Арена гремит, взрывается, рокочет голосами тысячи восторженных поклонников, заполонивших собой трибуны до отказа. «Дамы и господа! С вами я — ваш бессменный телеведущий и по совместительству фанат дуэльных монстров номер один! Думаю, все мы и так прекрасно знаем, что именно будет вскоре здесь происходить, так что давайте сперва немного побеседуем друг с другом (он поправляет небрежно ставший характерной деталью его образа шелковый галстук-бабочку и ослепительно улыбается в камеру, по-видимому, ужасно довольный собой). Скажите: как вам сегодняшняя погодка, м? Приятная, согласитесь? Сезон дождей потихоньку отступает, солнышко радует нас долгожданным весенним теплом и вообще — кажется, все просто замечательно. Так позвольте же мне с превеликим удовольствием поприветствовать вас, дорогие гости, на открытии предстоящего дуэльного сезона здесь, в нашем славном городе Домино...» — звенит в динамиках чарующий баритон, и ответом ему становится очередной взрыв громовых аплодисментов.
Джоночи не в силах заставить себя усидеть на месте: он то и дело вскакивает с дивана, прохаживается беспокойно туда-сюда, проверяет без конца карманы, — на месте ли его колода? — мечется как лихорадочный из угла в угол и под конец замирает напротив плазменного экрана. Все, что происходит сейчас там, на запруженной осатаневшими («Да, людей на таких мероприятиях частенько накрывают волны дикого массового экстаза», — мысленно констатирует парень) болельщиками арене транслируется в прямом эфире. Благо, Джоночи наблюдает за всей вакханалией издалека — да, в гордом одиночестве, но зато с удобствами и без лишней нервотрепки, расположившись прямиком в раздевалке. Хотя, по правде говоря, никакой раздевалки на самом-то деле и не было: так называл он про себя маленькую уютную комнатку отдыха, предназначенную специально для нужд участников турнира. Верно, участников! Он ведь теперь не просто какой-нибудь там сторонний наблюдатель, а самый настоящий звездный игрок — наравне с Юги и даже Кайбой... ну, или почти наравне.
Кацуя нервно закусил губу. Это был первый раз, когда он пробился в профессиональную лигу, но сможет ли он теперь в ней удержаться? И пускай открывающий турнир сезона нужен преимущественно для разогрева (настоящие игры начнутся многим позже: ближе к осени), никто не отменял того факта, что их тут тысяча с лишним таких игроков — вылететь проще простого. «Более того!» — мысленно напомнил себе парень. — «Не стоит забывать, что помимо этой тысячи кровожадных акул в обличье дуэлянтов на горизонте постоянно маячит Король Дуэлей и его „заклятый враг“: этот, пожалуй, даже опасней всех остальных, у Юги хоть тормоза есть...» Джоночи ужасно нервничал. Вроде бы и говорил себе: ничего страшного, до начала еще целая вечность, ты успеешь подготовиться, успеешь выработать стратегию — главное возьми себя в руки, успокойся, дыши полной грудью! Переживать не о чем, все это растянется на добрых полтора часа. Сначала ведущий произнесет пространную вступительную речь, потом начнется торжественная часть, промо-ролики, чествование победителей прошлых лет, все дела; потом речь толкнут «многоуважаемые» спонсоры, на сцену выйдет Кайба, бла-бла-бла, и наконец самый сильный игрок лиги (то бишь Юги) выступит традиционно с кратким напутствием, мол, «пускай каждый из вас выложится на полную, и помните: честная игра — есть честная дуэль». Словом! Гуляй себе, пей бесплатные напитки, наслаждайся закусками и просто жди... Но страх оказаться в числе тех самых неудачников, кто не сумеет даже отборочный тур преодолеть нет-нет да и проскакивал в его беспокойных мыслях, его рваных, суетливых движениях, даже в его прерывистом дыхании. Блондин продолжал возбужденно мерить комнату шагами, когда–
...мимо него проскользнула вдруг чья-то тень. Джоночи не обратил на визитера ни малейшего внимания: мало ли кто это, все-таки пользоваться комнатами отдыха может любой из официально зарегистрированных на турнире игроков. Тень, между тем, грациозно юркнула в направлении диванчика, потопталась там нерешительно — видимо, привлекая тем самым излишнее к себе внимание — и наконец села. Блондин все продолжал стоять напротив телевизора и грызть сосредоточенно ногти, когда из раздумий его вырвал знакомый до боли голос:
— Добрый день.
