Мир глазами Синку

Сегодня Джун, пожалуй, раздражительнее, чем обычно. Разумеется, если это можно представить.

Никчёмный слуга. На его лице — эта глупая угрюмая маска каждый раз, когда я прошу его принести мне ещё чаю или открыть дверь. В лучшем случае я слышу «мерзкая кукла!», в худшем — тишину. Нелепо, некрасиво и абсолютно некультурно. Приходится подсказать ему, что леди не может ждать вечно. Конечно, я не сторонница физического насилия, но… Да, слуг всё-таки иногда полезно наказывать: криков больше, но результат впечатляет. К сожалению, воспитанием Джуна мне приходится заниматься в одиночестве: его сестра слишком мягкосердечна, а от моих сестёр… О, как тяжело быть единственным разумным существом во всём доме! Возможно, иногда Джун и прав. От Канарии и Суйсейсэки действительно многовато шума. Объяснять, что так вести себя не положено — бесполезно, ведь первая слишком инфантильна, а вторая чересчур вздорна. Это ужасно. Из-за них наш дом превращается в полнейший кавардак и беспорядок. Но я сумею с этим справиться — со временем.

Однако, как я уже упомянула, юный Сакурада сегодня слегка не в духе. Если он всё же надеется таким поведением отлынивать от выполнения моих просьб (или приказов, буду категорична), то ему придётся разочароваться. Эту тактику мы с ним уже проходили.

— Джун, принеси мне чаю.

За окном стоит промозглая осень. Если я не буду время от времени пить этот прекрасный напиток, то могу и простыть, а это так неприятно…

— Джун!

Мальчик поворачивается: сквозь стёкла очков на меня смотрят тёмные бунтующие глаза. Он сидит за своим письменным столом… сидит? Скрючился на своём стульчике. Да ещё и ко мне спиной. После чая я, возможно, объясню ему, как необходимо сидеть в обществе дамы.

— Чего? — этот бурчащий тон так угнетает.

— Ты слышал, что я тебе сказала?

Я сижу у него на кровати, уж поверьте мне, так, чтобы не уронить ни в чьих глазах своего достоинства. Руки чинно сложены на подоле платья, голова высоко, ноги сведены вместе. Всё как нужно. Тем более что так моя красота более благородна. Наряд — складка к складке; а ведь Джун иногда не меняет свитер по нескольку дней.

— Отстань.

Джун снова поворачивается к своему компьютеру. Как-то раз Нори пробовала объяснить мне, в чём же прелесть этой странной штуковины. И общение с людьми, и поиск всяческой информации, и фильмы… Её слова совсем меня не убедили. Джун проводит со своим компьютером больше времени, чем со своей хозяйкой и со своей семьёй. Это непозволительно для моего слуги. Хотя в свободное время пускай развлекается. Если оно у него будет.

Не хочешь выполнять мою просьбу? Мы оба знаем, чем это закончится. Я всё равно заставлю тебя встать и сделать, только ты будешь нещадно бит. Ну-ка, посмотрим, до чего я смогу дотянуться… Чемодан слишком далеко, а мне-то как раз вставать не хочется. А на кровати… а на кровати рядом со мной лежат Кун-Кун и книга Нори. И как она только сюда попала? Кидаться книгами — кощунственно, но кидаться Кун-Куном — преступление. Ах, решено.

Тяжёлая!

Книга летит точно в макушку Джуна; ей вслед несётся мой звенящий и не терпящий возражений голос:

— Принеси мне чаю!

Джун издаёт вопль и падает на пол, словно подкошенный. Надеюсь, так до него дойдёт быстрее.

Прямо перед моим лицом оказывается гневный лик мальчика, поглаживающего внушительную шишку:

— Синку, ты что, сдурела?! Гадкая кукла!

— Джун, быстрее. Через час и… — я кидаю взгляд на свои карманные часики, — и шесть минут мне — и тебе! — следует ложиться спать.

Между прочим, где же Суйсейсэки и Канария? Ага, скорее всего, опустошают холодильник. Нори же говорила, что сегодня готовит нечто особенное. Стоит спуститься вниз и попробовать. Но сначала я получу свой чай. Джун принесёт его в комнату, а потом понесёт вниз в гостиную. Затем он понесёт в гостиную меня — разумеется, отдельно от чайника, иначе моё платье может испачкаться. Своеобразные физические упражнения ещё никому не мешали.

— Обойдёшься сегодня. — И он вновь садится на стул. Я смотрю ему в спину так, что, спорю, лопатки у него жжёт и сводит.

Получив свой чай от чертыхающегося Джуна (я сжалилась и решила выпить его в комнате, а не внизу), я спрашиваю:

— Что-нибудь случилось?

