«Асока говорит — убивает враг,

Я же считаю иначе — убивает незнание,

И от этого в голове моей бардак.

Меня бесит вечное тайны утаивание,

Бесит чувство, что ты жалкий слабак.

Бесит истины горькое осознание.

Ничего не ёкает, ничего не вспоминается, 

В голове только одна капризная пустота.

Круг стремительно на глазах сокращается,

А от веры былой лишь жалкая мечта.

Вера в то, что я смогу кончается,

Я не выстою против мыслей плохих бунта».

Хоуп подпёрла голову рукой, пробежавшись глазами по получившимся строчкам: коряво и сухо. Уже не впервые она набрасывала в заметках подобные бессвязные предложения. Эмоциональный порыв подталкивал её как-то выразить свои чувства, показать их. Проблема в том, что Хоуп на словах передать всё это не могла. Ком в горле застревал. Казалось бы, ничего сложного, простые слова, простой диалог о чувствах, терзающих внутри, но только не для неё. В последние месяцы, даже Рейну с Саше рассказать обо всём давалось с непосильным трудом. Молчание давно стало инстинктом, въелось токсичным ядом под кожу, прямо в ДНК. Она скорее подавится слезами, чем признается в своих проблемах. Ей проще смолчать, закинуть боль глубоко в подкорку. Сама справится, не маленькая. Ей семнадцать лет, всё сумеет сама. Если уж и выплёскивать эмоции, то не на словах и в одиночестве, пока никто не видел. Хоуп казалось, так было правильно.

Однако боль порой её изнутри сжирала. Липкие мысли растекались в сознании. Мэл и Асока вернулись с миссии на Аркане, где по слухам должны были под землёй скрываться секреты джедаев, спрятанные в кристальных голокронах. К ним, к сожалению Рейна, присоединился Корки, оставив свою команду на одного из своих людей. Саше с Рейном пытались связаться с повстанцами из-за недавнего столкновения с имперцами. Иногда паранойя Мэл не была беспочвенной. Хоуп, тем временем, старалась в голове сложить из мелких пазлов полную картину. Она наполовину набуанка и наполовину альдераанка, принадлежала к двум разным мирам. Ей известно страшная трагедия на Набу, случившаяся пять лет назад, что Саше была родом с Набу. Висело над ней единственное смутное воспоминание публичного позора. Хоуп спрашивала у Рейна, неизвестно ли на его родине что-то о пропавшей девочке её возраста, на что тот отреагировал как-то резко и грубо, что на него не походило совсем. Саше не объяснила причины покидания планеты, но догадка и так висела в воздухе — дело в Кровавой ночи, унёсшей множество душ. Феникс её спас от гибели, и она с тех пор являлась частью команды. Просто Саше могла бояться из-за этого вернуться, она не отошла от трагедии. По крайней мере, других объяснений Хоуп не находила. 

В попытках выстроить цельную картину прошлого она терпела неудачу. За пять лет Хоуп узнала ничтожно мало: одно жуткое воспоминание, возможная родина и кем по крови являлась. Но не понимала, кем была её семья, как её звали раньше, почему она потеряла тогда память. Хоуп продолжала капать в своём прошлом, словно это единственное, что было важное у неё. Перебирала фамилии, которые узнавала она от Корки. Большую часть набуанских семей она отмела в сторону, потому что те детей не теряли. Либо теряли, но это были те, кто не походил на Хоуп. В её списке остались незачёркнутыми лишь четыре фамилии: Шаан, Мирт, Кастиль, Баневи. Ещё она обдумывала вариант изучить знатные семьи Альдераана. Лишним не будёт. Рейн ей мог бы помочь. Его семью Хоуп рассматривать не будет. Оказаться его родственницей она чисто логически не могла. Рейн бы её узнал в таком случае, забрал бы. Поведал бы, что у него пропала родственница, похожая на Хоуп. Всё тогда давно бы решилось. 

— Не голодная? — Корки, стуча грязными сапогами, зашагал к ней.

— Пока нет, — Хоуп отложила в сторону датапад и вытащила капсулу с таблетками. 

— Что это? — нахмурился Корки. — Подруга, ты заболела?

— Амнезией, — бросила Хоуп, потянувшись к стоящему на столике стакану с водой. — Это таблетки для памяти. Рейн их откуда-то достал. Говорит, может от них я что-то помню.

Она достала одну белую капсулу, положила на язык и моментально запила, не успев ощутить тошнотворную горечь.  

— Рейн достал тебе таблетки? — озадаченно уточнил Корки. — Что-то не нравится мне это.

— Всё в порядке, правда, — успокаивала его Хоуп. — Ничем он меня не травит. 

— Ну-ка дай почитаю, — Корки взял в руки белоснежную капсулу с желтой этикеткой и начал внимательно вчитываться в каждые буквы. Хоуп едва не усмехнулась от такого проявления заботы, словно старший брат следил, что пила его младшая сестра. — Какая-то чепуха. А чего он раньше эти таблетки не давал тебе?

Хоуп пожала плечами.

— Откуда я знаю? Может, не было возможности. 

— Эффект есть какой-то?

— Только то, что я есть больше начала.

Корки оторвался от чтения свойств препарата.

— По-моему, его обманули, — выразил опасения он. — Это не таблетки для возвращения памяти, а для набора мышечной массы. Хотя знаешь, хорошего человека должно быть много.

— В таком случае Джабба Хатт — самое доброе создание в Галактике, — саркастично вкинула Хоуп.

— А как о питомце своём заботится, — протянул насмешливо Корки. — Каждый час ему в яму скидывает новое мясо. 

Усмехнувшись, Хоуп убрала капсулу в карман кардигана. Последние месяцы Рейн привозил для неё препараты для памяти. Якобы так она память восстановит, и многие медики ими пичкают своих пациентов. Хоуп вливала в себя эти таблетки последние четыре месяца, делала всё как сказано в инструкции. Никогда нельзя отказываться от запасного варианта, на случай, если первый окажется провальным. Рейн её научил этому за игрой в дежарик. На таблетки Хоуп, пускай и с большими сомнениями, согласилась. Результата никакого, но она упорно продолжала их глотать, будто резко от них будет эффект и неожиданной вспышкой вернутся утраченные воспоминания.

— Саше как? — поинтересовался Корки. 

Хоуп заметила, как при её упоминании, его щеки предательски вспыхнули. Он смущённо уставился вниз на несколько секунд. Когда-нибудь его тайные чувства к Саше приведут к нехорошим последствиям, ещё хуже, чем драка с Рейном. 

— Жива и здорова, — рассказала Хоуп с легкой улыбкой. — Как и все остальные. 

— Дажа мой любимый Вет?

— У него здоровье ранкора, — хмыкнула Хоуп.

— Вот теперь я спокоен, — Корки откинулся назад на спинку диванчика, разложив руки по краю и положив ногу на ногу. — Кстати, Джарин спрашивал о тебе.

Потребовалось несколько секунд, чтобы Хоуп сообразить, кто этот Джарин — это тот самый Мандо-Дин, который назвал её ведьмой. Тот загадочный темноволосый парень, с похожей судьбой и похожими желаниями. 

— Да ну? — не поверила Хоуп.

— Да, — подтвердил Корки. — Я собирался, говорю, что улетаю, а Дин такой: «ведьма там будет?» Я киваю, а он просто такой: «хорошо».

Хоуп ехидно фыркнула. Другого от Дина она и не ожидала. 

— Сам он как?

Корки задумчиво почесал затылок и поджал губы.

— Нормально, — пробормотал он, — для него. Всё улететь хочет.

— Будь терпеливей к нему, — порекомендовала Хоуп. 

— Я стараюсь, но он такой упрямый, — Корки устало потёр переносицу. — Ему так хорошо мозги взболтали. 

Хоуп, пускай и саму сперва напряг интерес Дина к мандалорской культуре, осуждать его не смела. Её интересы насекомыми тоже недавно считали пугающими, чем-то непонятным. Она прекрасно знала, каково быть непонятым.

— Он вдали от своей семьи, — рассуждала тихим голосом Хоуп, — он много времени вместе с ними провёл. Другого ожидать не стоило. 

— И это да, — согласился Корки. — Но прогресс есть, он хотя бы чаще ко мне ходит. Его мой друг похоже достал.

— Давай ему больше воли, — продолжала Хоуп, — а то он сильнее обозлиться. И дай ему проявить себя. Уверена, он способный парень.

Корки окинул её коротким, задумчивым взглядом. Уголок его губ дёрнулся вверх.

— Постараюсь. А вы, вроде как, созваниваетесь?

— Мы переписываемся, — исправила Хоуп. — Но не часто.  

Корки будто моментально оживился. Ушли его переживания за Дина, зато на смену им пришло неподдельное любопытство.

— Вот оно как, — Корки шире заулыбался, позволяя игривости взять вверх. — И о чём болтаете? — Хоуп в ответ смерила его многозначительным взглядом, не требующим объяснений. — Понял, личное.

Хоуп понимающе улыбнулась. Они правда вели с Дином переписку, но общались довольно редко. Не желали друг другу доброго утра или дня, не прощались, не отправляли друг другу милые картинки с животными из голонета. Они обсуждали что-то стороннее, не касающееся их жизней. Шутили на тему музыки, голофильмов, происходящих вокруг событий. Не было между ними холода, ранящим по самую душу. Дружбой назвать их общение язык не поворачивался. Дружба немного иная — это когда ты искренне волнуешься за человека; тебе с ним комфортно и ты не хочешь самоутвердиться за его счёт; когда между вами приятное тепло и взаимопонимание; когда вы дурачитесь до поздней ночи под звёздами, забывшие про часы и утекающее время. Хоуп назвать Дина другом не могла. Пока не могла. Скорее, они просто знакомые со схожими рубцами за душой. Хоуп была не из тех, кто подбирал сломанные игрушки, но от шанса получить в союзники верного мандалорца было бы крайне тупо. Впрочем, не только по этой причине она не хотела обрывать их общение.  

— Кстати, я чего приходил, — опомнился Корки, — Мэл тебя звала. Они с Асокой в тренировочном зале.

Хоуп мгновенно напрягалась.

— Не знаешь, для чего я ей?

— Понятия не имею. 

Хоуп нервно втянула воздух.

— Что ж, — она поднялась с диванчика и поправила кардиган, — тогда узнаём.

— Эй, подруга! — задержал её Корки. Обернувшись, Хоуп поймала глазами протянутыйый кулак. — На удачу. 

Спонтанная улыбка коснулась её губ. Хоуп стукнула о его кулак своим и ушла в зал, попутно переваривая в голове диалог с Корки. 

В мысли нарочно лез образ Корки, его долгие взгляды на Саше и заинтересованность ею. Корки свою тайну прятал от всех за прочной дверью, только Хоуп, да и наверняка ещё и Рейн, замечали, как он менялся в поведении от одной улыбки Саше, от одного её взгляда на него. Любой секрет рано или поздно всплывает наружу, как привык говорить Рекс, ничего не скрывается вечно. Хоуп с этим утверждением бы поспорила — просто прятать никто не умеет. Корки своими чувствами к Саше сам приставил к сердцу кинжал. Он всегда искал Саше взглядом, смущённой улыбкой, интересовался ею. Проблема в том, что Саше не его. Она сердце связала с Рейном. Их любовь была крепче любого бескара. О такой любви сочиняли песни, повести с счастливым концом. Корки в их счастливой сказке место не было, он и сам наверняка это осознавал, оттого и не лез разлучать их. Оставалось ему лишь с горечью в глазах смотреть на Саше, чьи глаза искрились радостью с другим мужчиной. Хоуп любила её и Рейна, для неё они как родители были, приёмная семья, понимающая её тягу к копанию ямы прошлого. Только вот Корки тоже не был чужим для неё, и она не была бездушной, потому что жалости к нему была полна её душа. 

Правильно ли, что он не разрушал чужие отношения? Разумеется, да. Правильны ли его чувства к девушке, чьё сердце к другому лежало? Хоуп на это не могла ответить. Сердце вообще орган непонятный. Оно то любит, то не любит. Тянется к тому, что должно ненавидеть, и ненавидит то, что должно наоборот любить. Хоуп не влюблялась. Быть может, была когда-то детская влюблённость, совсем юная, наивная, да Хоуп её не помнила. Возможно, уже и не вспомнит никогда. В любом случае, не ей судить кого-то за чувства. Оставалось верить, что Корки до конца останется в тени и не начнёт мешать. Случайно или специально, он мог посеять зёрна раздора. Любым действием, любым неосторожным шагом. Лучше, чтобы он не делал ничего. Потому что Саше отдана Рейну. Да и вряд ли бы Корки удалось увести Саше. Она, во-первых, не банта, чтобы её уволить, а во-вторых, у неё своя голова на плечах и внутренний стержень. Она не пойдёт на измену. Хоуп задумалась, какова настоящая любовь на вкус? Это всё так, как описывали в романах? Она не могла дать себе ответы на эти вопросы, зато понимала, что хотела бы любовь, как у Рейна с Саше. Такую на всю жизнь. Лишь бы эта любовь не стала погибелью.

