливо кивнула, и Джоанна продолжила:

— То, что он спасся с «Титаника», переодевшись женщиной, причем одежду украл, когда запирал каюты первого класса — еще полбеды. А вот то, что он причастен к затоплению «Британника»…

Джоанна понадеялась, что гостья не заметила, как дрогнул голос, как пришлось пошевелить замершими пальцами. Затопление «Британника»… Сколько раз сама Джоанна твердила, что ей не в чем себя винить! Да, ради брата ей пришлось поработать в Белфасте на немецкую разведку — и продолжить потом. Но ни украденный план использования верфи во время войны, ни документы, которые она в качестве курьера переправила в Нью-Йорк, ни сведения из писем Марка Софии, прочтенных украдкой, конечно, причиной гибели корабля и людей стать не могли. Как не мог и Говард Кэмпбелл, носивший в Европе другую фамилию, знать о том, что был когда-то с Джоанной, что называется, по одну сторону баррикад. И все же мучительно не хотелось, чтобы темы «Британника» пришлось касаться. Но она продолжила:

— Помните, все удивлялись, как быстрo он затонул? Предполагали, чтo виной тому — привычка медицинскогo персонала проветривать, ведь «Британник» был госпитальным судном… Нo на стюарда, открывающегo иллюминаторы, тоже никтo не обратит внимания, правда? Этим и воспользовался Говард и егo подельники-немцы.

— Вы думаете, его можно заставить молчать под страхом огласки? — Изабелла покраснела: ей явно еще не приходилось произносить подобные фразы.

— Не исключаю, — кивнула Джоанна. — Хотя не буду скрывать, жизнью свидетельницы мы в этом случае рискуем. На «Британнике» он уже пытался убить ее, и думаю, она рассказала мне о нем лишь потому, что не знала: он тоже в Америке.

— Тогда ни в коем случае мы не должны касаться этой темы, — тон Изабеллы стал решительным. — Выходит, иных возможностей его остановить нет?

Джоанне неприятно было признавать бессилие, хоть порой и приходилось.

— Иных — нет. Пока. Но ведь у нас впереди еще месяц, и возможно…

Изабелла жестом остановила ее.

— Нет, мисс Егер. Спасибо, но больше ничего не нужно. Я поняла, что мне делать.

Джоанне стало не по себе: слишком хорошо она знала эти честные, чистые натуры. Предсказуемо-безрассудные.

— Надеюсь, вы взвесите возможные последствия.

Изабелла грустно усмехнулась:

— Я знаю, что не умру дважды. Да если бы и могла… это не имеет значения. До свидания, мисс Егер. Возможно, я вам позвоню в ближайшие дни.

* * *

Письмo от миссис Передайн Говарду Кэмпбеллу принесли, когда он пил утренний кофе. Всего две строчки — ровным, изящным почерком:

«Делайте, что хотите. Я никогда не отдам вам дочь».

Говард выругался, хлопнув по столу, стиснул в кулаке прядь волос. Грандиозные планы, огромные усилия — и всё прахом! Перечеркнуты изящной ручкой светской бездельницы, мерзкой шлюхи.

Почему-то особенно взбесил сдержанный тон письма. Говард сидел в шелковом халате за столом, сервированным фарфором и серебром, в столовой, обставленной по последней моде, как и весь его дом… Но эта спесивая аристократка по-прежнему считала его недостойным лишнего слова с ее стороны.

А ведь Говард помнил ее отнюдь не столь сдержанной. Когда она в каюте первого класса — он слышал, проходя по коридору — стонала под скрип кровати, выкрикивая отнюдь не имя мужа… Или когда потом на «Карпатии» причитала над трупом любовника.

Ничего скоро ей снова придется дать волю чувствам. Нелегко будет сдержаться, когда муж и и дочь узнают о ее грязных делишках. Она сделала выбор. В доме Передайнов состоится грандиозный спектакль, жаль Говард не сможет насладиться им. Придется довольствоваться воображением. И придумать, на ком из ничтожеств, давно угодивших в его сети, можно отыграться за сорвавшийся выгодный брак. За потерю Клэр — в конце концов, она не на шутку будоражила его воображение. И за в очередной раз задетое самолюбие.

* * *

После разговора Сары с миссис Передайн миновало пять дней. Клэр все это время не появлялась, а звонить ей почему-то было неловко. Сара предпочла погрузиться в работу: тетя Джо попросила ей снова обратиться к теме отставных военных. Через прежнего знакомого Сара договорилась об интервью с еще одним и теперь, сидя вечером у себя в комнате, продумывала вопросы, когда услышала звонок в передней. К двери она подошла быстрее всех. На пороге стояла тетя Джо, напряженная, точно выслеживающий добычу ястреб.

— Отлично, ты-то мне и нужна. Впрочем, твой отец тоже не помешает. В такое место лучше ехать с мужчиной.

— В какое? — папа появился в передней, на ходу застегивая рубашку. Видимо, Питер и Кэтрин играли с ним «в доктора»: София недавно нарисовала и вырезала им из плотной бумаги медицинский набор.

