Шэнь И сидел за столом и вот уже второй час ремонтировал отцовские часы, которые тот умудрился треснуть о кафель в ванной. Ну как ремонтировал – сначала он действительно просто вправил пару сместившихся от удара шестеренок. Потом решил, что такие старые часы неплохо было бы почистить. Потом стал думать, нельзя ли их еще как-нибудь модернизировать, потом начал пробовать… А затем наступила половина первого ночи.

Шэнь И поднял бинокулярную лупу на лоб и устало потер глаза. Полностью разобранные часы подмигивали ему шестеренками и пружинками, напоминая о том, почему окулисты советуют делать перерывы в работе и не перенапрягать зрение.

В окно который день хлестал осенний ливень, побуждая всерьез задумываться о самостоятельной покупке новых газет – надо же будет что-то пихать в промокшие ботинки, а пожертвованная отцом стопка постепенно заканчивалась. Или можно было подумать о покупке резиновых сапог. Но Гу Юнь со своими претензиями на икону стиля носить сапоги точно не согласится, так что вариант с газетами представлялся более вероятным.

В квартире было тихо. Когда Шэнь И в последний раз видел своих сожителей – постоянного и временного, который тоже как-то незаметно переползал в ранг постоянного – они собирались обосноваться в гостиной. Чан Гэн – с ноутбуком и работой, Гу Юнь – с книгой и своим хобби слушать, как Чан Гэн ворчит на слишком медленных и недалеких коллег, которые почему-то не хотели составлять сводные таблицы в одиннадцать часов вечера субботы.

Впрочем, с “незаметно” Шэнь И перегнул: “переползал” Чан Гэн вполне заметно, и теперь, например, почти половину полки в ванной занимали его баночки. Когда Гу Юнь и Шэнь И со священным ужасом уставились на это богатство, Чан Гэн расплывчато пояснил: “Кудрявые волосы” – и ушел, оставив их вдвоем в полном недоумении. Помимо этого Чан Гэн на всякий случай оставил и другие вещи, которыми пользовался каждый день: зубную щетку, пижаму, сменное белье, тапочки – практически все, кроме таблеток. Сначала он вообще пытался принимать их незаметно от Шэнь И, но потом понял, что это бесполезно (тот, в отличие от Гу Юня, хорошо видел круглосуточно), и перестал прятаться по углам. Но новую порцию приносил исключительно в небольшой и непрозрачной таблеточнице.

Вечерняя тишина настораживала, и Шэнь И, решив все-таки отложить ремонт часов до завтра, осторожно пошел проверять.

В теплом приглушенном свете гостинного торшера Чан Гэн спал, положив голову Гу Юню на плечо, на коленях лежал ноутбук с темным экраном. Закрытая книжка валялась на диване поодаль. Гу Юнь, казалось, тоже дремал, но, услышав шаги, повернул голову к двери, проморгался и приветственно кивнул.

Первым, что спросил на языке жестов Шэнь И, было:

“На нем что, моя толстовка?”

Гу Юнь усмехнулся, осторожно вытащил правую руку из-под плеча Чан Гэна и скривился: видимо, затекла. Он легонько потряс кистью, возвращая чувствительность, снова крепко зажмурился, потом открыл глаза и аргументированно ответил:

“Ему было холодно.”

Шэнь И тяжело вздохнул, давая себе время смириться с тем, что теперь его одежду будут таскать в два раза активнее, и задал второй резонный вопрос:

“Почему вы не ложитесь спать?”

“У меня не хватает сил его разбудить. Посмотри на него. Он как котенок.”

Шэнь И посмотрел. Чан Гэн спал со слегка приоткрытым ртом; щека, которой он лежал на плече Гу Юня, очаровательно округлилась; из низкого хвоста выбилась пара непослушных кудряшек. И правда, что-то общее было. Гу Юнь снова часто-часто заморгал.

“Что-то случилось с твоими глазами?”, обеспокоенно показал Шэнь И.

“Я не могу снять линзы”, ответил тот, указал на Чан Гэна и беспомощно развел руками.

На языке жестов нельзя было показать восклицательный знак, но мимика у Шэнь И и так была достаточно восклицательной.

“Сколько времени ты их уже носишь?! Почему не надел очки?”

Гу Юнь опустил руки. Шэнь И понятливо вздохнул.

“Ты же понимаешь, что он в любом случае будет считать тебя самым красивым на свете?”

Тот покачал головой и отвел глаза. Вот дурак. Для Шэнь И же было совершенно очевидно, что Чан Гэн будет его обожать, даже если Гу Юнь решит побриться налысо, ходить в очках на минус сто диоптрий и носить исключительно сандали с носками.

“Уже поздно, – кашлянув, чтобы снова привлечь внимание этого балбеса, прожестикулировал он. И с неожиданным альтруизмом добавил: – Идите спать. Я могу лечь на диване.”

Гу Юнь удивленно приподнял брови, а затем, поняв, что он не шутит, необычно неловко и благодарно улыбнулся.

“Спасибо… Чан Гэн обычно тяжело засыпает. Может, попробуем перенести его в кровать? Ты сможешь поднять?”

“Смог бы, но не буду”, покачал головой Шэнь И.

Он слишком хорошо помнил, как Чан Гэн его летом чуть ли не испепелил взглядом за попытку похлопать по плечу. Повторять этот опыт совершенно не хотелось.

– Чан Гэн, – тихо позвал Шэнь И, подойдя ближе и аккуратно снимая ноутбук с его колен. – Иди спать, в понедельник доделаешь.