Дверь со скрежетом отвалилась, и Хоуп вошла в небольшой тренировочный зал на корабле. Обычно, Асока, Мэл и Рекс здесь тренировались, Хьюянг был что-то вроде судьи и разбирал все промахи. Мэл и Асока стояли в центре зала, ждали Хоуп. Асока поприветствовала её дружелюбной улыбкой. Мэл выпрямила спину и сцепила руки за спиной.

— Привет, Хоуп, — поздоровалась она. Её пустые глазницы будто прожигали насквозь. Нервные импульсы пробежали по всему телу. Взгляд Мэл оставался строгим. — Есть разговор.

— Я тоже рада, что у вас всё хорошо, — съехидничала Хоуп.

Мэл проигнорировала её колкий комментарий и перевела взор на Асоку. Та, будто уловив немую просьбу, сцепила руки перед собой в замок и заговорила:

— Мы были на Аркане и столкнулись с одним джедаем, — она медленными шагами подходила ближе к Хоуп. Весть об очередном джедае её искренне удивила, хоть её никогда не интересовали дела повстанцев и джедаев, они ведь никак не могли дать ей ответы на вопросы о её прошлом. — Он поведал нам кое-что интересное…

— И это касается тебя и твоей амнезии, — не дала договорить Мэл.

Хоуп своим ушам не верила. Любопытство заклокотало в груди. Неужели она наконец-то вспомнит всё и вернётся домой, если у неё такой остался? Или весть дурная и заключала жестокую истину об отсутствии шансов вернуть утраченные воспоминания? Неужто канули в небытие её шансы вспомнить всё? Хоуп старалась настроить себя на хорошее, но, как назло, в голову лезли одни плохие мысли. Настойчивые и непрошенные. 

— Да ладно? — удивилась Хоуп. Эмоции сами стали подчинять её себе, сжигая холодное спокойствие и рассудительность. — Я верну воспоминания?

— Подожди, — голос Мэл прозвучал отрезвляюще, впрочем как и почти жёсткий, не терпящий пререканий тон. — Это не все. Шанс есть, но и есть и проблема.

— Тоже связанная с тобой, — добавила Асока.

Куда-то резко подевалось терпение. Хоуп оказалась в водах собственных эмоций.

— Так что же это? Что-то отыскать нужно? Пройти какое-то испытание?

— Нет, — качнула головой Асока.

— Ты могла сама всё вспомнить, причём давно. Но ты сама этого хочешь.

Слова Мэл эхом отразились от стен и выстрелили Хоуп в сердце. Негодование разбухло, здравый рассудок затих. Глаза Хоуп скользнули по хмурой Мэл и Асоке, на чьём лице отчётливо блестело сочувствие. 

— Что за бред? — Хоуп вопрошающе взглянула на Асоку и Мэл. — В каком смысле «не хочу»?

— Спокойно, спокойно, — старалась успокоить её Асока.

— А чем я занималась все эти пять? — негодовала Хоуп. — Это я так память вернуть не хотела?

— Хоуп, — голос Мэл подействовал подобно ледяному душу. Хоуп осеклась и затихла. Ей не следовало так проявлять эмоции. — Речь о другом. Да, сама ты и хочешь всё вспомнить, настолько, что порой не понимаешь, чем это может кончится. — Хоуп недобро сощурилась, уловив повисший в воздухе намёк. Они всё твердили, что правда хуже сделает, небезопасно это. Однако Хоуп пропускала эти слова мимо ушей. — Но твоё подсознание блокирует воспоминания. То есть в твоём прошлом случилось то, что твой мозг посчитал нужным забыть. Защитная реакция.

Вязаные лапы страха сомкнулись на горле. Хоуп мгновенно оцепенела. В висках резко болезненно запульсировало. Она не верила. Ну быть такого не могло. Это просто сумасшествие. Ей хотелось скрыться, убежать подальше от Асоки и Мэл, заперется в каюте, как делала в моменты сильной обиды, упасть на колени и, ощутив себя в полной безопасности, позволить слезам скатиться вниз. Сидела потом, тихо хлюпала носом, полная бессилия и ненависти, в первую очередь к самой себе. Никто не мог зайти в её каюту. Никто не видел, что ей было больно и обидно. 

Убежать вновь она не могла. Приклеилась к полу. Хоуп чувствовала себя на грани пропасти; один шаг и она улетит вниз. Прямо в бездну. Ей не верилось, что такое бывает. Хоуп была на грани между ненавистью к себе и неверием правды — она сама источник своих бед. Все эти годы она бесчётное количество раз старалась вспомнить себя, свою жизнь, а правда лежала на поверхности. Во всех проблемах, во всех тщетных попытках вспомнить и вернуть утраченные воспоминания, виновата Хоуп. Ни Мэл, ни Рекс, ни кто-либо ещё. Всё дело было в сошедшем с ума подсознании, блокирующего воспоминания. Невидимый барьер не позволял всё вспомнить. Истинным врагом Хоуп оказалось её же подсознание. 

Она отвернулась, прикрыла рот ладошкой, сделала несколько шагов и остановилась, будто в попытке успокоить саму себя. Чувствовала себя смятении, ничего не смыслящая и непонимающая, что делать ей дальше и как поступить. Записываться к Хьюянгу на сеанс психиатрии? Звучит даже абсурдно. Продолжать глотать таблетки, что так любезно ей доставал Рейн? Хоуп терялась в собственных рассуждениях. Пять лет она не подозревала, что препятствовала себе же в поисках правды. Её подсознание жило самостоятельной жизнью, курило сигареты и со злобным смехом старые воспоминания не пускало, держало в деревянной коробке. А память по-детски плакала, истошно ревела, молила выпустить её. Хоуп своими же руками их там закрыла, забила последний гвоздик в их импровизированный гроб. Значало ли это, что ей никогда не вспомнить себя?

— Хоуп? — мягко звала её Асока.

Хоуп медленно выдохнула и развернулась. На лице отпечатком осталось неверие, грусть и боль.

— Это значит, что я не верну себе память, так? — вышла из оцепенения она.

Асока с Мэл переглянулись. Словно с помощью Силы передавали мысли друг другу. Хоуп готовилась к худшему.

— Вернёшь, — внезапно твёрдо заверила Мэл. — Думаешь я зря пять лет пыталась понять, что с тобой делать? — Хоуп уже было открыла рот, но слова застряли в горле: — Прежде чем ты что-то скажешь, давай мы попробуем убрать из твоей головы этот блок?

Хоуп, немного побледневшая от страха, стала храбриться: выпрямила спину и засунула руки в карманы.

— Я готова.

Если это был шанс, что она всё вспомнит, она готова. Даже если придётся вскрывать ей голову и кричать от невыносимой боли. Даже если придётся молить о смерти. Хоуп готова была стерпеть что угодно, если это гарантирует ей возвращение воспоминаний. Только несмотря на напускную храбрость, противный страх хихикал где-то рядом. Она вдруг ясно ощутила, как боялась этого. Одно дело спонтанное возвращение воспоминаний, когда ты их не ждёшь и от того не мучаешься в ожидании. Резкая боль переносится гораздо проще, чем боль, сопровождаемая определённым ожиданием.

Мэл сдержанно кивнула, словно скрывая за своей маской что-то иное. Асока прикусила изнутри щёку, наблюдая с нескрываемым переживаем за тем, как она подходила вплотную к Хоуп и тянула к ней руки. Казалось, реальность поставили на паузу. Хоуп судорожно сглотнула, мысленно считала до десяти, пытаясь не думать о плохом. Она не могла поверить, что это свершилось. Что ей могут вернуть память. Ещё совсем недавно Хоуп отчаивалась, готовилась к тому, что навсегда останется Хоуп. Теперь же родился шанс, что воспоминания к ней вернуться, разломают гроб изнутри и вырвутся наружу, на зло обнаглевшему подсознанию. Лишь бы всё получилось. Хоуп устала жить в ожидании чуда, плакать в подушку от безнадёжности по ночам. Она хотела снова стать собой. Полноценной личностью.

Мэл коснулась пальцами её висков и, сосредоточившись, прикрыла белоснежные глаза. Сперва её пальцы казались холодными, а вскоре пушистым зверьком в виски толкнулось тепло. Хоуп догадалась, что то было действие Силы. Она никогда не молила богов, считала это бесполезным занятием, ведь боги никогда не бывают милосердными. Но теперь она обращалась ко всем существующим богам в галактике и молила о возвращении воспоминаний. Только бы ничего дурного не случилось.

Хоуп считала стуки собственного сердца с прикрытыми глазами, вдыхала и выдыхала, пока её резко не прошибло, как от электрического разряда, и в разуме не стали неожиданно всплывать обрывки событий, короткие фрагменты и незнакомые ранее лица. Кровь забурлила в жилах. Глаза резко распахнулись.

Вдох. Девушка в фиолетовом платье и замысловатой причёской напевала себе под нос нежным голосом какую-то песню, раскладывая аккуратно разноцветные ткани. Приняв задумчивую позу, она карими глазами бегала по составленным образом. Кажется, в тот день она составляла образ для сенатора Амидалы, собирающейся выйти в свет. Девушка обернулась и спросила мнение дочери. Черты её лица казались такими родными, знакомыми — это была мама. Настоящая мама.

Выдох. Парень в тёмном костюме с плащом сидел за рабочим столом и перебирал какие-то документы. Рядом с его стулом стояла трость с наболдашником в виде головы бальега. На столе были голоснимки: на одном он, темноволосый мальчик лет десяти и крошечный малыш лет двух; на втором запечатлён был этот парень с кареглазой брюнеткой, строящей рожицы вместе с маленькой девочкой, так похожей на парня. За большим окном мерцали огни ночного Корусанта. Его льдистые глаза вдруг оторвались от документов и нашли кого-то, отчего на лице парня появилась мягкая улыбка, а затем он позвал низким голосом: «Рейнира, дочка, чего не спишь?». Этим парнем был папа.

Вдох. Мальчик лет двенадцати игрался с дихлофосом, брызгал им с крыльца на улицу, где чернота и ничего более. Он заливисто смеялся вместе с девочкой, поперхнувшейся чаем. Шутил над просроченным на десять лет дихлофосом, найденным в кладовке. Девочка сквозь смех проговорила: «оружие против воров». Тогда мальчик остановился, заиграл бровями и ответил: «Нира, а ты сомневалась? Воры придут я им вот так!» И он брызнул дихлофосом, случайно дёрнул рукой так, что химия распылилась по всему крыльцу. Мальчик с широко распахнутыми глазами прокричал: «Нира, бегом!» — Лучший дядя брат навсегда.

Выдох. Пожилая женщина лет пятидесяти или шестидесяти, её каштановые волосы были собраны в сложную причёску, взгляд недовольный, уставший. Её рука с золотым перстнем потянулась к кубку с вином. Подле неё сидел мужчина, в чьих волосах блестела седина, хоть он и выглядел он моложе. На носу круглые очки с тонким стеклом, в них отражались буквы свежих новостей. Увидев большие глаза внучки, смотрящей жалостливо на печения в тарелке пожилого мужчины, он ей игриво подмигнул и тайком украл печенье из тарелки женщины. Та закатила глаза, не обратив внимание на колкий комментарий, — так часто проводили время дедушка и бабушка. 

Вдох. Тёмноволосая женщина в зелёном платье колдовала над каким-то блюдом на кухне. За окном сияло солнце, его лучи игрались на немолодом лице женщины. Она увидела любопытные глазки девочки, прикованные к прилетевшей оранжевой бабочки. Крышки той медленно подрагивали, на них красовались разноцветные узоры. Женщина оторвалась от готовки и склонилась над бабочкой, с таким же любопытством разглядывая её. Она спросила, было ли девочке правда интересно, на что та кивнула головой. После женщина прижала её к себе и оставила короткий поцелуй на виске, — так часто делала тётушка Тесс.

Выдох. Последний выдох перед непродолжительной, но сильно ощутимой паузой. Сердце замерло от вспышки очередного воспоминания. Самого тяжёлого, травмирующего. Того самого дня, когда она потеряла всё.

В окнах полыхали яркие языки пламени. С улицы доносились истошные предсмертные вопли. Небо окрасилось в зловещий багрянец, словно его залили кровью. Луна висела низко, как пылающий уголь, отбрасывая кроваво-красные тени. В поместье одна кромешная, пугающая тишина, нарушаемая криками из окна. Не было верного слуги Юрая, шагающего, как верный пёс, позади госпожи Супе. Не было служанки Летти, что всегда накрывала на стол чай и угощения. У камина не сидел дедушка Эрвина, тёплое свечение огня не отражалось в его серо-зелёных глазах. На диванчике, окружённая золотой роскошью и различными сладостями, не сидела бабушка Супе, не бормотала мудрым голосом о долгой истории их династии.

