Реджина вздрагивает, когда из ее рук падает вилка, разнося в полной тишине оглушающий звон.

— Реджина, ты в порядке?, — Эмма заглядывает в ее глаза. Реджина переводит на нее взгляд и натягивает улыбку.

— Да, задумалась

— О чем?

— Это не важно, — снова берет вилку в руки и не особо заинтересованно ковыряется в еде. Голод вовсе ушел на задний план, хотя минут десять назад она готова была съесть слона.

— Реджина?, — вскидывает бровь.

— М?, — смотрит в тарелку. Она не хочет поднимать голову, видеть Эмму, смотреть на неё, не хочет снова тонуть в этих до боли родных глазах.

— Посмотри на меня. — выжидающе заглядывает в глаза, вытягивает руку и накрывает чужую. Реджина дергается, вилка снова бьется о тарелку. И тогда брюнетка все же поднимает на нее взгляд, Эмма серьёзно заглядывает ей в глаза, пытаясь отыскать то, о чем она молчит.

— Что случилось?

— Эмма, — на лице снова играет улыбка, уже более уверенная, но в глазах плескается недосказанность и что-то еще. В карих, всегда готовых испепелить глазах начинают собираться слезы. Реджина напрягается и пытается не моргать, чтобы их сдержать. Эмма замечает уставший взгляд и слезы, ей хочется оказать любую помощь, сделать все, что только может, лишь бы Реджина была счастлива.

— Все хорошо

— Но я же вижу..

— Эмма. — она перебивает ее.

— Спасибо, но мне помощь не нужна.

— Слушай, Реджина, я помню, ты любишь справляться сама, но позволь помочь, — не отстает Эмма.

— Свон, хватит. — улыбка медленно спадает с алых губ, а напряжение между ними усиливается. Тон Реджины дает понять, что продолжать не стоит, но Эмма продолжает.

— Не хватит. Я вижу что с тобой что-то происходит, почему я не могу тебе помочь?

— Эмма, пока я прошу тебя прекратить, лучше прислушаться.

— Реджина, да что такое?, — поднимает тон выше.

— Почему ты снова меня не подпускаешь, не даешь помочь? Все было хорошо, но тут внезапно ты отталкиваешь меня, словно я мусор. Или что, уже наигралась? я тебе больше не нужна? подняла доверие людей к себе с моей помощью, и все?

— Все сказала?, — Голос пропитан отстраненностью и холодом. Реджина выпрямляется на стуле и гордо приподнимает подбородок. Эта поза напоминает Злую Королеву в Зачарованном Лесу, Мэра Сторибрука, непоколебимо холодную, жестокую и сдержанную, не нуждающуюся в чьей-то помощи. В ее глазах пляшет адское пламя, чаруя и отталкивая одновременно. Эмма усмехается. Эти трюки на нее не работают.

— О нет, я только начала, — глаза Свон сверкают, словно молния, бьют в сердце Реджины, которое уже спрятано под сотнями толщами льда.

— Оу, — Реджина ведет бровью. На ее губах расцветает холодная улыбка, больше похожая на оскал, попадая точно в Эмму.

— Тогда слушаю все, что накопилось, Мисс Свон.

— Ты хочешь, чтобы я всегда находилась рядом с тобой, но также хочешь, чтобы я ушла! У тебя что, биполярка? Я хочу помочь, но ты отвергаешь, не помогаю — отдаляешься. Что тебе нужно? Ты хоть раз дружила?, — Реджина резко встает и начинает складывать посуду. Эти слова проходят сквозь лед, защищающий сердце от нападок, и ранят. И не просто ранят, а вонзаются, словно тысячи наточенных до идеала кинжалов. И не потому, что эти слова являются правдой, а потому, что их произносит Эмма. Ведь она так хорошо знает, что Реджина ни разу не имела дружеские отношения с кем-либо, и вовсе не знает, как это делается. Эмма знает, что эта дружба для неё первая. Знает, но говорит именно то, что ранит, понимая, что точно попадет в цель. Реджина немного отвлекается, складывая посуду в мойку, и уходя от этих чутко наблюдающих глаз.

— Или у тебя в голове лишь выгода от отношений с людьми? тогда ты гребанный социопат, Реджина. Ты самодовольная сука. Ты как была Злой Королевой, так ею и остаешься. И то, что у тебя были какие-то проблески света в сердце, вовсе не говорит о том, что ты меняешься. Ты и не хотела этого. Ты хотела лишь создать видимость, что ты меняешься, что ты можешь быть добрым человеком. Но ты им не являешься.

