Когда твои дедушка с бабушкой — герцоги Видарсхавнские, приходится быть послушной. Когда твоего отца лишили титула и наследства, а мать приняла смертельную дозу снотворного через неделю после твоего рождения — приходится быть послушной вдвойне.
Поэтому Люкке отменяет вечернюю вылазку в молл, говорит подругам: «В следующий раз» и обречённо шагает сквозь непогоду в сторону парковки.
Если бабушка не хочет ничего рассказывать по телефону и просит приехать к ним в середине учебной десятидневки — значит, причина серьёзная. Что-то с дедушкой? Или с отцом? Или всплыла какая-нибудь шалость, и теперь её накажут, лишат финансовой поддержки, а в следующем году вместо частной школы придётся заканчивать государственную?.. Нет, последнее маловероятно. Тогда у Люкке не будет возможности проводить много времени с принцем Эриком, а у бабушки большие планы на эти отношения.
«Tempus Mutatio Est» — красуется под солнечными часами на стене лаборатории. Каждое утро Люкке видит эту надпись и думает, что её время обязательно придёт — надо только дождаться совершеннолетия. А до тех пор, ещё полтора года, следует оставаться послушной.
Снежинки растворяются в чёрном пруду перед главным корпусом Густавсхольма, тают на покатых крышах кирпично-красного школьного кампуса. Старинная булыжная мостовая перед храмом быстро превращается в полосу препятствий из талого снега и потёкшей с газонов грязи. Люкке ёжится и перепрыгивает лужу. В этом году весна особенно промозглая и угрюмая — будто замыслила нехорошее и что-то прячет в сыром тумане.
— Не знаешь, герцог Видарсхавнский хорошо себя чувствует? — решается спросить Люкке у дедушкиного водителя, задержавшись перед распахнутой для неё дверцей.
Тот вежливо кланяется:
— Его Светлость в полном здравии, насколько мне известно.
Люкке благодарит сдержанным кивком и спешит забраться внутрь. Остаётся надеяться, что ничего непоправимого не случилось. Уж больно подходящая погода для трагедий.
В салоне всегда идеальная тишина и 25 градусов тепла. Раньше Люкке любила проводить выходные и праздники в Гранборге, фамильном замке герцогов Видарсхавнских. Тогда она ещё лелеяла мечту: пусть не повезло с любящими родителями, зато однажды ей, как старшему ребёнку, вместе с титулом от отца перейдёт и Гранборг. Неплохое было время.
Дедушкин автомобиль уносит всё дальше от школы, и за окном вместо редких деревьев начинают мелькать виноградники. Гектар, десять, сто — до самых гор на горизонте.
Не будь Люкке потомком аристократической фамилии, её бы наверняка отдали в приют. Однако ей повезло. Благодаря родословной ей досталось безбедное детство, которое она провела в Гранборге с дедушкой и бабушкой — не то чтобы счастливое, но хотя бы осмысленное и полное надежд ровно до того момента, когда отец Люкке перестал быть наследником, а она превратилась в живое напоминание о разочаровавшем сыне и практически приживалку.
Люкке в очередной раз благодарит богов, что дедушка с бабушкой расщедрились на пансион. В отличие от дома предков, в школе она чувствует себя личностью. Там есть друзья, достижения, неудачи, секреты, и всё это принадлежит только ей. Всё, кроме личной жизни, потому что её бабушка взяла под свой контроль, настояв на близкой дружбе с внуком короля и по удачному стечению обстоятельств — одноклассником Люкке. Мол, для тупиковой ветви семейного древа принц Эрик, хоть он и всего лишь шестой в очереди на канадский трон, превосходная партия. В королевской семье тоже довольны: появление принца на публике в сопровождении внучки герцогов Видарсхавнских добавляет ему серьёзности и опровергает слухи о его гомосексуальности.
На фоне вечернего неба проступают очертания замка. Ещё чуть-чуть, и она окажется в Гранборге — старинной глыбе из камня, символе величия и власти предков над окрестными землями. Там, среди антикварной мебели и коллекции холодного оружия, Люкке давно не ощущает себя как дома. Особенно с тех пор, как отца вычеркнули из завещания и лишили титула.
