Рина помнила ту смену, словно это было совсем недавно. Если быть более точной, то вчера. По небу плыли пушистые облака. Солнце только-только начинало припекать. Шелестели на ветвях деревьев листочки, потревоженные слабым ветерком. По лагерю разливалась музыка из рупоров: кажется, играла какая-то песня на английском языке. Рина его нежно любила, отчего почти пускалась в пляс.
«Как дела?» – увидела она на экране телефона, когда только покинула корпус. Писал её напарник.
«Ау!»
Она читала, но не отвечала. Она бегала из корпуса в корпус в поисках лестницы: не хватало одной для двухъярусной кровати. А так как то был день заезда, самый первый день для детей в лагере, всё должно было быть идеальным. И чтобы лестницы были на месте, и вешалки висели в выстроенных в стройные ряды шкафчиках.
«Не игнорь меня(».
Пришлось ответить. Она молчала не потому, что не любила Макса или как-то пыталась его задеть. Она бегала. Много бегала туда-сюда, выполняла мелкие поручения и страшно волновалась: а волноваться было из-за чего. Она не знала, что ожидать от отряда, который ей вручат под радостную музыку, не знала, как себя вести, потому что это была первая смена в конкретно этом лагере. Не понимала, что нужно делать, а тревожить старших как-то не хотелось. Или тревожить кого-то вообще, потому что она приехала с одной мыслью.
«Только работа, и ничего личного». Она не собиралась заводить друзей, подруг. Привыкать к кому-то. В её несколько циничном и зажатом мозгу крепко утвердилась идея, что никто ей не нужен... Кроме напарников, разумеется. Она приехала сюда, как-никак, только на одну смену. Она развеется. Соберётся с силами. Наберётся опыта. И всё тут – остальное не входило в её планы.
«Я бегаю. Много. Не игнорю». И была права.
И так пролетели первые три дня. Сон. Дети. Игры на знакомство. Обед. До этого где-то завтрак и зарядка затесались, но их она почему-то не запомнила. Первый огонёк. За ним пронёсся второй.
— Когда-то, давным-давно, на земле жил старый мудрец, — рассказывала детям Рина. — Все обращались к нему за советом и уважали его за мудрость, которой он делился с другими людьми. Но среди них появился злой человек. Он завидовал ему.
Свет от фонариков в центре круга отразился в её серо-зелёных с рыжими пятнышками глазах. Она не любила притчи, но любила конкретно эту – ту, которую ей подарили напарницы с прошлой смены.
— Он хотел проверить его. Злой человек поймал бабочку и подумал...
Рина сжала в руках Генри – серо-белого гуся. Она прикрыла глаза, рисуя для себя образы.
— Я подойду к мудрецу и спрошу, жива ли бабочка в моих руках. Если он скажет, что жива, я её раздавлю. Если нет – отпущу. Да, так и поступлю. И поступил. Подошёл и спросил. А мудрец ответил... — она оглядела присутствующих. — Всё в ваших руках.
У Рины по коже пробежались мурашки.
Всё у них в руках. Всё у неё в руках.
— Рина!
Рина запомнила её образ чётко. У Вали вечно сияющие энергией серо-голубые глаза и короткие, по плечи, каштановые волосы. На затылке у неё красуются красно-малиновые пряди. Одета она по форме – футболка да джинсы. И веснушки у неё есть.
— Всё хорошо.
Её выводят из столовой. Она трясётся, плачет. Расплакалась она из-за пустяка – ей показалось, что она оплошала. Что из-за неё сорвался сон-час, потому что дети её пошли обедать поздно. А всё потому, что она не увидела сообщения в беседе, в которой её отродясь не было.
— Это мой косяк, что я тебя туда не добавила.
— Всё нормально, — говорит она, а сама хнычет в руках Вали. — Это просто три дня сказались... Я не плакала эти три дня...
— Ты большая умничка, знаешь?
— Спасибо...
От чужой доброты хочется расплакаться ещё сильнее. Она прячет взгляд. Старается утереться руками, размазывая слёзы по всему покрасневшему лицу. Смотря на Валю, она чувствует – ещё немного, и она снова сорвётся. Её тепло распаляет старые раны, заставляет их раскрыться и выжать из себя всё, до последней слезинки, чтобы потом она шла к детям спокойная, собранная.
— Спасибо большое, — бросает Рина и ретируется.
Валя красивая. Рина мысленно стыдится за то, что тянется к ней после того, как та её утешила. Её хочется обнять ещё раз, порадовать чем-нибудь – и всё из чистой благодарности. Она всегда рядом, всегда готова подсказать что-нибудь, объяснить. На её лице написано всё, до последней эмоции – потому что это Валя. А Валя значит честность, искренность и прямолинейность. И весеннее солнце, под лучами которого таят снега, захватившее сердце Рины.
Но она помнит – они коллеги. Валя – методистка, Рина – вожатая. Они команда, что заботится о детском лагере, и на первом месте – благополучие тех, кто сюда приехали отдыхать. Она прогоняет все мысли о личном – они на работе. А на работе Валя со всеми добрая, потому что... Сложно. Сложно понять, где человек просто добрый, а где-то – по-особенному, так, как с другими не общается.
— У нас появилась эмоциональная почта, — проронил как-то Макс.
С Максом Рину связывали сугубо деловые отношения, пусть и жили они в одной комнате. Случилось это максимально по-дурацки, так, как бывает только в фанфиках. Они жили втроём, потом их напарница переехала в другую комнату, когда Рина спала, где-то в час ночи того дня, и... Так всё и осталось. Ей было лень что-либо менять.
