За божественным взглядом

Частые капли дождя срывались с потемневшего неба, орошая каждого бедолагу, который смел дерзнуть и высунуться на улицу в такую бурю. Ветер резко закручивал дареную небесами влагу, ставя крест на любых попытках граждан спрятаться за их бесполезными зонтами, но все равно пестрые шляпки укрытий яркими бликами полыхали на улицах.

      Сатору, конечно, мог без зонтика, с его бесконечностью он мог себе позволить прогуливаться с комфортом и в знойную жару, и в лютый холод с бурей с одинаковым комфортом, но после очередного задания, на котором пришлось невольно «полюбоваться» на горы истлевших костей, которые служили пристанищем аморфной, полу разумной массы, именуемой проклятьем, хотелось почувствовать себя чуточку реальнее. Чуточку уязвимее. Чуточку человечнее.

      Всего два щелчка. Именно столько его действий с легкостью убивали очередную мерзость, порожденную эмоциями, но для обычного беззащитного человека это была фатальная встреча, не сулящая ничего, кроме погибели.

      Божество. Сильнейший. Именно так нарекли его еще при рождении, предрешая судьбу младенца на долгие годы вперед. Тот, кто возлагает свою жизнь и интересы на алтарь тех, кто слабее и не может себя защитить. Из года в год он занимался истреблением проклятий, стараясь не пропускать сквозь себя всю эту мерзость, и это получалось, но после убийства смерти Сугуру в нем надломилось что-то действительно важное.

      Это эфемерное «что-то» не давало ему разлагаться в своей беспомощности, не рассыпаться, словно хрупкую вазу положили под многотонный пресс с желанием стереть даже воспоминание о том, что когда-то существовал Сатору Годжо. Давало силы сражаться с несправедливостью своими методами, пока рядом, в одной стране, в одном мегаполисе жил и сражался Гето, пусть и так, как считал правильным он.

      Из хрупкого равновесия мыслей его вырывает истошный визг тормозов, и совсем рядом, на полной скорости, проносится машина, чтобы вписаться передним бампером в бетонный столб, складываясь едва ли не пополам. Сразу же за этим послышались испуганные крики, несколько особо впечатлительных всхлипнули совсем рядом с ним, а кто-то уже звонил в скорую и полицию, сообщая об аварии.

      Было в этой стремительной потере жизни нечто действительно завораживающее. Оно тянуло к себе корабельным магнитом, пригвождая ноги к асфальту, не давая сдвинуться с места и с несвойственным азартом присоединится к толпе зевак, вставших у края обочины и наблюдающими за разворачивающимся действом.

      На его униформе все еще теплится кровь, разнося резкий металлический запах, и несколько человек стоящих около него жалуются в никуда на стоящий в воздухе запах крови. Некоторые, совсем потеряв стыд, шутят, что это их смерть вылезла с машины понаблюдать за копошениями смертных, прежде чем забрать их, но Сатору впервые не хотел ничего отвечать.

      Пока бесстыдные мальки копошатся под его ладонью, даже не зная какую милость он оказывает им, не уничтожая их разом, он крупно вздрагивает, замечая несоответствие реальности и действительности.

       Над скомканной, подобно бумажному листку машиной тихо левитирует неведомое создание, невесомо перебирая струны лиры. Неземной звук, наверняка не предназначенный для него, мягкой поступью, стелется по земле, и Годжо чувствует себя злостным вором, который в порыве жадности умыкнул святыню, поспешно скомкивая его и запихивая в карманы штанов, не обращая внимания на жалобный треск произведения искусства.

      Чернильный балахон полностью поглотил свет, треплется по ветру, не обращая внимания на то, что буря уже исчезла, а капюшон скрывал лицо своего носителя лучше любых масок.

      Снова кроша его сознание в мелкую труху, он слышит из машины счастливый детский смех и усталую ругань почившей пары. Аквамариновые глаза шокировано открываются и Сатору, плюнув на все раздавливает амулет невидимости в руках, чтобы скрыться из виду. Он подошёл совсем немного ближе, так и не решаясь взглянуть в лицо ему, но это не требует и малейших усилий от него.