Реджина опускает последние тарелки в мойку и руками облокачивается на столешницу. Она так хочет пропустить эти слова мимо ушей, но они, огибая все защиты, снова и снова врезаются в сердце, разбивая его с каждым словом. Ей хочется уйти, запереться, не видеть никого, и чтобы ее никто не видел без той маски, которую она создала, чтобы казаться сильной, в первую очередь, для себя. Она всегда хотела быть по-настоящему холодной и отстраненной, и ведь это могло бы получится: маска, которая с годами прирастала к ней, постепенно становилась ее настоящим лицом. Но однажды эту маску смогла сорвать Свон, и увидела то, что было недоступно для других. Ее взору была представлена та сломленная душа, которую любили лишь из-за ее красоты, над которой издевались ее мать и старый муж. Она пережила столько, сколько не каждый сможет вытерпеть. Она множество раз хотела покончить собой, но ее словно кто-то удерживал на волоске от смерти. А потом в ней проснулись ярость и желание мести. И, сопровождая Реджину, они помогали ей жить, добавляли смысл в каждый ее день. Вскоре, она научилась так жить. Но Эмма, сняв эту маску, убрав единственные эмоции, которые двигали Реджину к жизни, смогла переделать ее жизнь, помочь освоиться в новом для нее мире. И сейчас, когда Эмма обвиняет ее во всех грехах, она снова надевает на себя ту маску, которая вбирает в себя новые черты и болезненно переделывает обратно.

— Реджина, скажи мне, что с тобой не так?!, — рычит и вскидывает руки. Ее голова уже ничего не соображает, тело пышет огнем, словно она находится в раскаленной печи. Челюсти и кулаки сжимаются до такой степени, будто зубы скоро сломаются, и на ладонях останутся лунки.

— Ты мне нравишься, разве не ясно?, — кричит и поворачивается к Эмме. Время будто замедляется, голова и ноги становятся ватными. Сердце пропускает удар. Ей не хочется смотреть на Эмму, не хочется видеть во взгляде осуждение и неприязнь, но она выпрямляет спину, пытаясь собрать себя в руки, и словно назло себе смотрит ей прямо в глаза. Как только она встречается взглядом с блондинкой, ей становится так больно, что она не может дышать, словно кто-то сжимает грудную клетку в маленький комочек. Она стискивает кулаки и тут же поправляет себя:

— Нет, не так. Я, — запинается и сглатывает.

— Я люблю тебя, — шепчет. Внутри проносится ураган, сметающий все на своём пути и не оставляющий после себя ничего, кроме пустоты. Ей хочется кричать, бить посуду к чёртовой матери, плакать так сильно, чтобы слез больше не осталось. Она еще несколько секунд ждет ответа, вглядывается в лицо, пытаясь уловить малейшую эмоцию, реакцию, хоть что-то, говорящее о взаимности, но видит лишь растерянность.

— Реджина, — Эмма хмурится, открывая и закрывая рот, как рыба на суше. Ее настолько ошарашило признание, что она забыла, как говорить.

—Я.., — Проходит еще пару секунд, и Реджина ее перебивает.

— Уходи. — морщится и опускает голову. Слезы, которые она сдерживала все это время, скатываются по щекам. Ей ничего не остается, кроме как в мыслях ругать себя за то, что открыла чувства. Она ведь знала, чем это кончится, но все равно призналась. Зачем? Эти чувства никому не нужны. Только вот она их лелеяла и берегла, надеясь получить от своей спасительницы взаимность. Но, как оказалось, блондинке она совершенно безразлична. Эмма делает шаг к ней, Реджина же от нее, руками встречаясь со столешницей.

— Мисс Свон, уходите сейчас же. — продолжает сдержанным тоном, который скрывает настолько много боли, безысходности и отчаяния, что Эмме на душе становится мерзко от себя. Ей хочется подойти и прижать Реджину к себе, лелеять и хранить, как зеницу ока, но одно неосторожное, неаккуратное движение — и все разбивается. Она снова делает шаг, почти преодолевая расстояние, но Реджина взмахивает руками и растворяется в воздухе. Эмма успевает схватить только фиолетовую дымку, но и та быстро исчезает в руках. Она застывает с раскрытым ртом и широко открытыми глазами.

— Нет. — с губ моментально слетает шепот, пронизанный болью. По щекам скатываются слезы и оставляют мокрые дорожки. Она рвано дышит, смотря в пустоту перед собой. Эмма сжимает кулаки и со всей силой ударяет по столешнице.

— Нет! , — рычит. Ее голос срывается, эхом разлетаясь в пустой комнате. Она приседает на корточки и хватается за волосы, сжимая около корней с ужасной силой. Но эта боль, по сравнению с душевной, ее вовсе не заботит.