Парень испуганно обернулся. Перед ним, закинув изящно ногу на ногу, сидел Зигфрид: как и всегда, одет с иголочки (шелковый лиловый костюм, кружевная рубашка, на лацкане форменного пиджака красуется белая роза; даже как-то неловко перед ним, что ли, он ведь так готовился, подумал Кацуя, одергивая полы своей старенькой темно-зеленой куртки, неизменной спутницы таких же старых и потертых джинс), горд и донельзя вежлив. На губах аристократа играла какая-то странная улыбка, не то лукавая, не то презрительная, кто бы знал — ведь это Зигфрид! В глазах Джоночи он казался непостижимой тайной, куда более непостижимой, чем Кайба с его холодной отчужденностью и королевскими замашками. А потому, стоило им лишь пересечься друг с другом взглядами, как блондин тут же отвернулся и покраснел до самых кончиков ушей, хотя так до конца и не понял почему... Затем снова повернулся к нему лицом, быстро смекнув, что ведет себя по отношению к новоявленному своему собеседнику крайне невежливо — Зигфрид все-таки настоящий джентльмен! — и попытался выдавить из себя очаровательную улыбку. Вышло довольно прозаично.
— Здравствуй... те, — произнес виновато Кацуя, не зная толком как именно стоит к нему обратиться, да и стоит ли вообще. Зигфрид в ответ лишь молча улыбнулся и склонил задумчиво голову, отчего каскад его нежно-розовых волос заструился свободно по плечам. Джоночи невольно вздохнул. До чего же странная получалась картина! Зигфрид продолжал смотреть прямо на него, жадно разглядывал с головы до пят, оценивал, но вслух так ничего и не произнес. Поэтому Джоночи рискнул переступить эту невидимую черту первым и ляпнул, как водится, первое, что пришло ему в голову:
— А вы... нет, то есть ты, то есть вы... ты сюда на турнир приехал? — Грудь парня сдавил вдруг неестественный, хриплый смех: до того сильно он нервничал, разговаривая с Зигфридом.
Вопрос прозвучал глупо. «Да чего уж там!» — мысленно одернул себя Джоночи. Он и был глупым. «Больше же спросить нечего! Учитывая, где мы с ним находимся... Глупо, глупо, ужасно глупо! Должно быть, теперь я кажусь ему самым последним идиотом». Щеки блондина предательски зарделись, с каждой секундой его все больше накрывал мучительный стыд; хотелось вжать инстинктивно голову в плечи и спрятаться за воротником куртки.
И — о чудо! Вместо того, чтобы посмеяться над ним, ну или хотя бы проигнорировать попросту этот вопрос, Зигфрид в очередной раз улыбнулся и кивнул.
— Да, — коротко ответил потомственный аристократ. — Я здесь ради турнира. — Удивительно: в его интонации нет и капли спортивного интереса, но взгляд по-прежнему прикован всецело к лицу блондина. Что это — неужели очередная ложь? Ведь фон Шредер горазд и солгать...
В телевизоре грянул мощный залп аплодисментов: Джоночи порывисто обернулся и с ужасом посмотрел на экран. Камеры выхватили крупным планом орлиный профиль Кайбы, затем несколько отдалились, показывая его спускающегося величественно с трибун и идущего навстречу ведущему. Как?! Неужели он собирается произнести свою вступительную речь? Уже! Блондина охватил самый настоящий ужас: парень уставился бесцельно на физиономию Кайбы да так и продолжал смотреть, не отрываясь. Зигфрид тоже перевел взгляд на экран и почему-то нахмурился — мрачно, сердито. С видом глубоко уязвленного человека. Он вдруг демонстративно отвернулся, схватил с журнального столика какой-то рекламный буклет и принялся усердно читать. Взгляд его скользил бесцельно между строк, юноша кусал время от времени досадливо нижнюю губу, откидывал то и дело с лица непослушные волосы, но больше ничего не говорил. «Как странно», — подумал Кацуя. — «И почему я, спрашивается, чувствую себя виноватым?»