Закономерно, учитывая его образ жизни и наплевательское отношение к репутации. Прошлое ничему отца не научило. Казалось бы, после скандального брака и самоубийства первой жены, матери Люкке, ему стоило быть разборчивее в связях. Как минимум, не разбрасываться предложениями руки и сердца без благословения родителей, которые не планировали терпеть ещё один мезальянс. И терпеть не стали. Приняли меры, вычеркнув сына из завещания и передав титул будущей герцогини тёте Люкке.
Когда автомобиль въезжает на территорию замка, Люкке замечает, что национальный флаг на высоком флагштоке посередине лужайки приспущен. Обычно так делают в знак траура. Неужели предчувствие не обмануло, и кто-то в их семье всё-таки умер? Она уже готова переступить через себя и набрать отца первой, когда он наконец появляется в сети. Похоже, с ним всё в порядке. С кем же тогда случилась беда?..
Мокрый снег сменяется моросящим дождём. Несколько метров от машины до дверей Люкке преодолевает быстрым шагом. Проходит мимо дворецкого, голос и лицо которого подсказок не дают, и драконов-дверных молотков, чьи бронзовые носы гладила на удачу в детстве. Не помогло.
Люкке позволяет дворецкому забрать её пальто, хотя раздеваться не тянет: огромный старый дом проморозился насквозь после зимы. Ледяные сквозняки, запотевшие окна, лёгкий запах пожара — обычный Гранборг в холодное полугодие.
«Не мои проблемы», — повторяет про себя Люкке. Раньше у неё имелась толстая тетрадь с подробными планами на будущее — что убрать, что купить, что переставить, когда она станет хозяйкой Гранборга. Отец к тому времени должен был унаследовать герцогство, ну а старшая дочь по традиции управляла бы фамильным замком. Ничего большего Люкке от отца не ожидала, но даже тут жизнь уготовила ей горькое разочарование. Люкке помнит, как со слезами на глазах рвала в клочья исписанные листы, бросала их в камин, а знаменитые предки смотрели на неё с портретов и гобеленов безо всякой жалости.
Бабушка с дедушкой уже ждут в гостиной: поникшие, бледные и будто придавленные тяжёлыми известиями.
— Александра, милая, — дрожащим голосом произносит бабушка.
— Что случилось? — настороженно спрашивает Люкке, начиная догадываться, о ком пойдёт речь. Если у бабушки дрожат руки, а дедушка прижимает её к себе и смотрит на огонь, значит, речь вряд ли пойдёт об отце или о ком-то постороннем.
— Наша маленькая Вилли... — всхлипывает бабушка, промокает уголки глаз платком.
Вильгельмина Лорк, младшая сестра отца. Очень давно, вскоре после рождения Люкке, она переехала в Китай вместе с мужем, получившим должность в посольстве. С тех пор Люкке видела их от силы раза три. Последний — восемь лет назад, когда тётя с единственным сыном приезжали на юбилей дедушки. Настоящая счастливая семья. Вилли была такой же высокой платиновой блондинкой, как и бабушка, но совершенно другой в общении — лёгкой, весёлой и современной. Люкке даже немного позавидовала кузену тогда.
— Они летели на открытие памятника вместе с членами королевской семьи, — продолжает рассказывать бабушка, едва сдерживая рыдания. Она почти без косметики и без жемчугов на шее. Непривычно. — Принц Харальд и его сыновья были в том же вертолёте. Они тоже погибли.
— А мой кузен? Он тоже?.. — вырывается у Люкке.
— Хвала богам, Расмус жив, — вступает в разговор дедушка. Его лицо осунулось, глаза потемнели, но даже сейчас герцог Видарсхавнский остаётся гордым и статным, а пижамные штаны сидят на нём как брюки с лампасами из парадного комплекта. — И мы вернём его в Канаду как можно скорее. Мой наследник должен воспитываться на родине.