Тени, танцующие на стенах, словно демоны из сказок бабушек, свидетельствовали о приближающемся насилии. В поместье не царило спокойствие, оно было погружено в напряжение, сжимающий в тиски страх. Крупный мужчина, с отсутствующими волосами, грубо держал девочку за шиворот, как тряпичную куколку, и прикрыл ей рот своей окровавленной рукой. В нос ударил тошнотворный запах смерти, от которого хотелось спрятаться. Ярко-красная, почти рубиновая, жидкость растекалась под умирающими телами оказавших сопротивление слугами. Некогда они играли с внучкой госпожи Супе и следили за порядком. 

В центре зала, наполненного страхом и тревогой, стояли мама, дедушка и бабушка. К их горлам приставлены виброклинки. Они были на волоске от собственной смерти. Бабушка громко охнула и лицо её исказилось от паники, глаза дедушки расширились от шока, наполнились гневом. Гневом и злостью на тех, кто пробрался к ним ночью в дом. Глаза мамы наполнились ещё большим ужасом и слезами, от вида схваченной дочери. Она вырывалась, но человек в маске какого-то животного пресёк любые попытки вырваться. Мама не ведала страха, ибо в этот момент сердце её болело за дочь и мужа, не вернувшегося домой. 

— Дернёшься и вы все покойники, — предупредил громко человек. Если это вообще был человек.

— Глянь-ка! — зловеще оскалился мужчина, один единственный без маски. Девочка скулила, отчаянно брыкалась, но её попытки терпели неудачу. Она хотела к маме. Она только хотела к маме. — Это внучка Регала Вета! Ещё один Вет!

Мужчина в маске животного дёрнул головой, его голая рука коснулась маминой щеки и убрала за ухо прядь. Девочка дрожала, не в силах контролировать себя, кричала, на что ей сильнее зажимали рот и запах металлической крови сильнее ударял в нос. К горлу подступала скользкая тошнота.

— Нам нужен один из Ветов, — донёсся из под маски мужской голос. — Выбирай: дочь или муж?

Девочка пискнула от страха. 

— Это моя внучка, ты, тварь! — громко кричала бабушка, за что держащий её человек в маске птицы, надавил на лезвие. 

— Ещё звук — и зарежем тебя!

Супе более не смела открыть рот. Один из преступников в маске лютоволка подошёл к маме.

— Она выбирает. Дочь или муж?

Губы мамы задрожали. 

— Убей меня! — взмолилась она. — Меня убей! Я тоже Вет!

Человек лишь угрожающе навис над ней, как приближающаяся смерть, небрежным движением руки стёр с её скул блестящие слёзы, несмотря на попытки мамы отвернуться. Одними одними холодными словами, осыпавшимися потом на пол и поселившую в сердце мамы отчаяние, он поставил точку: 

— Ты Вет, но не по крови.

Холодные фразы-лезвия ранили не хуже настоящего оружия, поселив в сердца больший испуг. Тень, нависающая над ней, олицетворяла угрозу, которая способна была отнять у нее единственную дочь. Карие глаза мамы шире раскрылись, её глаза полны отчаяния и осознания жестокой правды — дочь ей, возможно, не спасти. Мама закричала так, что её крик мог вполне осушить океаны, выбить из равновесия всю вселенную. Девочка тянула руки к маме, словно пыталась ухватиться за разрывающую нить, ту, что связывала её с мамой.

Человек в маске рептилии вдруг склонился над комлинком, где сквозь треск динамиков пробился голос:

— Вет выбрал себя.

В носу защипало. Мужчина, держащий за шкирку девочку, злорадно усмехнулся и склонился над её ухом. 

— Видишь, дитя? Твой папа тебя не любит, раз выбрал себя.

Окружающий мир расплылся и исказился, когда паника стала овладевать детской душой. Дышать стало всё труднее. Ледяной ужас крепко схватил горло. Из глаз брызнули слёзы-предатели. Папа… Как же так… 

— Тогда уходим, — скомандовал человек в маске, по форме напоминающей рыбью голову.

— Нет! — дёрнулся мужчина, держащий девочку. — Он не сказал, который Вет! Вдруг ему нужна девка?

— Он требовал одного Вета, — отозвался человек с маской рептилии. 

— Плевать, что нужно, с неё мы срубим больше денег. Бросим голову девчонки, там сам пускай смотрит, кто ему был нужен.

Неприятное предчувствие больно кольнуло где-то в груди и вызвало тревогу. Дыхание участилось. Девочку парализовало от страха. Безысходность кусала лёгкие, казалось, что нет выхода из ужасающей ситуации. Она обречена. Льдистые глаза держались за маму, на чьём лице блестели отчаяние и страх. Мама, прошу, помоги. Та зашлась в безумном крике. Обездвиженная бабушка истошно взвыла.  

Всё произошло мгновенно: мужчина занёс лезвие над головой, мама вырвалась из чужой хватки, двери в поместье резко распахнулись и вооружённые люди в набуанской форме начали стрелять из бластеров по неприятелем в масках. Мужчина выпустил девочку и его бездыханное тело упало на пол. Дедушка Эрвин вытащил собственный бластер и стал защищать бабушку Супе. Девочка искала глазами маму, взволнованная, перепуганная, но дядя Тайфо уводил её скорее от этого проклятого места.

— Бежим, скорее! — он крепко держал её за руку, тащил её за собой.

— Мама! Там осталась мама! — девочка тянулась обратно. Ей необходимо было знать, что с мамой.

— Всё будет с ней хорошо, бежим!

Тайфо вывел её на улицу, но дальше не защитил. Он помедлил на ничтожную секунду. Не предвидел выстрела со спины. Алый лазер прожёг в его груди дыру. В горле застрял крик. В очередной раз в нос ударил запах тошный смерти. Мир превращался в хаотичное и опасное место, откуда стоило бежать. Единственный путь — лесная чаща.

Девочка бежала в неизвестном направлении, спасаясь от убийц, пришедшим в её дом. От тех, кто вытащил её из под кровати. Под ногами неистово шелестела палая листва. Высоко к ночному небу тянулись мрачные кроны деревьев. Они стояли как безмолвные часовые, их листья будто отливались кровью. Высокие, пугающие, на их фоне девочка была всего-навсего мелкой букашкой. Ночной лес был удивительно тих. Настолько, что девочка слышала в этой глухой тишине один лишь громкий стук своего сердца. Пульс разогнался до ста пятидесяти, если не до двухста ударов в минуты. Девочка, запыхавшись, остановилась в центре какой-то непонятной поляны, пробежалась глазами в разные стороны, изучала лесную местность, старалась понять, куда ей бежать дальше, где искать ей спасение. В темноте ночной мглы девочка едва различала очертания деревьев и кучерявых кустов. Впереди была тьма и ничего больше. Сзади — тоже. Страх своими ледяными пальцами стиснул до боли внутренности. В голове звенящий шёпот: «беги, спасайся». Над ухом проносились фразы, болью отдающие в груди и сеющие панику: «дочь или муж?» «Видишь, дитя? Твой папа тебя не любит, раз выбрал себя», «Плевать, что нужно, с неё мы срубим больше денег. Бросим голову девчонки, там сам пускай смотрит, кто ему был нужен». 

В голове лишь звенящая тишина ночного леса, гулкий стук сердца и невыносимые слова, бьющие острыми клинками под рёбра. Тонкими иглами пронизывала по всему телу паника. Непрожеванный крик застрял в горле. На щеках засохли следы слёз. Поместье семьи Кастиль с этой ночи погрузится в гробовое молчание. Папа, мама — вся её семья… 

Откуда-то над ухом раздался посторонний шелест, хруст веток, словно кто-то подкрадывался сзади. Девочка вздрогнула и от неожиданности вскрикнула, озираясь по сторонам. Она поспешно попятилась назад и больно врезалась головой в дерево. Хруст веток становился громче и отчетливей слышались чужие шаги. Они наступали со всех сторон, и девочка от ужаса вся сжалась, спряталась за толстым стволом и затаилась.

Она услышала болезненный мужской крик, будто кого-то резали или ещё хуже. Громкий, режущий слух, пронзающий больно сердце. Чужие шаги стали громче. Девочка поняла: кто бы это не был, они уже находились рядом с ней.

— Принцесса! — подзывал неприятный мужской голос нарочито ласково. — Выходи!

— Мы всё равно тебя достанем! — выкрикнул второй мужчина сиплым голосом. — Лучше вылезай по-хорошему. Отец твой своевольничал, теперь без головы остался. Мать твою тоже зарежем, если придётся. И бабку твою сумасшедшую, и деда.

— Всех зарежем и головы повесим в центре твоего города! Всё равно не скроешься!

Девочка зажала рот рукой и прикрыла глаза. В мысли прокралась молитва. Всё её тело покрылось ледяными мурашками, дрожь не давала успокоиться. Она сидела, молчала, старалась даже не дышать, чтобы её не нашли. Будто её здесь не было. Всё, чего ей хотелось — скрыться, чтобы её не нашли, убежать от опасности. Для этого стоило быть тихой и успокоиться. Нужно было срочно успокоиться, не плакать и не дрожать, несмотря на то, что злые люди с виброножами убили её папу и хотели убить её маму! Молчать. Молчать, потому что тогда её поймают. Не издавать не звука, иначе её убьют. Её мозг начал вырабатывать программу, она зарождалась ещё задолго до всего этого, с пятилетнего возраста, когда родной дедушка её публично опозорил: прячь эмоции, чтобы быть в безопасности. Молчи и усмири свои эмоции, чтобы не потерять контроль и не быть уязвимой. Подавляй чувства и молчи, чтобы тебя не нашли. 

Минуты не считались. Девочка сидела в укрытии неизвестно сколько. Как только шаги заглохли и противные голоса не угрожали убить её семью, она рискнула вылезти из своего укрытия — никого. Воспользовавшись шансом, она устремилась прочь. Подальше от кровавого ужаса. Мама, папа, бабушка, дедушка… за что их всех?

Она бежала до тех пор, пока не обнаружила стоящий на поляне одинокий корабль. На миг в сердце поселилась надежда. Быть может, там её спасение? Дедушка учил не ходить на чужую территорию, ведь это мог оказаться враг. Но девочке было плевать. Самое страшное уже столкнулось с ней. Враги пришли в её дом. Что ещё ужасного могло произойти? 

И девочка решилась зайти на борт корабля, отчаянно веря, что там ей помогут. 

Последнее, что чувствовала она — надежда на спасение.

Последнее воспоминание — яркая вспышка света голокрона.

Вдох. Вдох. Вдох?

Почему не получалось вздохнуть? Почему стало так трудно дышать?

Хоуп схватилась за шею. Стук сердца гулко отдавался в ушах, оно сбилось с привычного ритма, заходило нездоровым бегом и билось о рёбра. В груди резко стало тесно, словно монстр сел на неё сверху и схватил за горло, Дыхание участилось. По телу пробежала ледяная дрожь. В голове торнадо, ни одной чёткой мысли, один белый шум. Хоуп перестала замечать всё вокруг себя: Асоку, Мэл, появившегося Хьюянга. Разум занимала лишь надвигающаяся тревога, сошедшая с ума. Сейчас Хоуп была полностью во власти собственной паники, неизвестно откуда взявшейся. За не пришёл, махая рукой, страх. Тревога, что ей не удасться взять себя в руки. Страх, что её сердце вот-вот лопнет.

Внешние звуки казались приглушенными и далекими. Стены будто сжимались вокруг, а потолок вот-вот рухнёт. Не обращая внимания ни на что вокруг, Хоуп на дрожащих ногах постаралась выйти. Пошла в неизвестном направлении. Хоуп стала хватать воздух ртом, голова превратилась в карусель. Пульс наверняка перевалил за двести. Лицо и шея вспыхнули пламенем, неприятно жгло. Рука коснулась стены корабля. Чья-то невидимая рука сдавливала её горло, перекрывая доступ к кислороду. Дрожь страха бежала по телу, липко растекалась. На какой-то миг Хоуп снова ощутила неприятный, въевшийся в язык, металлический привкус во рту. Ледяная хватка паники сжимала грудь. 

Мир расплылся и изменился, как будто виделся сквозь мутное стекло. Дрожащие ноги не способны были удержать себя. Хоуп лихорадочно бежала глазами в поисках чего-то. Того, за что можно зацепиться. Её глаза сквозь мутную дымку уловили образ Рейна, и она, как будто по воле инстинктов, потянулась к нему. Ослабевшие ноги подогнулись, не удержали её тело. Рейн успел подхватить Хоуп, чьё тело совсем перестало подчиняться. 

— Хоуп, что с тобой? — голос Рейна звучал как из далекого тумана. — Хоуп?! — Но она не отвечала. Лишь трясла головой. Дыхание настолько сбилось, что вымолвить хоть слово было для неё непосильным трудом. — Проклятье!