      Сущность, гораздо более могущественная, чем мог бы породить свет, отнимает правую руку от струн, переставая играть ту завораживающую мелодию и спускается ближе к земле, однако, не ступая на нее, а левитируя совсем рядом. Хрупкие аристократические руки откидывают ткань с лица, и в этот момент сердце Годжо грозится выпрыгнуть из груди. Чувство созерцания совершенного не оставляет его каждую секунду, пока он смотрит на него.

      Это намного больше, чем то, чем является он. Шаман впервые готов возносить дары своим глазам, потому что без них он уверен, что он бы не увидел ничего из этого. Ни плаща, укрывающего фактурные плечи, ни шелковистого водопада розовых волос, ни самого прекрасного лица, что он видел в своей жизни. Роскошные украшения, болтающиеся в ушах и обвивающие голову короной, дополняли отчужденный от земных проблем образ.

      Парень улыбается по-доброму, совсем не беспокоясь из-за криков, смотрит безмятежными янтарными глазами на свидетельство смерти маленькой семьи, проходит насквозь, наполовину растворяясь в покорёженном металле, и по одному вытягивает дезориентированных призраков.

      Взрослые кричат даже громче прохожих, смотря на свою машину, со священным ужасом смотрят на спокойное лицо Смерти, отчаянно цепляясь друг за друга. Из глаз женщины текут серебряные слезы, которые подбирает рукой ее муж, пока не обращая внимания на них, поставив свою лиру на воздух, божество снова растворяется в машине, чтобы через секунду выйти из нее с маленькой девочкой на руках, которая с удовольствием теребила сережку. Оба родителя застывают изваяниями, смотря на эту картину и склоняют голову перед вечным юнцом. Бежать им действительно некуда.

      Сатору смотрит. Он жадно поглощает каждое мгновение покорности чужих душ перед чем-то большим. Это до боли похоже на то, что преследовало его всю жизнь и так же сильно отличается. В нем есть предел в отличии от истинного божества. От того, кто властвует над душами так же легко и безмятежно как он дышит, невозможно спрятаться, невозможно убежать, невозможно обхитрить.

      В этот момент ему действительно хочется подползти к Смерти, преклонится и молится, молится, молится, но он не успевает сделать и шагу, когда прекрасный юноша отнимает одну руку от девочки, протягивая ее к музыкальному инструменту, который сразу же преобразуется в посох, самостоятельно ложась в руку.

      Огромный, со страусовое яйцо, черный аметист поглощает редкий свет, попадающий на него, пока хозяин баюкает беспокойно крутящуюся девчушку в руках. Пара стоит на коленях и ждет своего приговора, когда пространство прорезает голос, который Годжо хочет выжечь на подкорке мозга. Мягкое переплетение шуршащих колосков пшеницы в поле, легкий шум спокойного моря, лениво перекатывающего волны, безмятежная трель укутанных в уют лугов птиц.

      Полными ярких красок губами говорит сама вселенная, оглашая приговор:

      — Девочка переродится, родители в ад до искупления своих грехов, — от преклоняющихся людишек слышится всхлип, и шаман чувствует, как его полнит ярость. Жалкие смертные недовольны его решениями. Они не ценят ту честь, которую он им оказал заговорив, а не просто исполнив приговор.

      Всего лишь один стук посоха разверзает туннель и оба призрака проваливаются вниз. Девочка на руках смерти начинает плакать, смотря на закрывшийся проход, но стоит только богу погладить ее пару раз по голове, та засыпает и растворяется, превращаясь в маленький клубочек светящихся нитей, который юноша пускает по воздуху и тот катится в неизвестность, провожаемый печальным взглядом и вздохом, «бедное дитя, ты не должно было попасть так рано ко мне. Нелепая ссора за рулем предрешила твою судьбу».

      Нелепо взмахнув рукой, шаман хочет подойти ближе к Смерти, он отключает бесконечность в желании ощутить всю мощь его ауры, но замирает не пройдя и двух шагов, когда внезапно юноша поворачивается к нему, смотрит прямо в глаза и размыкает уста, чтобы обронить лишь несколько слов.

      — Тебе еще рано за мной, Воин, — он растворяется, разбиваясь о ветер искристыми блестками и разносится на потоках воздуха разгоняя тучи, словно символизируя что в их мире не заменяемых нет. Нет никого не заменяемого, кроме самой души вселенной.

Кажется, он был очарован.