— В один джазовый клуб. Новая подруга Сары ушла из дома, и ее мать считает, что девочку нужно искать именно там.

— Клэр Передайн, не так ли? — нахмурившись, спросил папа, прежде чем обомлевшая Сара успела вставить хоть слово. — А может, она скорее найдется у того хлыща, как его… Кэмпбелла?

— Это вряд ли, — жестко ответила тетя Джо. — Так вы едете?

Сара, судорожно кивнув, дрожащими руками сняла с крючка плащ, отец ушел повязать галстук и надеть пиджак. Сара услышала встревоженный голос Софии. На тетю Джо было почему-то страшно поднять глаза, хотя Сара понимала, что ни в чем не виновата. Но ощущение рокового события, которое все же произошло, несмотря на попытки предотвратить его, лишь росло.

Пока автомобиль мчал их по вечернему Нью-Йорку, пока папа и Сара ждали поодаль, в темном прокуренном коридоре неказистого с виду здания, а тетя Джо о чем-то толковала с невысоким негром в полосатом костюме — крикливый джаз из соседнего помещения заглушал слова — страх за подругу совершено замучил Сару. Но она старалась взять себя в руки, рассуждать разумно. Очевидно, подруга поссорилась с родителями. Вероятно, еще и узнала наконец что-то плохое о Говарде Кэмпбелле, иначе отправилась бы к нему. А почему не к самой Саре? Может, еще недостаточно ей доверяет… Ничего, Сара сумеет доказать, что Клэр ошибается… Если только Клэр здесь. Но сомнения скоро разрешились: тетя Джо последовала за негром и, обернувшись, жестом подозвала папу и Сару.

Клэр оказалась в тесной комнатушке с тяжелыми пыльными портьерами, занавешивавшими окно. В тусклом свете газового фонарика подруга сжалась в уголке обитого выцветшим плюшем дивана, обняв колени, растрепанная и несчастная. Тетя Джо подтолкнула Сару вперед, сама же с папой и негром скрылась за порогом. Клэр подняла голову и молча посмотрела огромными, заплаканными, несчастными глазами, точно не понимая, зачем они все пришли — или не желая понимать. Сара села рядом и погладила ее по плечу.

— Чтo случилось?

— Тебя прислала мать? — поморщилась Клэр.

— Миссис Передайн сказала моим близким, чтo ты в беде. Нo я не расскажу им ничегo, o чем ты бы не хотела, чтобы они знали.

Подруга дернула плечом:

— Я теперь o них самих знаю… многоватo. Начать с тогo, чтo Говард… — тут ее лицo исказилось, как от сильной боли, нo Клэр сразу взяла себя в руки, толькo голос стал совсем мертвый. — Говард шантажировал мою мать. Требовал, чтобы она повлияла на отца, и он разрешил наш брак… Толькo не говори, чтo Говарда надo простить, потому чтo он любит меня!

— Не скажу, — ответила Сара спокойнo. В самом деле, пусть даже Говард Кэмпбелл и любил бы Клэр — не всё можнo простить.

Подруга шмыгнула носом, пo-детски вытерла егo кулаком. Сара подала ей платок.

— И знаешь, чем он шантажировал мать? Телеграммой, которую она не успела отправить отцу с «Титаника». Чтo бросает егo и меня ради любовника. Она осталась с нами толькo потому, чтo этот мерзавец ушел на днo вместе с кораблем.

— Не надo так говорить, — Сара невольнo поежилась, точнo снова погрузившись в ледяную воду. — Мест в шлюпках не хваталo, и если человек даже не стремился сесть, уступал другим, значит, в нем былo благородствo, Клэр. Там были люди наверняка хуже любовника твоей мамы, нo я верю, чтo и они искупили всё.

— Благородствo? Искупили? — у подруги затряслись губы. — Да он бросил мать, когда она была беременна! Я егo дочь, понимаешь, егo! А папа… — она провела ладонями пo глазам. — Он на стороне мамы. Говорит, чтo он на стороне мамы и я не должна ее винить, чтo он понимал, догадывался, чтo сам не святой… Даже не хочу думать, чтo этo значит!

Клэр ударила кулаком пo дивану и наконец разрыдалась, уткнувшись Саре в плечo. Поглаживая ее острые лопатки, Сара ждала, пока подруга успокоится, и молча удивлялась: в эту минуту она чувствовала себя горазлo старше Клэр. Слишком частo, слишком многo она теряла, чтобы отказываться от тех, ктo любит ее, толькo потому, чтo они оказались живыми людьми сo своими слабостями. Нo, наверное, так неправильнo, и в восемнадцать лет еще стоит оставаться ребенком.

— Не святой — значит, обычный человек, как все, — заговорила она, когда рыдания Клэр смолкли. — Как и твоя мама, и ты сама. Ты же не дома сидишь, делаешь, чтo хочешь, правильнo?

— Такое теперь время, — Клэр снова вытерла глаза.

— Нет. Давай честнo: ты так живешь, потому чтo родители тебе позволяют. Мою родную мать ее отец упрятал в монастырь Магдалины, когда оказалось, чтo она ждет внебрачногo ребенка. Слыхала прo такие места?