Сквозь мутную пелену она ощутила, как Рейн утащил её в ближайшую кайту, усадил на пол, такую потерянную, с расширенными от страха глазами. Перед ними один размытый мир, видимый сквозь завесу слёз. Сквозь эту завесу слабо виден Рейн, обхвативший руками лицо Хоуп и заставляя смотреть на него.

— Слушай меня внимательно, сконцентрируйся на моём голосе, — громко и неторопливо говорил Рейн, смотря ей прямо в глаза. — Дыши. Медленно и глубже. Вдох и выдох. Не сразу. Концентрация, Хоуп, давай, ты сможешь.

Трясущаяся всем телом Хоуп подняла на него полные ужаса глаза. Она схватилась за руку Рейна, как за единственное спасение от этого безумия, едва не упала прямо на него. Хоуп пробовала глубоко дышать с Рейном, поддерживающего её другой рукой за плечо. Повторяла за ним, дрожащая и покрытая липким потом. Первые минуты две успехом не увенчались. На пятой Хоуп ощутила стихающий гул сердца. Дышать всё ещё было не так легко, однако монстр перестал так сильно сжимать своими жаркими лапами её шею. 

Концентрация. Нужна концентрация. Хоуп крепче взялась за руку Рейна и принялась разглядывать. Бледная ладонь была такой широкой на фоне её хрупкой руки. Кожа сухая, шелушилась на тыльной стороне. У него были музыкальные пальцы, как говорила Саше. Он прекрасно играл на скрипке. Хоуп однажды услышала его игру, полностью заворожившись чудесной мелодией. Она рассматривала каждую линию на ладони Рейна. С такой внимательностью она ещё пару лет назад разглядывала насекомое, а теперь руку того, кто за пять лет ей заменил отца. 

Прошло ещё где-то минут десять, если не больше. Дыхание смогло выровняться, дрожь унялась, пульс пришёл в норму. Но Хоуп продолжала разглядывать руку Рейна, боялась, что страх снова не даст ей свободно вздохнуть. Её глаза приметили еле заметные белые линии на его руке, какие-то неестественные, и поймали кольцо на среднем пальце. Гладкая и блестящая поверхность серебра отражала свет. Оно обладало уникальным дизайном, делающим кольцо произведением искусства. Взгляд остановился на узорах, напоминающих чешую. На крыльях, вырезанный с невероятной точностью, и голове бальега, чьи глаза выполнены из чёрных дракоценных камней. Мгновение Хоуп не смела вздохнуть. Деталь, что не замечалась раньше, вдруг показалась какой-то значимой. Будто она видела это кольцо раньше. В той жизни.

Хоуп не успела что-либо произнести. Рейн её опередил:

— Я смотрю, Хоуп, ты успокоилась.

Она медленно кивнула, отпустив его руку, и тут же замерла. 

— Не Хоуп.

— Вот как? — Рейн приподнял бровь. — И как тебя называть, раз ты вдруг у нас не Хоуп?

Хоуп постаралась вспомнить своё настоящее имя. Буквы застряли комом в горле. Полное имя скрывалось смутной дымкой. На языке вертелось иное имя, сокращённое, какое она уловила крупицей сознания. Она хотела назвать своё имя, но не успела. В каюту вбежал встревоженный Рекс:

— Хоуп! — он сел возле неё и взял её лицо в свои руки. — Не тошнит?

— Немного, — выговорила Рейнира.

Рекс помог ей подняться на ноги.

Хоуп добилась того, к чему стремилась, к чему стремилась последние пять лет — она вспомнила свою прошлую жизнь.                          

                               * * *

Кончики пальцев больше не дрожали от волнения. Хоуп задумчиво смотрела в стену, оторванная от реальности, переваривала все произошедшие с ней события. Она вновь ощущала твёрдую опору под ногами. Грудь не сдавливало от накатившей памяти. Её тревожное состояние улетучилось, оставив после себя бардак не рассортированных воспоминаний. Предстояла долгая и тяжёлая работа. В том числе над принятием решения, кем же ей оставаться: Хоуп или Нирой? 

Саше медленно гладила её по спине. Асока сидела рядом, той оставалось лишь сочувствующе смотреть на Хоуп и сжимать её плечо. Её бесцельный взгляд блуждал по обсуждающим случившееся Рейна, Корки, Рекса и Мэл.

— Значит, вы вернули нашей девочке память? — спрашивал Рекс, уперев руки бока. — С помощью Силы?

— Между прочим, это не так уж и легко было, — отметила Мэл, сохраняя в голосе ледяные нотки. 

Рейн, словно анализируя услышанное, кивнул.

— То есть, — стал рассуждать он, — четыре месяца я колдую, пичкаю нашу пташку всевозможными чудодейственными препаратами, пытаясь безрезультатно вернуть ей память. И тут чудо: ты и Асока одним взмахом руки добиваетесь положительной динамики. После чего наша пташка ловит паническую атаку. Я ничего не упустил?

Каждое его слово было пропитано скепсисом, лёгкой насмешкой. Хоуп незаметно для всех горько ухмыльнулась. Ей хотелось уже подальше уйти от этой Силы, всего джедайского и жить как обычный человек. 

Корки громко прыснул.

— Эффективные таблетки ты ей совал, — смеялся он. — Не подкапаешься.

— Рекс, ты не мог бы вывести постороннего, пока он не задохнулся от смеха? — ощенился Рейн. 

Саше задержала на нём испытывающий взгляд, превратив гладить спину Хоуп. В последнее время, они с Рейном всё меньше времени проводили вместе. Вероятно, дело было в вечной занятости обоих. С каждым днём на них взваливали всё больше обязанностей и собраться все вместе, как было раньше, удавалось теперь не часто. Однако Хоуп заметила ещё и другое — какую-то недосказанность между ними. Хотелось бы верить, что причиной этой недосказанности не стал Корки.

— Понял, не дурак, — Корки справился со смехом и вскинул ладони в примирительном жесте. 

Хоуп под действием злой привычки неосознанно трогала кожу вокруг ногтей. Слушая краем уха диалог остальных, она пребывала в неком тумане. Рейн куда-то ушёл. Мысли смутные, неразборчивые, смешались в одну густую кашу из старых воспоминаний, где она была Рейнирой, и новых, где звалась она Хоуп. Кем ей быть? Хоуп, которой она уже стала, или Рейнирой, кем была когда-то давно? Она пять лет к этому стремилась — найти своё прошлое, семью, вспомнить себя. Теперь она, вроде бы, полноценная личность, да только лавину вопросов это не останавливало. Что ей делать дальше с этой информацией? Явно узнавать, что с её мамой, бабушкой и дедушкой. А папа? При мысли об отце Хоуп неосознанно сделала себе больно. Из пальца тонкой, как ниточка, струйкой текла кровь. Тошнота стала подступать к горлу, а сердце ненадолго замерло. Хоуп поспешила спрятать руки в карманы. Это были уже не шутки. 

— Хоуп, ты сейчас как? — спросила у неё Асока.

— Сойдёт, — Хоуп по-прежнему смотрела в стену, мыслями пребывая не со всеми. — Могло быть хуже.

— Ты что-то вспомнила о себе? — издалека спросил Рекс. Точно под этим вопросом подразумевал «вспомнила ли ты, куда ты можешь улететь?»

Хоуп прикусила изнутри щёку.

— Вспомнила. Имя, семью, как я попала сюда.

— Давай по порядку, — когда Мэл подальше ближе к ней, она инстинктивно вжалась в стену. — Какое твоё настоящее имя?

— Рейнира.

— А родной дом? — спросила осторожно Саше. — Ты не вспомнила?

— Я вспомнила, что моя семья была на Набу, — поведала Хоуп. — В тот день, когда я… — Она замялась. В памяти нарисовалась картинка в поместье Кастилей. Кровавый пожар и крики матери. Хоуп не хотела говорить обо всём, потому лишь сказала: — искала помощи. 

— Поэтому она и пришла сюда, — догадался Рекс. — А родных вспомнила?

Хоуп затихла. От воспоминаний о семье невидимым ножом по сердцу провели. В том числе и от мыслей о том, кем она была сейчас. Она не хотела всем говорить, как её изнутри ели вопросы, отрывали кусок за куском от её плоти. Столько раз она от жизни получала пощёчины, желая найти свои воспоминания, выпустить их из закрытой коробки. После стольких лет бессмысленных попыток и горьких разочарований, после многочисленных просьб, надежд и действий, Хоуп, наконец-то, поняла, кем была. Непонимание скользило по душе, как лезвие по шелку, оставляя за собой рваные края и зияющие пустоты. Это таблетками не вылечить. Её прошлое вернулось к ней, прорвалось в настоящее без предупреждения. Принесли частичку той, кем она была когда-то. Пазл сумел собраться, все кусочки на месте. А на душе тем временем туман, посеяны зёрна сомнений. Хоуп старалась собраться и понять, кем ей быть. Она склонялась к принятию своего нового имени, но мелькающие в голове образы не позволяли ей так поступить. Предательством иначе это будет.

Внутри всё похолодело. Фантомная боль поползла паутинкой в грудной клетке. Каждое воспоминание — осколок прошлого, который мерцал и переливался собственным уникальным светом. Её семья… Дедушка Эрвин, бабушка Супе, тётушка Тесс и мама… Её любимая мамочка. В памяти Хоуп стал вырисовываться её образ, чётче стали очертания. Она часто носила традиционные набуанские шелка, добавляла в них свою уникальность. Её волнистые волосы струились по плечам мягкими, шелковистыми волнами, словно водопад из каштанового шелка. Её карие глаза сияли радостью. Такие тёплыми и ласковые, в них часто вспыхивало озорство и смех. От её её улыбки солнце сияло ярче, сады зацветали и льды таяли. Её нежные руки утирали капающие слёзы с щёк дочери, та прижималась теснее. А когда мама уходила на работу, тоска охватывала вмиг. Мама даже брала её на работу, знакомила с другими служанками. Не всегда, но иногда ей это удавалось. Маме удавалось своей улыбкой отогнать все тучи и возвращать солнце даже в самые хмурые дни. Образ матери, пока что, в памяти Хоуп горел сильнее остальных, был чётче других. Она вспомнила, как мама её частенько обнимала, мир тогда становился таким глупым и безликим. Как мама шутила с ней и папой, с работы сбегала ради неё. Хоуп вспомнила и то, как мама боролась за её жизнь. До последнего. 

На незажившую рану насыпали соль. Глаза защипало. Хоуп не стала концентрироваться на образах дедушки, бабушки, даже на папином образе не стала. Потому что прямо сейчас Хоуп захотела больше всего на свете к маме.

— Мама, — выдохнула тихо она, словно зашелестела трава.

Взгляды всех присутствующих смягчились. Всех, кроме Рейна и Мэл, оставшимися непоколебимыми. 

Хоуп вспомнила Рейна и в этот момент в памяти возник размытый образ папы. Его трость с головой бальега. Чёрные волосы, как воронье крыло. Глаза, как два льда, улавливали тончайшие детали. На папином лице отражалась сдержанная власть. Лишь немногие видели, как в углах его рта проскальзывала теплая улыбка. Каким ласковым он становился с семьёй. Папа всегда освещал путь дочке, направлял её мудрыми словами. Для Хоуп он был сильнее всех, всегда готовый защитить и поддержать. Он держал её на руках, читал ей книги, брал с собой на работу. Одно воспоминание с ним было яснее остальных: как она, пятилетняя девочка с выпавшим зубом, подбежала с громким криком «папа!», наплевав на сенаторов, говорящих с ним, и крепко обняла, сильно соскучилась она по папе. Она спрятала лицо от чужих, когда те спрашивали, чей ребёнок. Испугалась, что её отругают. А папа ругать не посмел, её маленькую поднял на руки, стыдом не горел, показал с гордостью, какая у него дочка. В тот момент она почувствовала себя звёздочкой и, несмотря на стеснение, улыбнулась от стольких хороших слов в свою сторону.

И Хоуп поняла, что с ним она чувствовала ту же защиту, то же тёпло, что и с папой. 

— Ты не помнишь, как звали твою маму? — вернула её к реальности Асока.

— Дорра, — вспомнила Хоуп. — Дорра Кастиль. Она была одной из служанок Амидалы.

Рекс переменился в настроении, словно что-то в уме вспыхнуло, всплыло воспоминание. 

— Я, кажется, знаю, кто это, — отозвался он. — Она была верной служанкой сенатора Амидалы. Только её звали иначе. Дорме, вроде как. 

— Подожди, такая в фиолетовом или синем всегда ходила? — подключилась, к удивлению Хоуп, Асока. 

— Да, — подтвердил Рекс. — Она казалась мирной, но жалила конкретно.

Хоуп сдержалась от того, чтобы открыть рот от удивления. Какой удивительно тесной бывает вселенная. Она помнила, что мама работала служанкой, а папа был послом в сенате, но никогда не думала, что её родных могли видеть Асока и Рекс. Это как столкновение двух столь разных миров. Нечто невозможное, нереальное.