***

      Проходящие после этой встречи дни тянулись подобно резине. И так не сладкий характер моментами превращался в сущее наказание для каждого, кто находился рядом, а раздражительность била ключом просто потому, что на него неправильно посмотрели.

      Все чаще обитатели колледжа находили Годжо жутко застывшим в совершенно неестественной позе. Он стоял на месте живым изваянием и только губы слабо подергивались, словно из раза в раз шепча одно слово.

      «Рано».

      Ему было рано умирать, об этом сказал сам бог, чьей воле нельзя воспротивится. Но можно попытаться заставить его сжалится над умоляющим шаманом, дать им еще одну встречу.

      Раз за разом Сатору забирал пачки сложнейших заданий, надеясь, что где-то его будет ожидать Смерть, и он с радостью преклонит колени, поцелует землю перед его ногами и попросит всего одного: редко, хотя бы из тени наблюдать за его не-жизнью. Смотреть как он с тем же самым равнодушным лицом, не сжалившись ни разу и не раскаиваясь, будет вершить чужие судьбы, как он с легкостью будет держать вес ответственности за всех смертных на своих плечах. Из года в год. Из века в век. Из тысячелетия в тысячелетие.

      Каждую ночь после очередного задания он просыпался от эфемерного ощущения присутствия Смерти, от воспоминаний о его глазах и звука его голоса в ушах. Это было чистейшей воды помешательство на чем-то, что стало нерушимой константой его мировоззрения. Одержимостью и восхищением перед большей силой, чем у него. Этот хрупкий образ под веками доводил до исступления в своем желании поймать.

      В земных поклонах сбивать колени до костей, стачивая хрупкую плоть, а лоб покрыть ссадинами от ударов об землю. Оно было выше, чем его самообладание и чем все его существо.

      Массовая зачистка проклятий не помогала. Она лишь раззадоривала ускользающим шлейфом черного плаща жнеца, собиравшего души, и он с яростью крушил здания с бешенством гонясь за очередным проклятьем чтобы с разочарованием понимать:

он опять упустил, и вслушиваться в затухающую ауру, словно курящий что до последнего будет вдыхать дым, подпитываясь никотином чтобы избежать очередной ломки.

      Но потом, в измученных постоянными перепадами настроения, путанными мыслями и непрекращающейся агонией ожидания мозгах вспыхнула новая, однако до безумия привлекательная мысль.

      А если самому создать повод для встречи?

      Это было то, что дало стимул к новым размышлениям. Если он сказал, что ему рано идти к нему это же не значит, что он не может сделать так, чтобы жнецу пришлось появится перед ним, потому что ему надо будет сопроводить кого-то другого на тот свет?

      Первое убийство он совершил спустя две недели после появления этой абсурдной идеи. Не он ли так настаивал на том, что Сугуру был не прав? Убивать тех, кто не может защитить себя было чем-то неправильным, но если это гарантировало хотя бы мимолетную встречу с ним, то он был готов поступится своими принципами.

      Он отловил какого-то запойного торчка на окраине красного квартала. Тот пытался зажать куртизанку в темной подворотне, чтобы воспользоваться ее телом, поэтому убивал его Сатору быстро и с легким отвращением, с нетерпением уставившись на покалеченный от легкого удара проклятой энергией труп.

      Ошибки быть не может. Жнец должен появится.

      Какое же разочарование ждало Годжо, когда вместо отчужденного, внеземного и такого прекрасного юноши появилось что-то жалкое, до глупости смешное и спешно ударило маленьким посохом об землю, раскрывая кратер чтобы избавится от души, отправляя его в ад. Это была болезненная оплошность. Ради проверки своей гипотезы он провел эксперимент еще порядка пяти раз, но каждый из них призывал только мальчонку без всякой божественности.

      Чтобы появилась его Луна нужно дать ей более роскошный дар. Именно к такой мысли пришел шаман, рассматривая очередной раскуроченный труп. Душа должна быть невиновна, но грешна. На следующую жертву ему приходится потратить более трех недель.

      Все это время шаман находится в состоянии повышенной истерии, ведь он не знает, что делать, если и этого не хватит. Сможет ли он продолжить функционировать, чтобы найти ответ на загадку: как найти Смерть и как уговорить на его неслыханную дерзость?