Она ничтожна.

***

Реджина сидит на диване со стаканом «чего-то покрепче» и смотрит в одну точку. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки, пытаясь удержать внутри себя бурю эмоций, и сжимает стакан. Сердце разрывается на куски, мечется, пытается найти успокоение хоть в чем-то, и Реджина проглатывает эту боль с новым глотком алкоголя, надеясь, что так станет лучше.

Она злится на себя. Злится, потому что открыла чувства, хотя знала, что они не взаимны и никогда не будут. Потому что глупая и наивная. Потому что снова впустила в свое сердце кого-то и понадеялась на взаимность. А ведь это происходит не впервые. Сколько раз ей твердили: «любовь — это слабость»? С какого возраста? Но она снова поверила этим чувствам, захватившим ее разум и сердце. Снова закрыла глаза и позволила себе утонуть в них.

Она отвлекается от своих мыслей, когда в руке появляется пронизывающая боль, такая, словно вонзилась стрела. Реджина опускает взгляд и недовольно хмурится. Стакан лопнул прямо у нее в руке, и несколько небольших осколков торчат из ладони, и теперь по пальцам стекают тонкие струйки крови на пол.

— Кажется, тебе требуется помощь? , — раздается мужской голос, разбавляя звенящую тишину. Реджина совсем не пугается, а наоборот расплывается в легкой улыбке, словно знала, что он придет. Она опускает взгляд и оглядывает красное пятно на белом ковре. Придется выбрасывать.

— Когда кажется креститься надо. — она проводит здоровой рукой над ранами и резко втягивает воздух, прикрывая глаза от боли. Реджина слышит, как туфли стучат о паркет, а после звук теряется в мягкой поверхности ковра.

— Зачем ты здесь?

— Предложить свою помощь. — раздается над ее ухом.

— Я похожа на того, кто в ней нуждается? , — открывает глаза и вскидывает бровь, повернув голову к Голду. В ее руке появляется колба с фиолетовой жидкостью.

— Я сама справлюсь.

— Я знаю. — он загадочно улыбается.

— Если передумаешь, знаешь, где меня найти.

Голд растворяется в черной дымке, оставив лишь запах мужского парфюма.

***

Эмма встает с пола и шаг за шагом направляется к выходу, опираясь за мебель и стены. Слезы застилают пеленой глаза, ноги не держат совсем, хочется все бросить, сдаться, и ничего больше не чувствовать. Хочется забыть обо всем.

Она выходит на улицу, сзади хлопает дверь, и Эмма вдыхает свежий воздух, наполняя легкие кислородом и проветривая голову. Но боль не утихает: она бежит по венам вместе с кровью от сердца к сердцу, наполняет каждую клеточку тела. Слеза скатывается по щеке, и Эмма вытирает ее быстрым движением руки. Она не смотрит куда она идет, ей просто хочется быть подальше отсюда, чтобы хоть какая-то часть боли осталась здесь, около этого дома.

Ей на голову падает первая капля дождя, но Эмма вовсе не обращает на это внимание, она продолжает идти и тихо ронять слезы, затерявшись в ворохе мыслей.

Почему она ничего не ответила? Почему не притянула ее к себе? Вопросы крутятся в голове в поисках ответа, но искать бессмысленно: она сама не знает, почему так поступила. Ей всегда так хотелось быть рядом с реджиной, оберегать ее, обнимать и целовать, но сама же все испортила. Эмма давно призналась себе, что влюбилась в свою подругу по уши и бесповоротно, так, как бывает в самых наивных женских романах. Их объятья, ночевки и взгляды всегда говорили о большем, чем о простой дружбе. Их сердца перешептывались друг с другом так тихо, но слышали друг друга так громко, словно находились совсем рядом. А теперь эта связь нарушена, и до Реджины теперь даже не докричаться.

Ливень с каждой минутой становится только сильнее: одежду и волосы уже можно выжимать, — но Эмме вовсе плевать на внешний мир, когда внутренний расколот на мелкие кусочки. На такие, которые даже не подлежат восстановлению.

Она скользит руками в волосы и запрокидывает голову, чувствуя на лице капли дождя и немного отвлекаясь от проблем.

****

Солнце светит в глаза, и Эмма отворачивается в другую сторону от навязчивых лучей. Спустя минуту она открывает глаза и приподнимается. Ее взгляду представляется светлая комната, ее вещи аккуратно сложены на стуле, а нос моментально реагирует на запах еды.