— Кастиль… — задумчиво протянула Асока. — Я слышала раньше это фамилию, когда мы с Энакином были на Набу. 

— Кастили знатная семья, — пояснила Саше. — Богатая, древняя. У них там матриархат, как я помню. Супе Кастиль была главой. 

— Это бабушка, — вздохнула Хоуп. 

Корки широко распахнул глаза.

— Подруга, да ты знать! — воскликнул он.

Щёки Хоуп вспыхнули алым цветом. Похоже, она правда была знатью. Так непривычно было это произносить в уме. Она — госпожа, леди из благородного дома. Одна из тех богачек, что купались в золоте и дорогих шелках. Леди, излучающая грацию, утончённость и элегантность. Асока как-то шутила, что Хоуп неженка и у неё манеры леди. Теперь это уже не казалось такой шуткой. Хоуп столкнулась лицом к лицу с противоречиями. Да, она была госпожой, но таковой себя не ощущала. Возможно, это исправится со временем. 

— Тогда стоит связаться с кем-то из семьи, — решила Мэл. — Скажем, что произошло. Объясним ситуацию.

— Подождите, — замешкалась Асока, — а если Хоуп не хочет возвращаться? Может она хочет остаться с нами?

— Я хочу улететь, — подала голос Хоуп, полный решимости.

Её слова, как гром среди ясного неба, заставили Асоку стихнуть и побледнеть. Слова-правда резали больнее ножа. Хоуп никогда не чувствовала себя здесь в безопасности, разве что только с Саше, Корки и Рейном. Никогда не считала себя нужной здесь. Её семьёй стали другие, у неё уже была настоящая семья. Мама и папа, любящие её всей душой, дедушка с бабушкой. Хоуп хотела вернуться к ним. С Фениксом ей не по пути, она осознала это ещё пять лет назад. У неё на пути ценности иные. Ей чужды сражения, постоянные синяки и растяжки, долгие перелёты и отсутствие постоянства. Она хотела домой. К маме. Своей настоящей, любящей маме, которая теплее всех обнимет. С Фениксом оставаться в её планы не входило. Все это прекрасно понимали.

— Мы могли бы подбросить её до Набу, — предложил Рекс. — Когда наш отряд был там, с нами был министр внутренних дел — Эрвин Кастиль. 

Хоуп выпрямилась.

— Мой дедушка.

— Я всё ещё в шоке, что вы родственники, — признался Рекс. — Я могу связаться с ним и потом отвезти Хоуп туда.

— Рекс, мы не можем, — возразила Мэл. — Нас всех, кроме Хоуп, ожидают на Явине-4. Всех нас.

На последней фразе она обвела многозначительным взглядом всех присутствующих.

— А я-то тут причём? — недоумевал Корки.

— Вот сам и узнаешь, — уела Мэл. 

Корки немного попятился. Хоуп насупилась. Как же она тогда попадёт домой? Она никогда не умела пилотировать, одна она точно не сумеет добраться до Набу. Связаться с дедушкой или с мамой тоже не могла. Ей оставалось лишь опираться на членов отряда, где, пока ещё, она была, да только как она могла на них надеяться, если их вызывали на Явин-4? Хоуп намеревалась вернуться домой и преград на пути не видела, а этот вызов стал большим камнем на её пути к дому. К семье. Её настоящей семье. 

— А что делать мне? — наоралась решимости спросить она.

— Спокуха, — Корки выставил вперёд ладонь, — я могу связаться со своим доверенным лицом, он тебя довезёт. Но нужно будет сделать остановку на… — Он принял задумчивое лицо. — Давайте на Фидданле? Это в системе Явин. Там высадим Хоуп и мой друг её заберёт. 

— Твоему другу можно доверять? — побеспокоилась Саше.

— На все сто, — уверял Корки. — Классный парень. Очень ответственный.

Мэл после длительной задумчивой паузы, тянущейся, как нуга, кивнула.

— Ладно, пускай, — дала добро оно. — Раз наша… Хоуп хочет домой, то мы не можем её держать здесь силой. Но знай, что мы всегда тебя примем здесь и не забудем. Хоть ты и бесила часто, но хлопоты были, в каком-то плане, приятными. 

Хоуп в ответ мягко улыбнулась и с грустью осознала — это её последнее путешествие с Фениксом. В последний раз они вот так, всей командой собрались. Её приключения с командой закончились. Больше она не будет просыпаться от громкого сопения Асоки, спящей на соседней койке. Не будет мучать Хьюянга вопросами о его прошлом. Не будет спешить запереться в каюте, желая остаться одной. Больше никаких дешёвых пайков, вызвавшие у Рекса язву желудка. Никаких наблюдений за тренировками Асоки и Мэл. Скорее всего, никаких посиделок с Рейном и Саше, хотя с ними Хоуп планировала продолжить поддерживать связь, не обрезать эту нить своими ножницами. С ними и с Корки, конечно же. Как бы не обижалась Хоуп на Мэл и Рекса, не пряталась от щупалец-касаний Асоки, эти люди стали частичкой её новой жизни. Их лица точно отпечатаются в её памяти на долгие годы. Камнем высечены будут. Сердце благодарило их за всё хорошее и плохое. За еду, воду, защиту и новое имя, которое Хоуп услышит в последний раз. И назовёт себя так в последний раз.

Потому что Хоуп корнями в прошлом. В старой жизни. В водах вернувшихся воспоминаниях купалась. Где бабушка Супе не одобряла её увлечения жуками. Где дедушка Эрвин читал ей на ночь вместо сказок последние новости. Где папа учил, как писать стихи и звал её принцессой. Тётушка Тесс, сестра папиной мамы, заваривала вкусный чай и укутывала в плед, когда её внучатая племянница болела. Мама ловила с ней сверчков и учила краситься, вырезать аккуратно по дереву красивые рисунки. Папа привозил своего младшего братишку, лучшего друга для своей дочки, ибо друзей у той не было. Хоуп была там, где солнце сияло ярче, трава была по колено, мама и папа сильнее всех суперзлодеев, а вся её семья — самая лучшая из всех.

С этой минуты она приняла свою полную личность. Вернула старую жизнь. Угрюмая девчонка Хоуп помахала ручкой на прощание. Вместо неё теперь не она, иная девчонка. Девчонка, вернувшая свою жизнь. 

Рейнира.

                                * * *

Запах разлуки пронизывал воздух, кислый, как незрелый плод. Лёгкие наполнялись горечью предстоящей разлуки. Солнце, как назло, пекло на этой планете особенно сильно, своими лучами падало на их лица. Завеса предстоящего нависла в воздухе, словно грозовая туча, готовая скоро разразиться каплями разлуки.

Рейнира, уже больше не Хоуп, обнимала Саше дольше положенного, запоминая ощущения, запах, голос. Она простилась с Мэл, Рексом, Хьюянгом. Последний, судя по его грустному металлическому голосу, не радовался расставанию. Рейнире будет не хватать его речей. Рекс сдержанно улыбнулся, крепко пожал ей руку на прощание и от сердца пожелал успехов. Мэл, что держалась всегда стойко, была холоднее льда, позволила милой улыбке тронуть её губы. Лёд покрылся тонкой паутинкой, оттаял, позволил её эмоциям выйти наружу. Её белоснежные глазницы перестали казаться такими пугающими и жуткими. Будто с началом другой жизни ушли и былые страхи. Хоть Рейнира своим телом ощутила смерть на языке и быстро бьющееся, как барабан, сердце, она благодарила Мэл за возвращение воспоминаний. Без неё не удалось бы всё вспомнить. 

Она обнимала Саше долго, позабыв об Асоке, Рейне и Корки, который ждал её. Отпустить Саше оказалась не так просто. Рейнира за пять лет расположилась к ней сильнее, чем к другим. Такая лояльность у неё была лишь к Рейну, к её родной маме, папе, бабушке и дедушке. К её семье. Рейнира не знала, смогут ли они с Саше и Рейном связаться вновь. Ей не хотелось думать, что эта встреча могла быть последней. Пессимизм укутывал своим одеялом все положительные мысли. Ядовитый плющ обволакивал душу, затягивал в пучину грусти. 

— Мы обязательно увидимся, — пообещала Саше, мягко отстраняясь. — Не забывай только нас.

— Постараюсь, — печально улыбнулась Рейнира. — А вы постарайтесь сделать так, чтобы я точно не забыла.

— Сниться тебя будем, — заговорщически шепнула Саше.

Под ложечкой засосало, но Рейнира продолжала улыбаться — мама всегда говорила так ей, маленькой крохе, когда они с папой оставляли её в гостях у тётушки Тесс или бабушки с дедушкой. «Будем сниться тебе, чтобы ты себя хорошо вела» — так звучало по-доброму, по-родному. Рейнира снова ощутила себя девочкой, любящей насекомых и собирать грибы с дедушкой. 

— Ну и свяжемся ещё, — вставил Рейн. 

Хотелось ему рассказать всё, что на душе теплилось. Поблагодарить за всё уроки, что преподал он ей. За то, что спас её, когда она была на грани смерти. Его присутствие успокаивало, как тихое озеро в безветренный день. В льдистых глазах отражалась сдержанность и мудрость. Рейнире казалось, она была с ним близка на ментальном уровне. У них были схожие интересы, одни взгляды на жизнь. Его присутствие наполняло пространство ощущением покоя и гармонии. Тоже самое она чувствовала с папой — защиту, спокойствие, ощущение, что тебя не осудят. Рейнира бы сказала всё, что чувствовала, но слова застряли в горле, не в силах преодолеть тяжёлый ком в груди.

Когда она повернулась к нему попрощаться, взгляд Рейна оставался таким же сдержанным. На лице прежняя маска. Он будто хотел ей что-то сказать, но удерживал себя от такой слабости. Тоже самое с Рейнирой. Они просто не могли друг с другом быть откровенны. Особенно при посторонних. Молчание — их личные демоны. Слова политься просто по воле случая не могли. Перестать носить ледяную маску не могли при посторонних. Лёд не тронулся. 

— Какое счастье, что ты не расплодила тараканов, — подтрунивал Рейн и погладил её по спине. Сдержанно, механически. 

Рейнира положила руку поверх его ладони. Её руки были затянуты чёрные кожаные перчатки, прямо как у её папы. Причину ношения перчаток огп никому объяснять не стала. Не хотела говорить, что до алых капель расковыряла собственные руки и ей стало дурно. Тошнота липкой змеёй ползла к губам. Столько лет и неприятное последствие всплыло на поверхность лишь сейчас. Рейнира не хотела смотреть на собственный ужас. 

Глядя в глаза Рейну, такие похожие на папины, на краю сознания дрейфовала странная, смутная мысль. Какое-то размытое ощущение. Сердце переполнено эмоциями, а выразить их на словах для Рейниры было нелегко. Впрочем, как и для Рейна. Действия для неё громче слов. Жесты, действия, мимика — всё это говорит громче любых слов. 

— Я не забуду твои уроки, — единственное, что сумела произнести Рейнира.

На губах Рейна заиграла фирменная ухмылка:

— Я на это надеюсь. 

Рейнира хотела поддерживать связь с ним и Саше. Вероятная иллюзорная связь с ними её успокаивала. Быть может, в будущем она сумеет убедить Саше прилететь на Набу, и они с Рейном познакомятся с её семьёй. 

Льдистые глаза метнулись к Асоке. Её взор, обычно сияющий, теперь приглушён, как будто затянут тонкой завесой печали. Губы, некогда изогнутые в улыбке, теперь опущены опущены в мягком, печальном выражении. Асока была с ней с первого дня, самая первая встала на её защиту, взяла под крыло. Время сложилось не так, как она думала. Обстоятельства сложились иначе. Близкими друзьями и сёстрами им стать было не суждено. Между ними расстояние, отсутствие близких связей. Сестринские отношения их своей нитью не соединяли. Асока пыталась и переборщила, отдалив тем самым Рейниру от себя.

— Ну… в добрый путь, наверно? — постаралась выдавить из себя Асока. — Надеюсь, я не переборщила с заботой?

— Нет, — соврала Рейнира. Не хотелось разрушать отношения в последний момент. Мало ли, как жизнь повернётся. 

На губах Асоки показался намёк на улыбку. 

— Знаю, мы не были особо близки, — она взяла руки Рейниры в свои, — много было недосказанностей, мелких обид. Но я вижу в этих годах с тобой больше хороших дней, чем плохих. И я не хочу говорить «прощай», я говорю «до новых встреч».

Им близкими не быть и Асока это прекрасно знала — давно переболела, смирилась. Рейнира не бросалась к ней в объятия, в круг доверия не относила. Смолчала, что семьёй считала других. Однако это не значило, что у неё отсутствовала благодарность к Асоке. Асока её подобрала, одинокого щенка, а вскормили её другие. Рейнира её благодарила за данное имя, пускай иногда оно было для неё проклятием из-за возложенных ожиданий — на самом деле, проклятием оно оставалось по сей день. За данную жизнь. Рейнира благодарила, но на словах сказать не могла.