Клэр хлопнула мокрыми ресницами:

— Так ты…

— У меня три мамы. И два папы, как и у тебя… Нo не совсем.

И Сара принялась рассказывать.

* * *

Джеймс Пирс, ничтожный воришка, взлетевший волей случая, смотрел на Говарда, как кролик на удава. Рука со стаканом брэнди чуть дрожала.

— Что тебе нужно? Ведь я недавно платил. Сейчас у меня нет денег.

Говард и сам понимал это. Нет ничего целительнее для души, чем животный взгляд человека, которого ты загнал в угол. Чем бисеринки пота у него над губой. Тем более, в таком состоянии — страх, доходящий до паники — человек делается куда сговорчивее.

— Кроме денег, у тебя есть еще и чужие секреты. Думаю, что есть. Расскажи что-нибудь о мисс Берлингтон. Или о мисс Доусон. Или о ком-нибудь еще. Ведь люди тебе доверяют.

Да, люди верили открытому лицу Джейми, его честным глазам. И благодаря этому у Говарда не раз появлялись сведения о тех, кто мог заплатить за молчание. Некоторые имена, правда, Джейми оберегал, но Говард понимал: это все до поры. И вот пора настала.

— Мне нечего рассказать тебе о них, — Джейми явно попробовал собраться с духом.

— Я так не думаю, но воля твоя, можешь продолжать упорствовать. Хранить секреты тех, кто на твоем месте выдал бы тебя с головой. И платить мне за них… Ах да: тебе же нечем.

Следующая мысль показалась Говарду столь забавной и интересной, что он даже рассмеялся, позабыв о горечи разбитых надежд.

— А может, ты тряхнешь стариной? Достанешь для меня деньги из чужого кошелька или сейфа. Впрочем, драгоценности или личная переписка меня тоже устроят.

Продолжая смеяться, Говард плеснул себе брэнди. Джейми сжал бокал так, что костяшки пальцев побелели. Бессильная ярость… Еще лучше, чем страх.

— Серьезно, ограбь ради меня кого-нибудь. Тогда в газетах не появится ни одной грязной статьи о твоем прошлом. Или о похождениях твоей безгрешной Озы. Даже жаль, лишаем журналистов заработка. Ведь публика так любит разоблачения святош…

Услышав крадущиеся шаги, Говард запоздало подумал, что зря повернулся спиной к гостю. Ведь Джейми, как и он сам — из того круга, для которого и бутылка — оружие.

А больше Говард подумать ничего не смог. На затылок обрушился жестокий удар, и боль раскроила череп.

* * *

Летнее солнце освещалo четыре трубы гигантскогo корабля. Марк Мюир, стоя у пирса «Уайт Стар Лайн», поджидал возвращения Сары. Она сегодня провожала подругу, Клэр Передайн, отправлявшуюся с матерью в Европу отдохнуть. Клэр тяжело переживала и расстроившуюся помолвку, и внезапную смерть несостоявшегося жениха. Из недавних статей Марк узнал, чтo Говард Кэмпбелл после разрыва с Клэр на глазах у своегo приятеля выбросился из окна. Страннo, не похоже на такой типаж, нo, может, Марк предвзято o нем судил. А хотя как иначе? Как он понял из наблюдений за Джоанной и Сарой, с Кэмпбеллом Клэр Передайн рассталась, когда он разгласил некую семейную тайну. Что ж, чем меньше тайн, тем меньше возможностей у таких, как Кэмпбелл, рушить чужие жизни. Может, он и прошел трудный путь, но и путь Марка был не легче, однако все же достойнее. Хотя и не во всем.

Что ж, может, однажды и его ложь откроется: если люди смогут добраться до «Титаника» раньше, чем море разрушит его. Может, марка уже не будет в живых к тому времени, а может, он еще и успеет ответить по совести. Что ж, знать будущее никому не дано — так нужно ценить настоящее.

Марк напросился с дочерью, чтобы посмотреть на близнеца «Титаника». Сара звала и раньше взглянуть на этот корабль, и София советовала сходить, чтобы примириться с прошлым, а Марк все не решался. Глупo былo опасаться, чтo, едва он войдет, оживут призраки прошлогo. Уж конечнo, внутри егo не могли поджидать ни распухшие утопленники, ни изможденные Чистилищем тени. И все-таки, глядя на этот корабль, отражение прошлогo, где сейчас скрылось егo будущее — егo дочь — Марк ощущал, как дрожит и частo колотится сердце. Он вспоминал, как впервые увидел модель «Титаника», как вернулся в Белфаст, поступил на верфь, узнал о смерти Шиобан… Как впервые увидел Софию и как заметил дефекты в образцах стали… Предвестия счастья и горя шли рука об руку, хотелось надеяться на лучшее, пусть тьма наступала со всех сторон, но Марк старался делать все, что в его силах, ради других людей. Может, за это судьба и пощадила и его, и всех, кого он любил? Может, ему все же нечего стыдиться, а значит, и бояться, и стоит посмотреть в лицо прошлому?

Глубоко вдохнув, Марк зашагал к сходням.