— С чего ты взяла? — Врать он никогда не умел.

— И всё же?

Он молчит долгое время — я успеваю сделать целых три глотка из чашки. Как всегда, слишком холодный чай и… Нори купила другой сорт? Хм, неплохо. Но слабовато: следовало бы заваривать его ещё примерно четыре минуты.

— Всё из-за тебя, — вдруг слышу я.

Не понимаю, молчу и жду объяснений. Джун часто говорит, что из-за меня у него проблемы, обычно пустяшные. Для меня, конечно же.

— Всё из-за этого! — не выдержав, Джун снимается с насиженного места и протягивает мне левую руку, тряхнув ею, как контуженный. Рука как рука. Может быть, он имеет в виду кольцо? Раньше он не жаловался.

И всё-таки рука слишком близко.

Джун воет, когда я поливаю его ногу чаем. Какой противный слуга. Чай ведь совсем не горячий — в смысле, до нужной температуры не дотягивает. Но ему почему-то больно. Изнеженность претит слуге, пусть чётко это запомнит.

Урок Джун понял верно, поэтому отодвигается.

— Продолжай, — даю я позволение.

— М-меня дразнят в школе.

Ничего не понимаю.

— Меня дразнят, потому что… считают, что… ну…

Чего это он так замялся? Да и покраснел. Как странно.

— Почему кольцо именно на безымянном пальце? — вдруг спрашивает он. Признаюсь, я слегка удивилась. Нет, я опешила.

— Тебя это волнует? — здесь нет никакой тайны, и всё же он настойчив. И тут меня озаряет: — Значит, в школе считают тебя… обручённым?

Теперь и я покраснела. Совсем чуть-чуть. Признаться, мне это даже идёт.

— Ну, не объяснять же этим идиотам, что оно не снимается! — всплеснул руками мой медиум. Я, пропустив мимо ушей неприятное словечко «идиоты», советую:

— Просто не обращай внимания.

— Не обращать?! Очнись, Синку! — кажется, у него действительно трагедия. — Я в средней школе! И эта школа шепчется изо дня в день!

Я опускаю глаза на своё колечко. Мне никогда не приходило в голову, что оно… мелочь, конечно, но всё же стесняет.

Мы ни говорим ни слова.

Затем я всё-таки слезаю с кровати, не забыв наступить Джуну на обожженную ногу.

— Я забылась, — мой голос звучит слишком сухо, но чётко. — Джун, перенеси чай в гостиную. Потом вернёшься за мной.

Он смотрит на меня с таким выражением… Затем берёт чайник и выходит. Я же смотрю в окно. Из-за моего роста видно только раскидистое дерево во дворе, да и то только веточки. Удивительно, но осень наступила в этом году намного раньше, чем ей положено. Сейчас октябрь, и довольно холодно. А листья не желтеют. Всё такие же зелёные.

Я думаю о том, о чём не хотелось бы. Не об игре Алисы, не о Хинаичиго, Соусейсэки, и даже не о Суигинто. Я думаю о том, что когда-нибудь мне всё равно придётся отсюда уйти.

А может быть, я и не доживу до этого.

Когда Джун возвращается, я внезапно даже для самой себя говорю:

— Ты хотел бы, чтобы я ушла? Тогда у тебя не будет проблем. Тогда исчезнет кольцо и исчезнут насмешки. Ты хотел бы?..

Из-за нас, кукол серии "Rozen Maiden", у Джуна дома постоянный кавардак. А ещё иногда он получает от меня слишком сильно. А ещё я беру у него энергию. Хорошую энергию. Чистую.

Как слуга он практически бесполезен, но как медиум…

Поэтому он часто устаёт.

Однако я никогда не скажу этого вслух: он просто не имеет права этого слышать. Показывать свою слабость перед ним? Ни за что.

Я легонько улыбаюсь, когда слышу дрогнувшее «нет».

Значит, за эти несколько минут он тоже много думал.

Он берёт меня на руки — выучил, как положено — и несёт вниз. Пить чай, смотреть «Кун-Куна», слушать болтовню Нори и выполнять прочие ежевечерние обряды.

И мне совсем не хочется ловить себя на том, что именно к этому медиуму я привыкла так, что расстаться с ним… было бы полной глупостью. Но я никогда не скажу этого вслух.

Обычный нормальный вечер в семье Сакурада. Джун огрызается, Нори щебечет, Суйсейсэки проказничает, Канария носится, словно молния… Соусейсэки и Хинаичиго смотрят на них стеклянными глазами. А я… воспитываю.

Потому что в этом доме я — единственное разумное существо.