Бабушка делает шаг навстречу Люкке. Морщинки на её лице мокрые от слёз.
— Твоя помощь понадобится сразу двум важным для тебя людям: твоему кузену и принцу Эрику. Ты должна понимать и быть сильной… — Она смахивает пылинки с пиджака Люкке, будто это помогает отвлечься. — Расмус — будущее нашего рода. Мы очень рассчитываем на тебя, дорогая.
Её кузен — будущий герцог Видарсхавнский. А Эрик теперь, когда погиб его дядя и кузены, становится третьим на очереди наследником престола. Люкке облизывает пересохшие губы. Повезло же угодить между молотом и наковальней… И, кажется, к ней будет приковано куда больше внимания.
***
Покачиваясь на стуле в холодном классе во время урока физики, Видана переворачивает очередную страницу.
«Принц Харальд и его сыновья трагически погибли. Кто теперь наследует канадский престол?»
До её ебеней пресса доходит с запозданием, так что вопросы престолонаследия в соседней стране остальные успели обсудить две недели назад. Не беда. Видана покупает заграничные глянцы со светской хроникой ради двух вещей: чтобы совершенствовать датский язык и видеть перед собой цель.
В этом уголке благословенной Аляски мало что происходит. Водитель снегохода перевернулся и был сожран медведем. Тлинкиты устроили пьяную поножовщину с алеутами. Лучшую выпускницу, которая должна была изобрести лекарство от рака, обнаружили проституткой в Калифорнии. Половина населения — краснокожие, половина — белые, но и те, и другие преимущественно синяки. Немного рубят лес, немного качают нефть, в основном пьют. Климат такой.
Она сбежала из большого города сюда, в Кенай, к бабушке, потому что мать нашла себе уебана, родила от него ребёнка и, кажется, сходит с ума. Думает, что после шестнадцати лет страданий наконец обрела счастье. На Видану ей насрать, поэтому пошла она со своим хахалем куда подальше.
Видана продолжает листать журнал, пока не натыкается на школу-интернат Густавсхольм. Красивый школьный кампус похож на европейский городок с мощёными мостовыми, зелёным парком и теннисными кортами. Полный пансион. Только для элиты. У богатеньких учеников охуеть какие довольные и благородные лица.
Видана могла бы сойти за одну из них. Выступать за спортивную команду. Тонко шутить, поддерживать светскую болтовню ни о чём. Жить как в сериалах и наслаждаться, а не скрежетать зубами на окружающую срань.
Она отворачивается и смотрит в окно. Кто-то наблюдает за ней по ту сторону стекла. Не человек — белая сова с большими жёлтыми глазами. Преследует её уже несколько дней, а сейчас села на ветку и глядит строго, будто оценивает, по адресу ли выслано приглашение в Хогвартс.
— Тебя не примут в школу для элитки только потому, что ты научилась с выражением читать по-датски, — насмешливо хмыкает слева друг-одноклассник.
— Ты на мою мечту козявки не кроши, Хихитун. У меня она хотя бы есть.
Его настоящее алеутское имя умеют выговаривать только соплеменники. Хихитун привык. Не обижается.
— У меня тоже, — парирует он. — Как закончится год, поеду в Сиатль и завербуюсь в пятидесятый полк. Всё чётко.
— А твой папаша?
— Подсуну ему бумажку. Скажу, что предложили работу на Материке. Он бухой вечно, будет только рад от меня избавиться. — Хихитун ловко перемещает ластик между пальцами со сбитыми костяшками. — Слуш, а давай ты туда же? Со мной.
— Не возьмут меня. Шибко умная.
— Зато причёска патриотичная.
С этой недели волосы Виданы бело-голубые — как полосы флага Новгородской Республики. Но армия к красивым замкам и зелёным газонам её не приблизит.
— Не хочу я обратно в Сиатль. Там мать и вообще...
— Да ладно! — Бровь Хихитуна заклеена пластырем. Губа опухла. Опять сражался, потому что не может не. Аляска, кровь на снегу. — Рано или поздно вернёшься, куда ты денешься. И завербуешься. Вот увидишь.
