— Мог и подыграть, — сухо заметила Фурина, когда Нёвиллет уничтожил последнюю карту. За прошедшие века он выучил ее интонации наизусть: она всегда так говорила, когда хотела от него другого решения. И иногда добавляла: «впереди еще много времени».
Теперь она перестала так говорить. Нёвиллет сначала подумал, что это из-за страха Фурины перед собственной смертностью, и понял только потом: это у него не было времени. Казавшиеся бесконечными пять столетий безусловного принятия его таким, каков он есть, прошли. В новом мире Фонтейна действовали новые порядки, в которых он проигрывал на каждом шагу. Даже когда очень пытался выиграть.
— Приношу извинения. В следующий раз...
Фурина вскинула брови.
— Нёвиллет, если ты планируешь кому-то поддаться, то не надо его предупреждать.
Какой это был жизненный урок за все их время? Тысяча девяносто восьмой?
Фурина все-таки улыбнулась – его персональная волшебница, знающая ответы на все вопросы. Опыт прошедших столетий не пропить – Фурина вполне могла бы работать знатоком человеческих душ и лечить людей словами, если бы хотела. Такого желания Фурина не изъявляла, и Нёвиллет втайне радовался ее отшельнической жизни: его злила даже сама мысль, что все чувства и опыт Фурины достанутся кому-то другому. Раньше Фурина могла утешить его одним взмахом руки и двумя-тремя словами; ее редкое спокойствие было глубоким как океан, скрывало за своими волнами все: крикливость, фасад, горчащую божественность. Чувство ее силы вело Нёвиллета по жизни, как слепого, а потом Фурина ушла, и Нёвиллет обнаружил, что сам в этой тьме не может сделать и шага.