Вместо этого она обняла Асоку. Впервые сама. Не пыталась вырваться или убежать. Асока опешила, но вскоре Рейнира ощутила, как она крепче прижала её к себе. Это Асока, она всегда любила объятия. Слишком тактильная, что не всегда нравилось. 

— Твои старания не были напрасны, — полушёпотом сказала Рейнира, отстранившись. 

— Подруга, нам пора, — поторопил её Корки.

Кажется, она попрощалась со всеми. Рейнира взялась за лямки рюкзака, отошла на несколько шагов и обвела взглядом всю команду. Всех, с кем она жила все пять лет: Мэл, Асока, Рекс, Рейн и Саше. Два джедая, — или бывших джедая, Рейнира не понимала, — капитан, вероятная набуанка — Рейнира ещё гадала — и альдераанец из богатой семьи. Все они за эти годы частью жизни Рейниры стали. Каждый вложил свою крупицу в её развитие. С каждым у Рейниры своя история, своя крупица воспоминаний. Новых, созданных за эти пять лет. Рейнира все эти годы желала уйти, мечтала об этом, тогда от чего так неспокойно на сердце? Почему она ощущала себя предателем? Сердце опять выкидывало свои фокусы. 

— Ну… — Рейнира не могла подобрать слов. Впервые не знала, что говорить. — Наверное, вот и всё?

Асока и Саше ей печально улыбнулись, Рекс и Мэл кивнули. Мысли путались, как нити в сложном узоре, отказывались находить порядок и ясность. Сердце колотилось в груди, как испуганная птица, отсчитывала последние мгновения вместе. Запах невысказанных слов и невыплаканных слез витал в воздухе. Время замерло, растягивая последние моменты в тяжёлую агонию. Рейнире бы уйти с Корки, а она стояла, примёрзшая к земле, не понимала, что делать. Реальность замерла, поставлена на паузу. Отчего-то Рейнира потеряла прежнюю решительность и дар речи. Ей бы шаг, развернуться, но она стояла. Становилось неловко от интенсивности чужих взглядов. Все будто ждали действий от самой Рейниры. Что она сделает.

Это всё. Их последний миг вместе. По крайней мере, для Рейниры. 

Она набрала в лёгкие воздуха и заряжала севшую уверенность. Ей пора. Иначе никто не сдвинется с мёртвой точки.

— Я никого не забуду.

— И мы тебя не забудем, — проговорила Мэл. 

Рейнира замечала понимание в глазах практически всех присутствующих и, набравшись смелости, развернулась, оставив позади свою жизнь в качестве Хоуп.

На сердце новая рана, кровоточащая безостановочно. Тело ломило от отсутствия знакомых лиц, а разум терзали воспоминания о счастливых днях с Фениксом. Липкое беспокойство растекалось в организме. Её утешало присутствие Корки — хоть какая-то связь с её жизнью с Фениксом. Прощание с командой прошло болезненно для Рейниры, счастливые воспоминания со всеми её изводили. Но стоило продолжать жить. Ведь её ждала другая семья, родная. Настала пара Рейнире вернуться домой.

Корки привёл её к местному космопорту. Рейнира, с полным рюкзаком на плечах, разглядывала, не скрывая презрения, суетливых инородцев, сомнительного вида людей, от которых несло потом. Воздух был наполнен гулом двигателей и треском электрических разрядов. Голографические дисплеи транслировали информацию о рейсах и направлениях. Пару раз Корки и Рейнира чуть не наступили на маленьких дроидов. Имперские офицеры не попадались на глаза, и Рейнире казалось это подозрительным. Обычно в каждых  космопортах хотя бы один такой был.  

Такое непривычное предвкушение внутри трепетало. Рейнира впервые будет путешествовать одна. Конечно, с ней будет какой-то друг Корки, но без Феникса она путешествовала она. Её душа в этот момент будто освободилась от ранее выстроенных границ. Была открыта к новому, неизведанному. Мама никогда не возражала против её увлечений. У Рейниры будет шанс подумать, чего же она хотела от жизни: кем ей быть и какие у неё цели. Не будет больше рамок и ограничений. Только вот мучала её, помимо тоски по Фениксу, вопрос о друге Корки. Проблема в том, что доверия к этому другу у Рейниры никакого. Из его окружения она общалась с одним Дином. Остальных она и знать не знала.

— Да уж, запахи специфические, — сморщился Корки.

— А где твой друг? — полюбопытствовала Рейнира.

— Подожди, он уже здесь, скоро подойдёт, — Корки всматривался в толпу, привстав на носочки.

— Не уверена, что мне удастся ему довериться, — выразила опасения Рейнира, крепче взявшись за лямки рюкзака. 

— Не ссы, — Корки успокаивающе хлопнул её по спине, не рассчитав силу. С губ Рейниры готовы были сорваться отборные маты. — Он тебе точно понравится. О! Вот он! Наконец-то!

Рейнира бросила взгляд туда же, куда и он. Внезапная вспышка удивления отразилась в глазах — к ним на встречу, хмурый и недовольный, пробивающийся осторожно через толпу, шёл Дин.

— Ну ты где был? — спрашивал Корки с нотками заботы. — Мы тебя ждали!

— Это я вас ждал, — сухо проговорил Дин. Его шоколадные глаза пересеклись с льдистыми Рейниры. — Ведьма.

Она хитро сощурилась.

— Мандо, — поздоровалась Рейнира, качнувшись вперёд, как бы приветствуя. Дин позволил себя на секунду ухмыльнуться. 

— Ты хоть поесть успел? — интересовался Корки. — А на дорогу хватило?

— Хватило, хватило, — протараторил Дин. — Лучше скажи, звал для чего? Ты говорил, есть новости насчёт меня. 

Корки, похоже, не объяснил ему сразу, в чём дело. Рейнира окинула его заинтересованным взглядом. С их последней встречи Дин где-то достал себе бластер и старые мандалорские наручи, покрывшиеся с боковых сторон слоем ржавчины. Потёртая кожаная куртка подчёркивала его мускулистое и подтянутое телосложение. Губы плотно сжаты, выдавая его сдержанность и самообладание. 

— Да, говорил, — не отрицал Корки. — Новость хорошая. Начну по порядку: наша девочка вспомнила своё прошлое. — Дин украдкой посмотрел на неё. Рейнира снисходительно улыбалась. — Так уж получилось. Мне и Рексу удалось связаться с её дедушкой. А он сейчас на Набу какой-то… не знаю, важная шишка, ответственная за слухи и прочее. Странная должность. И он тебе может помочь выйти на мандалорцев. Или на контакт, знающий, где они.

— На тех, кто покинул Конкордию? — уточнял Дин. — Он точно сможет?

— Сможет, не переживай, — утешал его Корки. Лицо его было расслабленным. 

— А плохие новости?

— Их нет.

Дин в недоверии вскинул бровь.

— Серьёзно? Вот так просто?

— Но тебе нужно долететь с Рейнирой до Набу, — раскрыл все карты Корки.

Дин позволил возмущению показаться на его лице. 

— Нет.

Рейнира негромко фыркнула. 

— Парень, не упрямься, — настаивал Корки. 

— Я не таксист, — насупился Дин, сложив руки на груди.

— Дин, пожалуйста, — просил Корки. — Иначе тебе просто так её дед не поможет.

— А так вернёшь меня, тебе ещё и заплатить могут, — подключилась Рейнира. 

Дин выдохнул тяжело и устало, явно намекая на своё недовольство всей ситуацией. Рейнира осуждать его не смела. Предложи ей так кого-то подвозить, она тоже не была бы в восторге, но для виду бы согласилась. Перспективы бы возможные нашла, выгоду для себя. В голове проносились слова бабушки: «чаще всего ты не можешь изменить положение вещей, но ты можешь обернуть их в свою пользу, если у тебя есть дальновидность и мозги». 

— Дин, ты моё доверенное лицо, — убеждал Корки, — я полагаюсь на тебя. 

Дин упёр руки в бока.

— Значит, информация будет стоить проездом на Набу? 

— Знал, что ты согласишься! — в глазах Корки блеснуло озорство. Дин же веселиться, похоже, не собирался. — Тем более, я уже забронировал два билета, у тебя выбора не было.

— Вот сам бы и полетел, — строптиво буркнул Дин. 

— А мне нельзя, меня тоже вызывают.

Рейнира наблюдала за их диалогом с лёгкой улыбкой, не собираясь встревать. В глазах Дина, недавно готовых метать молнии, появилось смирение. Он, казалось, смирился с возложенной на него ответственностью за жизнь Рейниры. Дин повернул к ней голову и стал изучать глазами, словно прикидывая в мыслях, стоило ли оно того. При первой встрече её напрягал такой его взгляд, теперь же она оставалась невозмутимой. Сама так могла на людей смотреть, когда изучала их.

— Надеюсь, оно того стоит, — выдохнул Дин.

Корки улыбнулся одними глазами.

— Супер! — обрадовался он. В следующую секунду его взор был обращён на Рейниру. — Ну, что? Будем прощаться?

— Не ругайся с Рейном, пожалуйста, — попросила она.

— А это зависит от него, — бросил Корки. Рейнира, усмехнувшись, покачала головой. Он сгрёб её в охапку, прижав к себе. — Эх, мне тебя будет не хватать! Я обязательно постараюсь тебя навещать! 

Рейнира не сопротивлялась. Не хотела вырваться из объятий Корки. Прикрыла глаза и положила голову ему на грудь. Окружающий мир перестал существовать. Мокрые лапы отчаяния начали сжимать душу. Запах предстоящей разлуки отправлял воздух. Рейнира не хотела ещё и терять его. Грустные мысли тянули вниз тяжёлым грузом, заставляя каждую оптимистичную мысль разбиться вдребезги. Будущее, относительно продолжения связи с Фениксом, рисовалось в мрачных тонах. Криффов пессимизм. У неё начнётся иная жизнь, будут другие обязанности. Как раньше не будет. Корки заверил, что будет навещать её, не оставит. Рейнире хотелось бы в это верить, но не верила, что всё окажется именно так. 

Объятия затянулись дольше положенного. Корки через силу, не хотя, отстранился.

— Не обижай её, понял? — наказал шутливо строгим тоном он. — Мы возвращаем некоторых найдёнышей к своим семьям. Считай она тоже как найдёныш. К тому же, она знать.

— Хорошо, — согласился Дин, — понял. 

Корки подмигнул им напоследок и спешной походкой направился к выходу. Рейнира смотрела ему вслед и чувствовала, как терялась последняя ниточка, связывающая её с Фениксом. В душе образовалась зияющая дыра. Мотивация ускользала сквозь пальцы, как песок, оставляя её с мыслями, что уже точно конец. Конец её эпохи Хоуп и эту дыру не закрыть.

Рейнира невольно обратила внимание на Дина, смотрящего вдаль. Под его глазами растянулась и провисла кожа, создавая углубления с тенями. Он не высыпался, как признался в недавней переписке. В последний раз ему спалось лучше дома, на Конкордии, в окружении своего племени. На его месте, Рейнира бы начала пить успокаивающие чаи, которые помогли бы восстановить силы во сне. В крайнем случае, снотворное. В груди проснулось чувство жалости. Рейнира знала Дина не так много, они общались в переписке, — спасибо Мэл, решившей позволить хотя бы это, — но, глядя на него уставшего, ей захотелось ему помочь.

Дин хрипло усмехнулся своим мыслям и повернул голову к Рейнире.

— Найдёныш?

— А я не подхожу? — задала встречный вопрос Рейнира, лукаво улыбнувшись.  

— По возрасту, — беззлобно констатировал Дин.

Рейнира закатила глаза.

— Ты не умеешь делать комплименты.

— Научишь по дороге, — Дин зашагал в сторону кораблей. 

На лице Рейниры расцвела лукавая полуулыбка. 

— Поздравляю, мандо, — непринуждённым тоном сказала она, ты поднялся в глазах Корки. 

— Я тронут, — саркастично бросил он. Дин увидел размер рюкзака Рейниры. Большой рюкзак был чуть ли не неё ростом, наполнен, в основном, одеждой, старыми голоснимками, а ещё старой, запылившейся коллекцией насекомых. Ну и любимый датапад Рейниры. — Не тяжеловато?

— У меня мало вещей, не развалюсь, — заверила Рейнира.

Ей в самом деле было не тяжело. У неё не так много было вещей, потому что много она никогда и не просила. Дин шёл рядом с ней, за его широким разворотом плеч Рейнира вполне могла спрятаться. Она была уверена, что если к ним кто-то пристанет, то сразу пожалеет об этом. Во всяком случае, рядом с Дином она чувствовала себя защищённой. 

— Значит, — он старался подобрать слова, посмотрев себе под ноги, — ты всё вспомнила?