— Это?...
После рабочего дня её хватало только на три буквы.
— Это когда мы открытки всякие отправляем, приятности, — он не вдавался в подробности, — чтобы поддержать друг друга.
Дальше Рина не слушала. В её голове уже зрел план.
Она добыла акварельную бумагу. Когда и где – не запомнила. Она с видом гордой трясогузки уселась за стол в общем зале и принялась творить. Рисовала она от чистого сердца, с чувством: с лёгкостью, присущей только творческим личностям, она оставляла мазки пастельно-голубой краски. К ним со временем присоединился малиновый, синий... Травянисто-зелёный... На фоне васильков появлялись облака из белого и серо-голубого... Её взгляд скользил по бумаге, как мысли по уже ставшему родномым образу.
Глаза серые. Прядки алых волос. Улыбка.
Чувство влюблённости, зарождающееся между рёбрами.
Рина улыбается. Она влюбляется не в первый раз. Раньше она бросалась в отношения, раздирала всю себя, стараясь стать идеалом избранницы... Раньше. Сейчас она мудрее. Умнее. Знает, чего хочет. Как сейчас.
Она хочет отработать смену спокойно. Друзья ей по-прежнему не нужны – с детьми ладит, и на том спасибо. Совсем недавно она провела кружок весёлой фотографии, где они – Рина и ещё парочка девчонок – отрывались под Короля и Шута, не забывая снимать весь процесс на телефон. Кружок фотографии, как-никак. Ей было весело.
Она задумалась – ей весело большую часть времени, если не считать редких срывов и жаркие дни. Её крутой нрав смягчился под градусом лагерной обстановки, отчего даже дышать стало легче. И её небольшой интерес к Вале уже не так пугал.
Решено! От общения с Валей она не умрёт, но зарядится. Просто не будет привязываться. Надеяться. Ей уже не пятнадцать, чтобы бросаться в клятвы вечной любви при первом же объятии.
— Вам дошли письма? — спросила Рина как-то раз.
— Ну... Да...
Они стояли в летнем домике. Там находился кабинет старших вожатых.
— Хорошо...
Рина уже направилась было в корпус, как вдруг услышала:
— Так это были твои письма?
— Просили передать! — Рина, не оборачиваясь, махнула рукой. Но, возможно, её не услышали.
Так пролетела смена. Их отношения не сдвигались с мёртвой точки – хотя как может быть мёртвым то, что до этого не жило? Но Рину всё устраивало. Она посещала планёрки – особенно планёрки по играм, которые проводила Валя. Задавала вопросы, интересовалась. Иногда они общались на отвлечённые от работы темы. Иногда обнимались. По-дружески, без намёка на романтику, но ей большего и не нужно.
Ей хочется, чтобы у Вали всё было хорошо. Чтобы дети не беспокоили лишний раз, чтобы её игры проходили без запинок, задоринок. Чтобы ей сопутствовала любимая погода – Валя любила жару – Рина её ненавидела, – но это не повод прятать солнце для бóльшего солнца.
И вот играет душевная музыка. Рина и Макс на сцене. Их озаряет красный свет прожектора. Ныне праздник – конец смены.
Старшие вожатые вяжут младшим, новоявленным, тем, кто отработали первую смену в этом лагере, галстуки. Красные, такие шелковистые, переливающиеся на свету. У Рины замирает сердце. На неё смотрят дети – и её, и с других отрядов – и она. Валя ведёт мероприятие: с планшетом и микрофоном, всё, как положено. Всё, как обычно.
«Вот и всё...» — думает Рина.
Но потом случается то, чего она не ожидает. Валя в спешке откладывает всё и подходит к ним. К Максу или к Рине – она не знает. Она тихо молится.
К чёрту Макса – подойдёт к нему, и Рина закопает его под незабудками. Уголок рта невольно тянется вверх. Она знает, как её мысли нелепы. Из-за такой мелочи не обижаются. Особенно, когда вы коллеги. Когда она ни на дюйм не сдвинулась, чтобы это исправить. Но сейчас она не лукавит хотя бы самой себе. Честность разливается по венам, и она признаётся во всём. И в чувствах тоже. Себе.
Огонёк ревности зарождается в её груди, чтобы...
— Спасибо тебе... — говорит Валя Рине, завязывая её галстук. — Ты хорошо постаралась, — и обнимает.
...взорваться в пламени неизведанной радости.
Она по-настоящему хорошо постаралась.
Когда она вернулась домой, она первым делом отоспалась. Спала она много из-за жары, усталости – Рина уснула в одиннадцать ночи и проснулась в одиннадцать дня. Её организм был в шоке от такого количества сна. Потом она сходила в баню, затопленную папой. Мама приготовила любимые свиные рёбрышки.
И всё это время она думала.
О лагере, детях, Вале. О том, что всё у неё в руках. О Максе. О галстуке, что алым огнём зиял на кровати.
Думала. Потом улыбнулась.
Это была хорошая смена. Она узнала много нового. Научилась чему-то – чему, она пока сказать не может. Она изменилась. Влюбилась. Успокоилась. Нырнула в эмоциональную мясорубку и переродилась совершенно другим человеком. Нашла друзей – пусть и среди детей. И в любой момент может написать кому-нибудь из того лагеря, даже Вале, но...
Есть вещи, которые не хочется менять. И на этой истории она, улыбаясь, поставит аккуратную точку и спрячет где-нибудь под подушкой, как самое настоящее сокровище.