      Он усмехается и тихо радуется предстоящей операции, на что проходящий мимо Фушигуро округляет глаза и набирает быстрый шаг, чтобы поскорее уйти с глаз долой от все больше пугающего сенсея. В последнее время его начинало беспокоить, что до сих пор бывший в самом неблагоприятном настроении шаман стал настолько веселым, но все это совершенно не заботит, ведь сегодня он снова попробует увидеть Жнеца.

       Бешенство накатывает волнами как океан перед бурей, что вот-вот должна разразится. Мужчина до крови обкусывает губы, не понимая, где же он ошибся. Он несколько десятков дней просчитывал все. Ссоры, мелкие и средней тяжести преступления, работа, близкие и родственники. Божество должно было явится, но появился жалкий клон.

      В нем не было ни следа той возвышенности, ни следа того очарования, которое с первой же секунды завлекло в свои безумные сети. Раны на губах становятся привычным делом, когда уже в десятом блокноте резко черкая ручкой Сатору обводит красным то, что точно должно подойти.

      Уже давно, начиная с того времени, как к ним присоединился первогодка, поглотивший Сукуну, но не попавший под его влияние, он считал, что старые пни уже слишком долго изживали себя, но теперь представляется более весомый повод.

      Если и на эту кровавую жатву бог не явится, это будет весомым основанием считать, что он не сможет его увидеть до своей собственной смерти.

***

      Торжествующий смех разносится по зданию, а Годжо впервые за несколько лет радостно. Хочется петь и плясать, несмотря на то, что он был сейчас полностью в крови, а белые волосы потемнели от налипшей влаги. Он кожей ощущает как божество опускается на землю и подключает шесть глаз, чтобы пораженно выпустить воздух из легких.

      Между раскуроченным месивом тел и призраков, качающихся из стороны в сторону, проходится вечный юноша, легким стуком руки растворяя душу в непонятную пыль.

      Сегодня на нем нет ни черного балахона, ни сопровождающей лиры.

      Атлетичное тело достойное мировых картин одето в роскошные, достойное Небесных Императоров одеяние. Ткань алебастрового цвета выгодно оттеняет золото, которым расшито все кимоно поразительными картинами. На голове, уже подтверждая высокий статус сверкала корона, пока фаланги крутили на левой руке кольцо, а длинные шелковистые волосы цвета персика были украшены хуафа и заплетены в высокий хвост.

      Сатору идет к жнецу по пути много раз спотыкаясь, но достигнув делает то, что так давно хотел. Колени отзываются на падение с большим возмущением – протестующе ноют, однако это не мешает ему сложится пополам отбивая земной поклон, когда впервые на прекрасном лице появляется что-то наподобие людских эмоций, и юноша подходит совсем близко, лишая возможности дышать.

      —Твоя битва еще не пришла, Воин, — уголки губ приподнимаются, — Ты попадешь в царство мертвых тогда, когда этого захочет судьба.

      Он ерошит за волосы мужчину как послушного пса, и Годжо с удовольствием подставляется под нехитрую ласку. Он улыбается, ведь на душе сегодня радостно как никогда.

      Он нашел жертв, ради которых он будет готов спуститься к нему.

      Последующие недели настроение практически не меняется, оставаясь приподнятым, страша всех. Слухи про бесчеловечное убийство всех старейшин разошлись по Японии, в каждый клан, меньше чем за сутки, и теперь, когда рядом появлялся шаман все притихали, с ужасом косились на него в обход мебели, полагая что предметы интерьера заблокируют их взгляд и он не почувствует это, но Годжо лишь усмехался.

      В голове царил необычный для прошлых месяцев штиль, его не бросало из крайности в крайность, пока он все больше убеждался что его божеству понравилось. Он наверняка одарил его спокойствием души, чтобы шаман нашел еще даров. Еще несколько душ, которые можно будет преподнести на его алтарь и Сатору знал, во что бы то ни стало он принесет еще.

      Между тем, к его огорчению, ничего не бывает так, как ты хочешь. Он убеждается в этом, как только находит себя в одежде с чужого плеча, а перед ним стоит Утахиме недружелюбно ругаясь себе под нос и проводя ритуал по увеличению проклятой энергии, пока тот растерянно оглядывается, пытаясь собрать пазл своей памяти и терпя крах. Он абсолютно не понимал, как он здесь появился.