Тот слегка вздрогнул и резко выпрямился. Сонно поморгал, видимо, пытаясь вспомнить, кто он и где, и очаровательно потер глаза. Все-таки Гу Юнь прав. Совсем как котенок.

– Сколько времени? – хриплым со сна голосом спросил Чан Гэн. И непоследовательно поинтересовался: – Я что, уснул?

– Ага, – усмехнулся Гу Юнь. – Аж на пятнадцатой странице договора, где “обстоятельства непреодолимой силы”. Я думал, тебя вырубит еще на “условиях и порядке оплаты”.

– Не стоит так Чан Гэна недооценивать, – шутливо возмутился Шэнь И и заработал от него благодарный взгляд. – Сейчас почти два ночи. Освобождай мне диван, трудоголик.

– Тебе? – осторожно переспросил Чан Гэн. – Я могу снова поспать здесь, все нормально.

– Может, я уже неделю мечтаю поспать на диване? Так что не мешай моим мечтам сбываться. И вообще соглашайся, пока я добрый.

– Очень советую не пропускать этот аттракцион невиданной щедрости. А если будешь достаточно быстр, этот деспот не сможет припрячь тебя к раскладыванию дивана, – сказал Гу Юнь, поднимаясь и потягиваясь. Он ласково потрепал Чан Гэна по голове, выправив еще больше кудряшек, погладил по щеке, наклонился снова и потянул за руки. – Давай, пошли спать.

Чан Гэн покраснел ушами и быстро встал, чтобы Гу Юню не пришлось излишне напрягать спину.

– Хорошо-хорошо, иду! – Он отложил закрытый ноутбук и книгу на журнальный столик. – И я могу помочь с диваном.

– Иди уже, ты на ходу засыпаешь, – Шэнь И снял с дивана первую подушку и угрожающе ей потряс. – А то передумаю!

Тот улыбнулся – сонно, тепло, открыто, – напоследок коротко сжал ладонь Гу Юня, будто прикосновения к нему были топливом, поддерживающим в Чан Гэне возможность дышать и двигаться, и пошел чистить зубы.

Шэнь И, все еще находясь под впечатлением от такой редкой улыбки, бросил подушку на кресло и потянулся за второй.

– Спасибо, – снова тихо сказал Гу Юнь. – Правда.

– Хватит вести себя так, будто я твою мать из горящего дома спас, – проворчал он и положил подушку к первой. – Раз ему с тобой засыпать легче, поспите вместе на кровати, ничего страшного, не на диван же вас обоих выгонять. Идея, конечно, заманчивая, но ты же меня потом придушишь во сне.

– Да, именно так я и поступлю, – кивнул Гу Юнь.

И почему-то остался неловко стоять на месте, вместо того чтобы убежать ждать Чан Гэна.

– Ты чего?

Вместо ответа он посмотрел на Шэнь И каким-то странным взглядом, затем быстро шагнул вперед, привстал на носочки и поцеловал в уголок губ – будто им было либо снова девятнадцать, либо уже восемьдесят.

Шэнь И вдруг понял, что не может вспомнить, когда они в последний раз хотя бы просто целовались. В груди неожиданно больно кольнуло. Но, возможно, Гу Юнь чувствовал похожее, поэтому не ушел: осторожно положил руку ему на затылок, притянул ближе и снова поцеловал. Шэнь И, чувствуя легкое головокружение, поцеловал в ответ. А потом еще раз. И еще. Оказывается, отстраненно подумал он, можно соскучиться по человеку, с которым видишься и даже засыпаешь вместе каждый день. Но кто же знал, что путь к поцелуям Гу Юня лежит через здоровый сон Чан Гэна. Надо запомнить на будущее.

Гу Юнь отстранился, обнял за талию и ткнулся носом в изгиб шеи. Шэнь И крепко обнял в ответ и коснулся губами его виска, чувствуя, как мерно и тепло бьется чужое сердце.

– Ты чем так долго на кухне занимался? – спросил этот невозможный человек.

– Ремонтировал часы.

– Дай угадаю, опять захламил весь стол?

– И почему ты всегда предполагаешь самое плохое, а, черный ворон в человеческом обличии? Мне, может, неприятно, что ты настолько в меня не веришь.

– Значит, захламил, – понятливо вздохнул Гу Юнь, выпуская его из объятий. В ванне перестала шуметь вода. – Я слишком хорошо тебя знаю, это не оставляет простора для оптимизма. Надеюсь, там хотя бы будет, куда поставить чашку чая.

Он развернулся, намереваясь пойти чистить зубы следующим, но Шэнь И поймал его за руку.

– Цзыси, – строго сказал он. – Линзы и лекарство.

– Да помню я, зануда, – тот закатил глаза, окончательно возвращаясь в свое стандартно-ехидное состояние. – До кровати я и без них дойду.

– А до ношения очков при своем парне когда дойдешь?

Гу Юнь открыл рот, собираясь что-то ответить, но потом закрыл. Помолчал. Затем принял решение – и демонстративно снял слуховой аппарат.

– Что говоришь? Как жаль, что я ничегошеньки не слышу…

Если бы они были в каком-нибудь ситкоме, Шэнь И бы долго и устало посмотрел в камеру. Но камеры, увы, поблизости не наблюдалось, поэтому он махнул рукой, временно оставив диван, и пошел на кухню: действительно, надо хотя бы сдвинуть детали часов с середины стола, чтобы было куда ставить завтрак. Который, к слову, он планировал утром выбить из Чан Гэна путем манипуляции чувством вины за проведенную на неудобном диване ночь. Или просто попросив чего-нибудь приготовить своими золотыми руками, как пойдет.