— Да и возвращаюсь домой, — подтвердила Рейнира. — Знаешь, для тебя ведь это тоже шанс уйти жить своей жизнью. 

Дин озадачился.

— И как же я это сделаю?

— Ты можешь стать наемником, ну, как например, — предлагала Рейнира. — Там пригодятся твои навыки, и наёмники неплохо зарабатывают. 

— А ты-то откуда знаешь? 

— Читаю много, только и всего, — Рейнира убрала за ухо синию прядь волос.

Дин задержал взгляд на её перчатках.

— Холодно?

— Нет… — Рейнира сперва не сообразила, к чему он спросил. Глаза поймали собственные руки и в голове щёлкнуло осознание. — А, это? Ничего, свои причины.

— Руки сильно расковыряла?

И он попал своими словами в цель, словно стрела, прямо в самую нужную точку. Воздух отяжелел и осел на плечах. Как легко было застать Рейниру врасплох. Рейн прав, ей было ещё над чем работать. Она уловила одну крошечную деталь, которую не замечала до этого — руки Дина тоже были затянуты в перчатки. Шестерёнки в голове закрутились, Рейнира начала предполагать причину. И нашла подходящую:

— А в твоём случае кредо?

Дин неловко опустил взгляд на свои руки.

— Да, — не скрыл он. — Я угадал с руками?

— Всё так очевидно? 

— Я проницательный.

Рейнира хотела спрятать улыбку, но глаза выдали её с головой. Здравый рассудок в этот момент крутил пальцем у виска.

— Корки не сказал тебе какой наш рейс? — Дин озирался по сторонам.

Рейнира пожала плечами. Дин застыл на месте.

— Как он тебе не сказал? — негодовал он. 

— Вот так. Может он писал тебе, а ты забыл?

— Скорее ты могла забыть, ты же амнезийная.

— А кто его доверенное лицо?

Между ними повисла неловкая пауза. К счастью искать им не пришлось. Рейнира и Дин подняли синхронно подняли головы, услышав громкий голос диспетчера:

— Рейс 1030 до Набу готов к посадке у ворот номер один. Просим пройти в предполётную зону.

Они также синхронно встретились удивлёнными взглядами.

— Нашли, — Дин кивнул в сторону посадочной полосы, — идём.

Все инородцы и обычные люди сновали туда-сюда, их голоса растворялись в шуме двигателей. Рейнира прошла мимо неприятного вида дуроса, косо посмотревшего на неё. Она старалась затравленно не оглядываться и убеждать себя, что ничего плохого с ней не случится. На самом деле, все казались ей подозрительными и не внушающими доверия. Кажется, она превращалась в параноика. Рейнира постаралась держаться ближе к Дину. Один раз её обступили пьяницы, выпрашивающие денег или провести с ними время. Пришлось замедлить шаг, Рейнира брезгливо обвела их глазами, прикидывая, как их обойти. Спасение пришло прежде, чем она успела что-либо предпринять. Дин аккуратно взял её за локоть и увёл от пьяниц. Рейнира отругала себя за такую растерянность. 

— Не медли, иначе опоздаем, — торопил Дин, 

Едва они успели попасть на борт, раздался режущий слух сигнал, лампы детектора замигали красным. Дин с Рейнирой одновременно остановились и стали рассеянно оглядываться. Они ведь ничего не проносили запрещённого.

— Простите, сэр, — обратился к Дину белоснежный дроид, — вы должны убрать ваше оружие.

Так вот в чём было дело. В оружии. 

— Я мандалорец, — стал пояснять Дин, — оружие — часть моей религии.

— Извините, но вы не можете пройти на коммерческий рейс с оружием. — Дин оглянулся на пассажиров, спокойно проходящих на борт, потом на Рейниру. — Если хотите обсудить это с моим менеджером, я могу забронировать полёт на завтра.

У дроида находились чемоданы и один белый, как мел, специальный для таких случаев. Дин недовольно покосился на него и раздражающе вздохнул, принимая из механической руки карточку, открывающую чемодан. 

— Ладно, — буркнул он, открывая чемодан.

Рейнира покачала головой, не веря происходящему и гадая, как бы Корки или тот же Рейн восприняли бы этот анекдот. Обычный дроид заставил разоружаться такого принципиального парня, как Дин. Он переодически поглядывал на пассажиров, спокойно проходящих мимо. Брови Рейниры взлетели вверх. На её глазах он положил в чемодан бластер, после вытащил из заднего кармана ещё один бластер, а следом в чемодане оказался спрятанный в кармане штанов термо-детонатор, спрятанный в ботинке нож, трос из его наруча и ещё один нож из другого ботинка. Весь его арсенал лежал в этом чемодане и оставалось надеяться, что его багаж случайно не потеряют в космопорте на Набу.

Дин закрыл чемодан и отошёл к Рейнире.

— Я помню всё, что здесь лежит, — ткнув пальцем, грозно предупредил он.

— Проходите, — разрешил дроид.

Дин прошёл с Рейнирой на борт. Она еле сдерживалась от смешка. Настолько комично это выглядело со стороны. 

— И кто из нас помедлил?

— Ненавижу коммерческие рейсы, — пробубнил недовольно Дин.  

— Как найдёшь работу, тогда купишь корабль и никто не заставит тебя разоружаться, — утешила его Рейнира, садясь на своё место. Сняв рюкзак, она поставила его к себе на колени.

— Давай я уберу наверх? — предложил Дин, садясь рядом.

— Не стоит, — Рейнира отказала со всей присущей ей вежливостью. — Мне комфортнее, когда он со мной.

— И мешает? — Дин не скрыл во взгляде непонимание. — Странно, что этого дроида твой рюкзак не смутил.

— Просто я не таскаю оружие.

Дин приметил рядом с ними свободное место и положил рюкзак ровно между ними. 

— А если хозяин места придёт? — предположила Рейнира.

— Теперь он хозяин, — Дин ткнул пальцем на её рюкзак.

Спустя минут десять их транспортник поднялся ввысь и покинул орбиту планеты, направляясь на Набу. Домой, к семье.

Их транспортник внутри был отполирован до блеска. Ни одного грязного пятнышка, ни одной царапинки. Даже работал внутри кондиционер. Сиденья, обитые мягкой чёрной кожей, выстроены ровными рядами. Иллюминаторы, обрамляющие транспортник, предлагали захватывающий вид на бездонный космос и яркие точки. Транспортник был практически весь забит пассажирами. По правде говоря, Рейниру пугала неизвестность и бездонность космического пространства. Ей всегда было страшно оказаться одной посреди бесконечной пустоты. Наверное, умереть, будучи выкинутой в космосе, одна из самых страшных смертей.

Рейнира боролась внутри с трепещущим ожиданием, предвкушая встречу с роднёй. Ей не верилось в происходящее. Совсем скоро она будет дома, увидит маму, дедушку, бабушку. А папа? Спасся ли он тогда? В голове рисовались их лица, какими она их вспомнила. Проблема в том, что не могла она вспомнить чётко лицо отца. Образ будто померк. Она всем сердцем любила всю свою семью, в том числе бабушку, чьи нравоучения были сродни удавке. Рейнира по ним соскучилась. В тоже время, что-то тянуло камнем вниз, в бездну плохих мыслей. Что если они её не признают? Если обвинят самозванкой? Рейнира постаралась взять себя в руки: если и так, можно легко сделать тест ДНК, тот подтвердит, что она на самом деле Рейнира. К тому же, в память возвращались другие воспоминания: их поход за грибами с дедушкой, бабушкина роскошная комната, как мама готовила печенья, день отца и папину улыбку на подарок дочери. То, что в теории ей бы могло помочь подтвердить свою личность. 

Дальняя дорога утомляла. Рейнира поёрзала на месте, ноги затекли от долгого сиденья на одном месте. Глаза начали слипаться и сон тянул к ней свои ручки, стараясь утянуть за собой. Хотелось ненадолго прикрыть глаза и вздремнуть, но нельзя. Это не Феникс, где можно было спрятаться в каюте. Здесь и посторонних больше было в разы. Рейнира впервые путешествовала одна. Раньше она это делала с Фениксом, летала с планеты на планету. А до потери памяти её сопровождали мама и папа, бабушка с дедушкой, тётя Тесс, иногда бабушкины слуги и папин водитель. Из-за папиной работы у него был свой корабль и свои люди. Рейнира часто видела в папином окружении каких-то незнакомых ей людей, его помощников, как она понимала. Её попытки вспомнить чёткий лик папы обернулся неудачей. Она вспомнила его цвет волос и глаз, как он смотрел на всех, но чёткий образ отсутствовал, смутным был, расплывчатым, и её это пугало до глубины души. 

Сонливость в этой борьбе взяла вверх, и Рейнира начала проваливаться в сон. Что даже не заметила, как её голова упала на рюкзак. 

— Эй, ты аккуратней, — разбудил её Дин и осторожно придержал, когда она чуть не упала. — Упадёшь ещё.

Рейнира резко вздрогнула и раскрыла глаза, рассеянно озираясь по сторонам.

— Я не сплю, — бормотала она не разборчиво. — Не сплю. 

— И чуть не упала ты как раз не из-за этого, — Дин устало протёр глаза. — Просто скучно стало.

— Сам бы поспал, — посоветовала Рейнира, с сочувствием глядя на него. 

— Я не устал, — предательский зевок вырвался наружу.

Рейнира видела его усталость. Будь они на Набу, она нарвала бы в бабушкином саду трав успокаивающих и заварила бы ему чай для спокойного сна. Ему и себе тоже. До Набу им лететь, судя по экрану на спине сидения, около четырёх часов. В присутствии кого-то чужого, Рейнира точно нервничала бы сильнее обычного, волнение шалило бы против её воли, но в присутствии кого-то знакомого волнение не было настолько сильным. С Дином становилось спокойней, словно ласковый ветер и лучи солнца. Его присутствие её не напрягало.

— Ты впервые летишь коммерческим рейсом, я права? — спросила у него Рейнира.

— Я кроме Конкордии и родного дома ничего не видел, — сознался Дин. — А, ну и ту планету, откуда мы улетели. Точнее, местный космопорт.

— И местную интеллигенцию, — добавила Рейнира со смешком в голосе.

Дин в знак понимания кивнул. 

— У меня началась там социофобия.

— У меня тоже, — Рейнира устало массировала шею. — Я всегда путешествовала с Фениксом, на их корабле.

— А до амнезии?

Рейнира в задумчивости подняла глаза.

— У моего папы был свой корабль, — вспоминала она. — У маминой семьи тоже. Меня всегда кто-то из близких подвозил, ну или хотя бы те, кого я знаю, я не оказывалась одна. 

— Им важна твоя безопасность, любой промах в наши времена может стоить много, — высказался Дин. — А ты хотела бы одна путешествовать?

Рейнира задумчиво пожала плечами, уставившись в обзорное окно, на тёмный бархат с маленькими белыми точками. 

— Не уверена, — честно призналась она. — Я хотела всегда уйти от Феникса, быть свободной, всё решать самой. — Рейнира повела плечами. — Вообще, я мало думала над тем, чего хочу на самом деле. Времени не было. 

Густая тишина окутала, словно большое одеяло. Мысли возникали и исчезали, бились о камни, подобно о волнам. Бесструктурные, бесформенные. От маленького откровения Рейнира почувствовала себя уязвимой. Она старалась вспомнить детство, свои желание в то время, когда море было теплее, а небо не таким хмурым. Лучи осветили пробивающиеся сквозь мрак детские воспоминания: лазание по деревьям, деревянные качели у бабушкиного дома, как они с папой и мамой вместе смотрели какой-то ужастик. Рейнира тосковала по своей семье. Ей хотелось бы посплетничать с мамой, читать детективы с дедушкой и сидеть с бабушкой в её покоях. Ей хотелось, чтобы папа снова привёл её в сенат, на свою работу, хотелось увидеть своего близкого друга, заканчивающего с ней фразы. Но все они были далеко, и рядом никого, кроме Дина. Рейнира хотела вернуться в детство, где она была счастлива. Где мама с папой были сильнее всех на свете. Хотелось в то время, где всё было спокойно. Без крови.

Холодная дрожь пробежала по телу от последних воспоминаний дома. Беспокойство за семью разрасталось в геометрической прогрессии. Душу согревала одна мысль — раз дедушка откликнулся, значит, он был жив. Но выжили ли все остальные? Мама? Бабушка? Папа? Кровавая ночь унесла жизнь многих, кровь рекой пролилась, такая, что способна была обогнуть всю планету. Хоть бы в этой крови не была её семья. Хоть бы они все были живы. 

Из раздумий Рейниру выдернул тихий голос Дина:

— Не ты одна разбираться с этим будешь, — она повернулась корпусом к Дину. Тот смотрел задумчиво вдаль, словно придавался своим мыслям. Ему тоже нелегко было говорить о таком. Рейнира помнила, что он был в схожей ситуации. — Честно, я думал уйти в охоту за головами. Им платят много, плюс так я быстрее найду племя.