      Как бы ее не пугал новый Сильнейший, но она должна была сделать это хотя бы ради выживания всего человечества. Если Годжо не сможет победить вырвавшегося двуликого – им всем придет конец.

***

      В это же время, разглаживая несуществующие складки на белых рукавах на крыше одного из зданий сидел Юджи, печально осматривая арену золотыми радужками.

      Помешательство смертного было неизбежностью, ведь так предрешила судьба, но от этого не становилось менее грустно. Каждая душа, которая пошла по кривой дорожке причиняла боль, заставляя сожалеть о них вечность, и со скорбью отправлять на искупление. А за силу во все века приходилось платить. Семьей, одиночеством, рассудком. Это был один из сильнейших постулатов равновесия.

      В руке появляется ослепляющая белизной неизменная лира и аристократические пальцы начинают играть грустную мелодию, которую разносит ветер.

      В этот день Сатору Годжо должен умереть.

***

      Кровь заливает глаза, пока разум пытается справится с шоком нервных клеток от постоянной регенерации плоти. В его ученике засела противная тварь и он должен ее победить, чтобы тот жил и дальше. Что бы Мегуми мог еще раз прогуляться по центру вместе с Кусо который остался в подвешенном состоянии. Казнь ему теперь не грозила, но теперь это угрожало его другу.

      Очередной поворот кольца Махораги действует на нервы. Сколько их было? Два? Или все же это третий? Очередной синий отправляется вдогонку к красному на ходу творя фиолетовый. Губы спешно читают заклинание укрепления пока Сукуна быстро встает в стойку пытаясь уничтожить сферу и уголки губ шамана приподнимаются. Он говорил, что победит, и он победит.

      Мужчина не видит, как над головой шикигами в третий раз поворачивается кольцо, как Двуликий торжествующе отправляет мировой разрез прямо на него, как в красных глазах светится восторг, когда он противостоит фиолетовому с легкостью и смотрит на поверженное тело нарекаемого сильнейшим магом современности.

      Мимолетная боль тысячами игл впивается в живот, он чувствует, как у него отнимаются ноги, и он падет на спину. Несколько десятков секунд он просто ощущает как постепенно затухает его проклятая энергия, как шесть глаз закрываются, оставляя его в беспомощности, а силы стремительно уходят вместе с осознанностью.

      В очередной раз, когда он открывает глаза мужчина видит перед собой Смерть и понимает, что он облажался. Именно в этот раз, когда ему нельзя было умирать он проиграл.

      Поблекшие глаза щурясь смотрят на жнеца и видят, как в его руке появляется посох чтобы стукнуть по земле раскрывая воронку. Он летит в невесомости казалось целую вечность перед тем, как ударится о раскаленные камни. Боль была настоящей.

      К Сатору сразу же подскакивают несколько бесов, чтобы за руки поднять его и уволокти в неизвестную реальность. Обессиленный, дезориентированный он пытается повернуть голову, чтобы еще хоть раз увидеть его лицо, но перед тем как его затащили за поворот он видит только палу белоснежного кимоно и как к посетителю неспешной походкой идет кто-то. Он больше не сможет увидеть совершенное лицо. Эта мысль батогом стучит в мозгах, но из-за слабости Годжо не может издать и хрипа. Это был его конец.

***

      —Неужели Его Небесное Сиятельство соизволил спуститься вниз? — насмешливый голос раздается под сводами демонического зала, а перед Юджи появляется его отражение. Те же длинные локоны, те же одеяния только черного цвета, то же божественное сияние, но если его аура пела безмятежностью, то его собеседник говорил языком боли.

Бог подземного царства пришел поприветствовать своего брата.

      —Жалко мне его, Ремён, ужасная судьба постигла человека. — бормочет тот в ответ. — Быть сведенным с ума лишь взглянув на то, что не предназначено для людских глаз..

      Улыбка его брата до коликов пугает проходящих мимо слуг, и те спешат ретироваться подальше пока их Царь прижимает своего младшенького к себе и достает из рукавов неизвестный камень.

      Ремён тянется рукой к лире, ведет над ней темной дымкой проявляя косу и садится прямо на воздух дожидаясь пока его брат сделает так же. Он начинает точить косу резкими движениями высекая из нее искры и утешительно говорит.

      —Когда-нибудь тебе повезет, и ты снова используешь ее чтобы провести человека в рай.

 Редактировать часть