В комнату заглядывает Руби и улыбается

— Проснулась наконец-то, соня. Одевайся и иди ешь, — кивает на кухню и снова пропадает. Эмма вскидывает бровь и пытается вспомнить момент, когда они увиделись вчера, но в памяти ничего не всплывает. Эмма решает все-таки пойти на кухню и разведать информацию непосредственно у подруги. Она натягивает джинсы и футболку и направляется на кухню.

— Как я здесь оказалась? , — хмурится и садится за стол. Желудок недовольно урчит, желая поесть и одновременно сдавая хозяйку со всеми потрохами.

— Ты остановилась возле кафе, прямо под конец моей смены, — ставит тарелки и накладывает яичницу с несколькими кусочками бекона.

— Приятного, — улыбается.

— Приятного, — кивает, натягивая взаимную улыбку. Минутное спокойствие прерывает звонок на телефон. Эмма поднимает трубку и прикладывает телефон к уху.

— Генри? , — звучит обеспокоенно.

— Что-то случилось?

— Мама. Она, — его голос, тихий и дрожащий, еле слышен, потому Эмма сильнее прижимает телефон, чтобы расслышать его.

— Она забыла всю вашу дружбу, она снова считает тебя своим врагом

Эмма замирает. Ее дыхание и сердце останавливаются, словно их заморозили, и внезапно лопается на тысячи мелких кусочков. Слезы снова застилают глаза, но Эмма сдерживает их, пытаясь не моргать. Все рухнуло. Рухнуло в самую глубокую бездну. Безвозвратно. Навсегда.

— Генри, — выдавливает из себя имя сына.

— Собирай самые необходимые вещи. Мы уезжаем, — и сбрасывает. Она кладет телефон на стол и опускает голову, прикрывает глаза и выдыхает.

— Эмма? , — смотрит на подругу с округленными глазами.

— Что случилось, почему вы уезжаете?

— Реджина. Она.. выпила зелье забвения, и теперь не помнит меня, как подругу, — сглатывает.

— Надо собираться, — она встает и направляется в коридор.

— Снова убегаешь?

— Она меня не помнит, снова захочет забрать Генри. Я второй раз это проходить не собираюсь! , — рычит и срывается на Руби. Сердце снова ноет, будто его сжали в руках. Кожа горит от злости, и в голове вопрос «зачем?» загорается красными буквами. Зачем она сделала это? Эмму начинает трясти от злости на Реджину, ей хочется приехать и накричать на нее, только в этом нет толка. Она ее не помнит.

— Я сейчас не в том состоянии, чтобы мыслить здраво. Вернусь как только буду готова принять это.

Она хлопает дверью и быстро спускается по лестнице, мельком встречаясь взглядом с карими прожигающими глазами. Ее сердце на секунду замирает и тут же бьет с такой силой, что сдавливает грудную клетку. Внешне она никак не обращает внимание на Реджину, проходит мимо, хотя грудь нещадно ноет. Она сжимает кулаки так, чтобы перебить эту боль физической. Чтобы на ладонях оставить следы, чтобы просто забыть и хотя бы не расплакаться.

Она направляется в дом реджины, где быстро собирает свои вещи в сумку и кидает их в багажник машины. На переднем сиденье уже сидит Генри, и Эмма вскоре присоединяется к нему, пытаясь взбодрить улыбкой. Она заводит жук и давит на газ, направляясь к выезду из города. Она хочет уехать настолько далеко, чтобы забыть обо всех, кто там есть, о своих родителях, друзьях.

Обо всех.

***

Скоро они будут на месте, — так себя успокаивает блондинка, чтобы мыслями не возвращаться в Сторибрук. Она вздыхает и мельком смотрит на Генри. Спит. Его умиротворение переходит на Эмму, и она слегка расслабляется. Она тихо включает музыку в машине, спокойную, такую же, как Генри, и расплывается в улыбке, растворяясь в моменте.

Сейчас нет ничего, кроме ее самой, дороги и музыки. Мысли улетучиваются, наконец-то давая голове свободу за последние два дня. Полное спокойствие и умиротворение вместе с сыном. Ей хочется закрыть глаза, чтобы почувствовать этот момент полностью, потому что именно такие моменты проскакивают быстро, словно искра. Но она за рулем, и сейчас ей нужно лишь внимание и сосредоточенность

Музыка успокаивает и залечивает раны, словно клеит на их места пластырь. Ей хочется жить. Впервые за эти безумные сутки, за которые она выплакала все свои слезы на год вперед, ей хочется жить. Сейчас ей так хорошо и спокойно на душе, будто бы не было никакого признания и ошибки. Словно все так и было.