— Я, э-э-э... извини, я отойду на минутку, — пролепетал растерянно блондин и тут же пулей вылетел в коридор.
— Да-да, конечно. — Зигфрид махнул ему напоследок рукой, глядя по-прежнему в буклет, однако стоило лишь двери захлопнуться, как он тут же закрыл это десятистраничное недоразумение, откинулся на спинку дивана, воздел голову к потолку и устало вздохнул, закрывая глаза. «Сорвался-таки красавчик! Ну ничего-ничего. Не страшно. В следующий раз попробуем действовать по-другому — пустим в ход все свои чары...»
В «раздевалку» Джоночи так и не вернулся: перенервничал. Причем, как только блондин оказался за пределами комнаты, ни торжественная речь Кайбы, ни время, что утекало, казалось, сквозь пальцы, ни даже турнир его больше не волновали. Джоночи думал, он сошел с ума — до сего момента в голове у него крутились одни только карты, лица возможных соперников, хаотичные мысли, но сейчас все это разом померкло, ибо перед глазами стояла обворожительная улыбка... человека, который в прошлом стремился если не уничтожить его, то, по крайней мере, втоптать изящно в грязь. Да-а, очень странное чувство.
Больше они, впрочем, на этом турнире друг с другом не пересекались. Вот ведь какая приключилась напасть: Джоночи, оказывается, не так-то и легко застать наедине — ну, право слово, до чего же общительный мальчик! А переступать эту незримую черту в попытке сблизиться (и это на глазах у его друзей!) Зигфрид не решался. Глазел только на него исподтишка, крутился неподалеку, все ходил вокруг да около, но стоило лишь Юги поймать того на всех этих нехитрых махинациях и попытаться пригласить в компанию, как он тут же отводил пристыженно взгляд и уходил. Пару раз Джоночи и сам порывался заговорить с ним. Вот так брал себя в руки, отбрасывал всякие предрассудки, шел уверенно к нему и всегда... сворачивал на половине пути: то кидался сломя голову за угол, то прятался крадучись в толпе. Почему — непонятно. Ну прямо мистика какая-то. И не было оттого ни одному, ни второму покоя, оба, похоже, не знали толком, чего они хотят. «Запретный плод сладок», — сказал как-то Юги, проследив за взглядом лучшего друга, устремленным на статную фигуру в розовом. А потом Джоночи проиграл — вылетел, как назло, в полуфинале. Зигфрид, наоборот, пробился в финал, но участвовать дальше почему-то не стал. Пошел в тот же день к распорядителям турнира и отозвал свою заявку. Поговаривают, ему пришлось спешно вернуться обратно в Германию: его там ждали какие-то срочные дела, он все ж таки наследник многомиллионной корпорации. Так, по крайней мере, шептались про него то тут, то там. Так думал и сам Кацуя. Пока в один день Кайба не взял и не ляпнул как-то между строк, мол: «подходит, значит, ко мне Зигфрид после турнира и спрашивает — где этот патологический неудачник (тут Джоночи не выдержал и закатил глаза; зная характер Кайбы, можно смело предположить — то была авторская стилизация)? Вылетел, говорю. Вылетел и больше тут не появится. Ну так он после этого заявку и снял. Чудной! Обиделся на меня, что ли? Все-таки это я его обожаемого болванчика, ну, тебя то есть, победил. Кто знает, кто знает», — усмехнулся высокомерно голубоглазый. «Ой, да пошел ты, Кайба!» — был ему тогда ответ...
Следующий турнир намечался только на лето и Джоночи, как водится, в нем участвовал. Они пересеклись «случайно», во время торжественного банкета — Зигфрид подловил его возле столика с закусками.
— Вы позволите? — произнес он вместо приветствия, наклоняясь грациозно к блюду с миниатюрными канапешками, коими Джоночи последние минут десять набивал старательно рот.