Видана качает головой и снова смотрит в окно. Здесь, конечно, не канадская элитная школа. Зато можно открыть раму и зарыться в снег. Сугроб до середины стекла вырос — копай туннель, и ты на свободе. Побег из Говношенка. Как тебе такое, Густавсхольм?
Сидя на ветке под снежными зарядами, сова подмигивает Видане, и на её сердце становится необъяснимо тепло.
***
К пятому году жизни на другом континенте многие вещи стали для Дзанетты привычными. Что март, например, теперь весенний месяц, а не осенний. Что в городе может выпасть снег. Что местный диалект отличается от правильного латинского, к которому она привыкла с детства. И что в Южную Африку её семья больше не вернётся.
Сидя на полу, Дзанетта по очереди тянется к кончикам пальцев на ногах. Новый спортивный сезон вот-вот стартует: её школьная команда по хоккею на траве сыграет сегодня вечером. Спортивная форма уже в сумке. Рядом лежит яркая клюшка.
Где-то на границе гостиной и прихожей младший брат и собака схватились, как Геркулес с немейским львом; рычат и катаются по паркету, что-то громко роняют.
Иногда Дзанетта завидует брату. Дзуан был совсем мелким, когда они покинули Южную Африку, и не переживал утрату так тяжело, как она. Быстро адаптировался и забыл, а Дзанетта ещё долго просыпалась от щемящей тоски, пока не нашла успокоение в изучении нового дома и спорте.
Отец прикрикивает на Дзуана по-шведски, как повелось в их двуязычной семье, а потом говорит на латинском, проходя мимо комнаты дочери:
— Дзаззи, — он прижимает к груди телефон, — я заброшу тебя на стадион пораньше. Через полчаса.
— Хорошо, пап.
Пересаживаясь на шпагат, Дзанетта любуется белым куполом вдали. Капитолий сегодня спокоен и твёрд. Оплот надёжности и порядка, каким полагается быть столице Федеративной Республики Новый Рим — могущественного государства, занимающего большую часть материка Винланд.
Здесь Дзанетта наконец-то ощущает себя в безопасности. Больше никаких пылающих ферм и ужасающего террора чёрных националистов, стремящихся отомстить белым за десятилетия их господства. Плохо, конечно, что жирафы и пингвины не водятся, но в целом жить можно.
— Это сильно меняет расклады... — Голос отца перемещается из прихожей в кухню и обратно. — Северо-запад — важное направление... Разумеется, я готов приступить... Обговорим детали с глазу на глаз.
— Какие-то проблемы, пап?
Отец останавливается напротив дверного проёма.
— Скорее всего, меня назначат новым консулом в Видарсхавне, в Канаде. Если да, мы переедем туда на какое-то время.
— А моя школа, команда? — Дзанетта аж забывает, какую ногу собиралась растягивать следующей.
— Там есть отличные школы. И в хоккей на траве тоже играют, — отец подмигивает.— Это захватывающее приключение, Дзаззи. Обсудим его все вместе за ужином, хорошо?
Дзанетта сцепляет пальцы в замок на затылке. Даже парфяне позавидовали бы отцовскому умению пускать стрелы из засады. Вот так с ничего «в Канаду на какое-то время»... Они же с канадцами даже не друзья.
— Па-а-ап! — зовёт Дзанетта. — Точно никаких проблем с канадцами?
— Никаких, детка, — отзывается отец сквозь гудение соковыжималки.
Очень хочется надеяться... Опять северные соседи с их замутами. В Южной Африке все беды начались с севера: Анголия, Намибия, а потом везде. А соседи поддержали врагов их страны.
Поднявшись, Дзанетта берёт в руки клюшку как оружие. Капитолий за панорамным окном навевает уверенность, и она твёрдо говорит своим страхам:
— На хрен пошли!
Её вторая родина не разделит судьбу первой. Это не повторится. Не может. Не должно. Никогда.