— А когда я увижу папу? — в сотый, должно быть, раз спрашивает маленькая принцесса.
Эльза ласково и чуть-чуть виновато улыбается своей дочери.
— Уже скоро. В Эренделле наступит зима, все покроется белым снегом... Вот тогда и увидишь, Эмма. Я обещаю.
Трехлетняя Эмма садится прямо в траву, у ног царственной матери, и тянется пухлой ладошкой за опавшим осенним листом. Она может забыть об отце лишь в такие минуты, пусть ненадолго; солнечно-желтый, весь в красных прожилочках, березовый лист кажется ей самым прекрасным, что есть на свете. Она только еще познает этот мир, любопытная до всего вокруг. Зная это, Эльза старается бывать рядом с нею как можно чаще, дабы не пропустить ничего занятного.
Так приятно порой переложить дела на плечи советников, вырвать дочь из заботливых рук кормилиц и гувернанток, погулять с ней по саду... Эльза сидит на хрустальной скамейке, а рядом с нею возится Эмма Фрост. Светловолосая, синеглазая, она — миниатюрная копия сразу обоих родителей. Она появилась на свет в долгую ночь, и вся эта ночь до последней минуты врезалась Эльзе в память. Хотелось бы ей забыть первородную боль и (когда все уже было кончено) смертельную, давящую усталость, никак не похожую на облегчение... Впервые все ее тело не леденело, но обжигало.
«Мама, — робко спросила Эльза, — а тебе было больно меня рожать?»
«Ну, что ты, — ответила ей королева. — Я помню только, что было немного... холодно».
Мама лгала ей.
Эльза лежала в ту самую ночь в высоких подушках, в собственной опочивальне, и измученным взглядом провожала слуг, выносивших окровавленные полотенца. Боль никак не хотела ее оставить, выкручивая каждое сухожилие. Но затем повитуха подала королеве крохотный сверток... Эльза взглянула на новорожденную — плоть от плоти своей — и поняла, что вся любовь, которую прежде испытывала, не идет ни в какое сравнение с тем ярким и неописуемым чувством, что охватило ее.
А потом ее тело с радостью приняло успокаивающий холод объятий: ее муж и король, ныне блудный Джек Фрост, тихо ее убаюкивал.
Это была очень долгая ночь — и лучшая среди многих других ночей. Ведь теперь ее дочка взбирается к ней на колени, и Эльза крепко ее обнимает.
— Ты прости, дитя... У твоей мамы очень холодные руки.
Эмма совсем не в обиде, ей удобно и хорошо. Она дергает маму то за светлую косу, то за снежную узорчатую накидку, и на лице у нее здоровый румянец.
Эльза и Эмма снова придут в этот сад, когда листья будут хрустеть под ногами, трава вся пожухнет, а небо нальется свинцовыми тучами. Еле заметная глазу снежинка спустится с неба — и попадет на высунутый язычок крошки-принцессы.
— Папочка возвращается? — радостно скажет Эмма.
— Он уже близко, ты скоро его увидишь, — мягко ответит Эльза, заглядывая в это серое небо с затаенным волнением.
— А можно я покажу ему, что я теперь умею?
Эльза вскрикнет. На мгновение в мыслях ее колыхнется жуткое воспоминание: Анна, единственная сестра, стоит перед ней — не шевелится, смотрит застывшим взглядом, вся прозрачная, ледяная... Но сразу же Эльза скроет испуг, овладеет собой и даже коснется девочкиной щеки — не бархатной и горячей, но твердой и хладно сверкающей. Удивительное алмазное изваяние станет ластиться к материнской руке.
«Проклята или рождена такой?» — спросил тролль печальным голосом.
«Рождена...» — горько ответил король.
— Эмма, прошу тебя. Будет время для игр, а сейчас мы встречаем папу.
«Поторопись, Джек Фрост», — тут же взмолится про себя королева. Ей никак еще не привыкнуть к умениям дочери.
Эмма с легкостью вернет себе прежний облик... И снегопад усилится и растреплет ее светлые волосы.
Вскоре заговорит метель; Эльзе почудится в ее шепоте голос своего благоверного. Приветливо королева протянет метели руку. Она сразу поймет, что ее король возвращается в Эренделл.
Встретить Джека было ее судьбой. Рядом с ним или без него — она всегда чувствовала их неразрывную связь. Словно тонкая ледяная нить оплела ее сердце одним концом и сердце Джека — другим... В разлуке с ним Эльза даже не замечала своей тоски, она только ждала, когда в королевстве наступит следующая зима, правила и растила свое дитя. Их любовь была чистой, прозрачной и крепкой как лед — и с годами не ослабевала.
Но что может быть вдвое крепче, вдвое чище, вдвое прозрачнее льда?
Только алмазы.