Застигнутый врасплох, Кацуя густо покраснел, отряхнул наспех крошки с одежды и молча отодвинулся. Зигфрид наклонился еще ближе, от него исходил сладковатый аромат роз. Он, казалось, выбрал этот момент не случайно: подался как бы бессознательно вперед, заправил роскошные локоны за ухо, подцепил аккуратно фруктовое канапе и отправил его в рот, не забыв при этом облизать демонстративно губы. Да так, что Джоночи при виде сего действа расплылся невольно в глуповатой улыбке.
— Ой, у вас тут... у тебя... в общем, крем. — Зигфрид поднял глаза на лицо блондина и чуть было не ахнул — не из-за крема, нет. Просто выражение лица его было поистине бесценным.
Опомнившись, Джоночи принялся лихорадочно шарить руками по щекам, не столько вытирая крем, сколько размазывая его. И тогда Зигфрид решился: вытащил из кармана беленький кружевной платочек, схватил властно парня за подбородок и тут же смахнул остатки крема.
— У тебя очень нежные руки, — ляпнул невпопад Кацуя, а Зигфрид от этого взял, да и смутился. Они так и застыли вдвоем: один с шелковым платочком, другой с надкусанным канапе в руках — и оба глядя друг другу завороженно в глаза. «Ну наконец-то!» — выдохнули облегченно все, наблюдая за милующейся парочкой исподтишка. — «Хоть какой-то сдвиг...»
Турнир, однако, вскоре завершился, и Зигфриду пришлось вновь покинуть Японию. Но на этот раз все было иначе; мысли о предстоящем в начале осени финале не давали обоим покоя, но вовсе не от того, что они пробились на пару в топ-десять лучших игроков этого сезона. Им просто не терпелось как можно скорей увидеться. Долгие задушевные беседы, романтичные прогулки в парках, летний зной, фруктовое мороженое, чай со льдом и случайные прикосновения — все это, увы, осталось позади, а осень обещала быть другой. Джоночи твердо решил, он хочет ему признаться. Как именно, так до конца и не понял, но хочет! Оставалось только дождаться...
Все та же знакомая комната, опустевшая перед началом торжественной церемонии, все тот же телевизор, в котором мелькает беспрестанно неизменный ведущий, все та же поношенная зеленая куртка и старенькая колода в кармане. На сей раз Джоночи прямой эфир не смотрит: право слово, чего он там не видел? Вместо этого парень расхаживает бесцельно туда-сюда и напряженно следит за часами. Ему кажется, будто время замедлилось резко в сотню — нет, в тысячу раз! Так что каждая минута равняется по ощущениям целой вечности: «Черт, до чего же медленно тянется это дурацкое вступление». А вокруг него ни души, еще слишком рано для того, чтобы участники начали постепенно стягиваться в «раздевалку». Впрочем, и для глубокомысленных размышлений было как-то поздновато — он уже все решил и отступать от задуманного не намерен. Но ему нужно, очень нужно, чтобы участники начали прибывать сюда как можно скорее! Ведь среди них... погодите, а точно ли это вообще? «Нет-нет-нет! Быть того не может! Чтобы он взял и не приехал?» Пораженный собственными тревожными мыслями, Джоночи остановился посреди комнаты как вкопанный и растерянно замер. Что ему делать, если он все-таки не приедет? Где в таком случае его искать? Благо, сегодня его леденящим страхам не суждено было сбыться… Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге предстал Зигфрид: руки сжаты в кулаки, ноздри гневно раздуваются, брови сведены к переносице. Кацуя весь разом подобрался, повеселел заметно и даже начал поневоле счастливо улыбаться, но улыбка его быстро померкла — Зигфрид нахмурился в ответ.
Ему хватило всего каких-то пары шагов, чтобы преодолеть расстояние между ними и оказаться лицом к лицу с парнем. Джоночи инстинктивно попятился, но это, как выяснилось, Зигфриду вовсе не помешало: он продолжал решительно наступать, заставляя блондина понемногу отходить назад — и так до тех самых пор, пока они не оказались у стены.
— Я думал об этом слишком долго, чтобы сейчас просто взять и начать трусить! — угрожающе нависая над своей «жертвой», протараторил Зигфрид. — Ждал я тоже слишком долго, поэтому хочу задать этот вопрос прямо здесь и сейчас, в лоб: я тебе нравлюсь? Ну, в смысле, не как друг? А по-настоящему — по-взрослому, если можно так сказать. Потому что я... потому что ты... ты мне очень нравишься. Да, конечно, в прошлом у нас были некоторые разногласия, но все же–
— Некоторые разногласия?! — сердито воскликнул Джоночи, причем сделал он это настолько громко, что Зигфрид испуганно отшатнулся. — Напомню: ты вел себя как настоящий придурок! Весь такой из себя неприступный, гордый, надменный! Ну прямо как... прямо как Кайба.
— Не сравнивай меня с ним! — Фон Шредер густо залился краской и попятился: теперь пришла очередь Джоночи наступать. Впрочем, до противоположной стены они, к сожалению, так и не дошли. Зигфрид потерял равновесие и шлепнулся неуклюже на диван. — Я был тогда охвачен местью, ни о чем другом не мог думать. А ты казался мне лишь очередной преградой на пути к моей цели. Но, эй, ты ведь и сам прекрасно знаешь, как сильно я ошибался! Я хотел, честно хотел извиниться за все, когда мы наконец встретимся, даже решил подать заявку на участие в этом сезоне, но в тот день, стоило мне увидеть тебя, как у меня тут же пропал дар речи. Я так сильно нервничал...
Джоночи лишь молча наклонился к нему и уперся обеими руками в спинку дивана — реакция последовала незамедлительно. Зигфрид покраснел от кончиков ушей до пят, так что лицо его стало практически неотличимо от цвета волос: нежный пастельно-розовый оттенок.
— Извини-извини-извини меня! Я должен был сказать это раньше, ты прав! — тараторил он, пряча смущенно лицо в ладонях. Но Джоночи, казалось, ни сочувствием, ни трепетными чувствами к нему так и не проникся: все продолжал молча сверлить его застывшим взглядом, грозно нависая над юношей.
— Это что же получается? — хрипло выдохнул блондин. — Все это время... я... тебе... нравился?
Зигфрид отнял вдруг руки от лица и понял — Кацуя широко улыбается.
— Ты не злишься? — робко спросил аристократ, когда парень наконец выпрямился и прекратил его зажимать.
— Нет — по крайней мере, не сейчас. Но я злился! Особенно когда ты называл меня неудачником, посредственным дуэлянтом (тут Зигфрид стыдливо вжал голову в плечи и насупился), ну и тому подобное. Но ты... хм, да, думаю, ты мне определенно нравишься. В смысле, по-настоящему – по-взрослому, так сказать. — Джоночи многозначительно усмехнулся. — И я был бы не против...
Закончить ему, однако, не дали: в динамиках раздался оглушительный призыв «Внимание, дуэлянты! Просим всех участников явиться к началу турнира в установленный срок! Первый матч состоится ровно через десять минут».
— Давай так — заключим с тобой пари? Если я выиграю, ты будешь со мной встречаться. А если ты... ну, тогда придется мне, по всей видимости, уступить и начать встречаться с тобой. — Джоночи лукаво подмигнул ему.
Первые секунд десять Зигфрид смотрел на парня непонимающе, но тут, когда смысл сказанного наконец дошел до него, заулыбался радостно в ответ и произнес:
— Идет!
— Тогда увидимся на турнире. И не вздумай проиграть — особенно такому выскочке, как Кайба! Я буду болеть за тебя, — махнув ему напоследок рукой, Кацуя развернулся и выбежал поспешно в коридор: весь такой красный-красный, но определенно довольный.
— Да... да, я тоже буду за тебя болеть! — донеслось ему вслед. А вскоре...
Камеры выхватили холеное, блестящее от пота и непомерного количества тонального крема лицо ведущего, который, прошествовав на середину зала, торжественно провозгласил:
— Дамы и господа, позвольте представить вам наших первых дуэлянтов: пускай он и новичок в этом сезоне, но уже сумел поймать удачу за хвост — поприветствуйте, Джоночи Кацуя! И его противник, очаровавший нас своим утонченным, неповторимым стилем — причем, заметьте, я говорю сейчас не только об игре. Давайте как следует поаплодируем ему... Зигфрид фон Шредер! И-и-и да начнется же битва!