— Чего тогда передумал? 

— Не уверен, что это не противоречит кредо, — объяснил Дин. — Чтобы мандалорец — воин, всегда служащий благой цели, был охотником…

— Это смотря с какой стороны посмотреть, — рассуждала Рейнира. — Да, ты охотник, но работаешь для каких целей? Просто насладится кровью?

— Нет, — сморщился Дин. — Я думал так заработать на собственный корабль, найти племя, может помогать им так кредитами.

— И разве это не благая цель?

Дин затих. В размышлении нахмурился и поджал губы. 

— Ну а с другой стороны, куда я без образования пойду? — думал вслух он. — Контрабандистом?

— Здесь решай уже сам, — Рейнира согнула одну ногу в колене, сняв обувь. — Знаешь, если реально хочешь, то ничего тебе не помешает. 

Она уяснила это несколько лет назад, пока искала правду о себе. Никакие препятствия не помешали её небольшому расследованию. На Дина давить она не хотела, пускай сам решает, чего ему нужно.

— Наёмник-герой, зарабатывающий на нужды племени, — представлял Дин. — Отбирает деньги у богатых и отдаёт бедным.

— Смотрю, у тебя фантазия наконец-то заработала, — сардонически подметила Рейнира.

— Она у меня всегда работала, я просто не трачу время на это, — оправдывался Дин. — Вечно сидеть на шее Корки я не буду точно. А племя мне найти надо. Защищать их потом тоже — это одна из моих обязанностей. — Он ненадолго замолчал и набрал в лёгкие воздуха. Переваривал сказанное. — Я не могу подвести их, я должен им помогать.

— И опять таков путь? — Рейнира встретилась с вопросительным взглядом Дина. — Извини, я должна была сказать.

— Извиняю, ведьма.

— Я вообще-то Рейнира теперь.

— Понял, ведьма Рейнира. 

В присутствии кого-то знакомого просыпалась игривость, лёгкость. Не просто знакомого, а кого-то, кому довериться можно было. Дин парень сложный, загадочный, но Рейнире показался тем, кому можно верить. Он был похож на неё, она это видела, чувствовала. Впервые за пять лет она встретила кого-то примерно своего возраста и этот кто-то оказался с подобными проблемами. Мысли о плохом, что семья её не примет, стихли, покинули разум и сменились чем-то более приятным. Рейнире не хотелось, чтобы и с Дином оборвалось общение. Дело было не в том, что он хотел пойти в наёмники и хорошего наёмника следовало держать при себе, как верного пса. Он был тем человеком, который её понимал. Не ругал, не осуждал. Такого человека потерять было бы преступлением.

По пути на Набу, Рейнира поменялась со своим рюкзаком местами, пересела поближе к Дину, и после пресного обеда и не очень вкусного чая, она заснула на его плече, а он, прижавшись щекой к её макушке, уснул следом за ней.

                                ***

Они проснулись прямо во время посадки. Дин, осознав неловкость всей картины, поспешил отстраниться. Предательский румянец показался на его щеках. Рейнира смотрела в обзорное окно и видела раскинутый внизу ландшафт, захватывающее своим видом голубое небо и проплываюшие мимо облака. Пышные зеленые равнины простирались до самого горизонта, прерываемые сверкающими озерами и величественными водопадами. Деревья взмывали ввысь, их листва переливалась тысячами оттенков зеленого. Рейнира неосознанно задержала дыхание в предвкушении. Она была дома. Спустя столько лет она вернулась домой, к своей семье. Совсем скоро она встретится с ними.

Спускаясь по трапу, Рейнира с рюкзаком за спиной оглядывала некогда родные просторы. В глазах играл неподдельный, почти детский восторг. Суета в космопорте её не волновала совсем. На первом плане лишь мысли о её возвращении домой. Она ощутила как воздухе витал аромат цветущих растений и свежей травы, создавая опьяняющий аромат, который приглашал исследовать этот райский мир. В случае Рейниры, исследовать его заново. Осталось только отыскать семью. Не должны ли её встретить в космопорте? Дедушка или кто-то из слуг? Стоит быть ближе к Дину. До возвращения к семье Рейнира могла полагаться только на него.

Им на путь выехал белый дроид с чемоданом Дина. К счастью всех, особенно Дина, багаж в космопорте не потеряли. 

— Добро пожаловать в Тид! — объявил нараспев дроид.

Абсолютно непоколебимый Дин показал ему ключ-карту.

— Вот, — сухо сказал он, открывая чемодан,

Прежде чем Дин забрал своё оружие, он тщательно осмотрел содержимое чемодана, проверял, всё ли было на своих местах, да и были ли это его вещи, вдруг перепутали. Рейнира скользнула незаинтересованным взглядом. Будь она на его месте, тоже всё проверяла бы. Мало ли, что случится могло. Что-то из оружия могли случайно или специально потерять, забрать. Рейнира в этом плане была параноиком. 

Как только Дин забрал всё оружие и дроид укатил в своём направлении, он повернул к ней голову.

— У меня плечо из-за тебя затекло, — проворчал шутливо он. — Когда в другой раз захочешь уснуть на моём плече, не ешь так много. 

— Не прикидывайся, мандо, тебе не было так тяжело, — Рейнира, не отрывая зрительного контакта, чуть наклонила корпус вперёд. — Мне в таком случае пожаловаться на тяжесть твоей мандалорской башки?

— У меня не тяжелая голова, — возразил Дин.

— Разве? — льдистые глаза Рейниры восторженно заблестели. — Тогда не потрудишься объяснить, как твоя голова, учитывая твои габариты, оказалась легче моей, когда я в два раза меньше тебя?

Дин запнулся, осознав сказанное. 

— А у тебя вся еда уходит в голову, — выкрутился он, довольно выпрямившись.

— Скорее это тяжесть мозгов, — отрезала Рейнира. 

Дин качнул головой и хрипло усмехнулся. Их так развесила их короткая шутливая перепалка, что они не заметили приход незнакомца:

— Леди Рейнира? — позвал он.

Рейнира инстинктивно напрягалась. Они с Дином одновременно обернулись на голос. Незнакомец, коренастый, в блестящих сапогах и синем балахоне, прятал своё лицо под капюшоном, а руки в объемистых рукавах. 

— Вы кто? — с недоверием спросила Рейнира.

— Я Су, — представился из-под капюшона низкий голос. — Меня отправил вас встретить ваш дедушка, Эрвин Кастиль. Госпожа, вам нужно следовать за мной, я отвезу вас к вашему деду.

Он потянулся своей рукой, чтобы взять её за локоть, но Рейнира отошла на шаг назад. Этого хватило, чтобы Дин успел закрыть её своей спиной. Как гора, он встал перед ней, всем своим видом показывая, что для того, чтобы дойти до неё, придётся пройти через него.

— Мы и сами в состоянии добраться, не дети, — выпалил хмуро Дин. 

— И с какой стати я должна вам доверять? — недоверчиво сощурилась Рейнира, выглядывая из-за его спины. — Думаете, я просто так поверю совершенно незнакомому мне человеку, который и лица своего не показывает? 

— Быть может, вы меня вспомните так? — Су откинул капюшон. В голове вспыхнуло осознание, вернулось очередное воспоминание. Возле деда всегда ходил какой-то крупный, лысый мужчина с пухлыми щеками. Рейнира вспомнила, что от него всегда пахло какими-то пирожными. — Цвети и царствуй. Не это ли девиз вашей семьи? Если вы вообще та, за кого себя выдаёте?

Любопытство боролось с осторожностью. Су назвал девиз её семьи. У каждого набуанского дома были свои фамильные гербы, девизы, цвета, семейные устои, традиции. Одни звучали тихо, едва слышно, другие мощно, до самых глубин пробирали. «Цвети и царствуй» — девиз дома Кастиль. Их гербом был меч, вокруг которого обвились розы. Су был одет в цвета её дома, назвал её девиз, да и она начала его потихоньку вспоминать. Только Рейнира доверять ему не собиралась всё равно. 

— Веди меня, — рискнула она, — но он пойдёт со мной. 

Су окинул Дина коротким оценивающим взглядом. 

— Как вам угодно, — позволил он, — можно.

Су пошёл к выходу из аэропорта. Перед тем, как последовать за ним, Дин взглянул через плечо на Рейниру:

— Мудрый ход.

— И ты не будешь ворчать, что тебе это не надо? — ухмыльнулась Рейнира.

— Я же за тебя отвечаю, — вполне серьёзно проговорил Дин. 

Рейнира склонила лукаво голову и последовала за Су. Дин, как её сопровождающий и защитник, шёл позади. Чтобы и сзади никто не смел к ней подойти.  

Су привёл их к чёрному спидеру и сел с ними внутрь. В спидере также пахло пирожными, с рюкзаком Рейниры в салоне стало ещё теснее. Был вариант усадить её вперёд, к Су, но эту идею отверг Дин, поставив на переднее сидение рюкзак, а сам сел сзади с Рейнирой. Су вывез их из космопорта прямо в столицу. Окна снаружи затонированы, никто не мог видеть пассажиров внутри. Зато снаружи Рейнира могла прекрасно увидеть весь проплывающий мимо пейзаж. 

Набу действительно была прекрасной планетой изумрудной красоты, где природа и технологии гармонично соответствовали. Цветущая и пышная, ее жизнь смогла пробиться даже сквозь трупы и пепел Кровавой ночи. Прозрачные реки извивались по ландшафту, как серебряные ленты, отражая яркое небо. Птицы с разноцветным оперением летали по воздуху, наполняя воздух мелодичным пением. Города Набу построены в симбиозе с окружающей средой. Здания из органических материалов сливались с природным ландшафтом, их изогнутые формы напоминают ракушки и лепестки цветов. Рейнира видела в окне каменные строения, оказавшихся в объятиях кустов и цветов. Здания разделяли широкие дороги, обсаженные кучерявыми деревьями, от них отделялись кривые улочки с узкими переулками. После Кровавой ночи жизнь продолжалась. Рейнире многое предстояло узнать. Наверняка местными дышалось иначе, воздух был другой. Когда сменяется эпоха, ты к ней либо приспосабливаешься, либо умираешь

Су довёз их до здания недалеко от центра Тида. Каменное строение ничем не отличалось от других. Разве что, только высокими ступеньками, большими бежевыми колоннами у входа и высеченной из камня розой. В груди появилось сверлящее чувство, Рейнира вспомнила — здесь работал её дедушка. В связи с проблемами по здоровью он приезжал в столицу очень редко и оставлял дела на своих помощников, но в те редкие моменты, когда требовалось прибыть в столицу, дедушка брал с собой внучку. Дома потом она скромно рассказывала, как рисовала каких-то бабочек, замки с принцессами, бальегов и принцев, пока её дедушка решал важные вопросы. Она никогда ему не мешала, была тише воды и ниже травы, присутствие ребёнка из-за никого не тревожило. Так было и в те моменты, когда папа брал её с собой в сенат. Ей было интересно, а папе спокойно, что дочка была при нём. У дедушки стоило спросить насчёт папы.

Всю дорогу до кабинета дедушки они провели в громком, давящем на разум молчании. Рейнира чувствовала, как пульсировала вена на шее от волнения. Её вели к дедушке. К семье. Осталось только доказать, что это была она, его маленькая внученька. Та самая внучка, засыпающая под статьи о политике, собирающая с дедушкой в лесу грибы, читающая с ним детективы и шутящая над бабушкой. Внучка, что отсутствовала из-за злой трагедии пять лет и, когда казалось, надежды уже не было, вернулась домой. Терпение медленно раскалывалось. Пять лет в ожидании — и она дома, скоро увидит дедушку. 

Тяжёлая дверь с громким лязгом отворилась, Су прошёл в кабинет первый, Рейнира пошла за ним. Большие окна были с видом на зелёные фруктовые деревья. На стенах персикового цвета были нарисованы замысловатые узоры. В центре стоял вытянутый тёмный стол с гладкой поверхностью. Рейнира застыла в оцепенении, лёгкие сжались. За столом, читая датапад, сидел пожилой мужчина, с посеребренными от времени волосами, его серо-зелёные глаза бегали по тексту на экране — Эрвин Кастиль. Муж Супе Кастиль и отец Дорры Кастиль. Бывший министр внутренних дел, а ныне член совета Набу, министр, отвечающий за разведку, слухи, деятельность шпионов и сбор информации, как на Набу, так и за её пределами. Родной дедушка Рейниры.

Он оторвал взгляд от датапада и снял с носа очки. 

— Спасибо, Су, — поблагодарил дедушка. — Оставьте нас.

— Министр, — Су глубоко поклонился и вышел за дверь.

Заметив Дина, оставшегося с Рейнирой, дедушка вежливо уточнил:

— И ты парень, дуй за дверь. 

— Я никуда не пойду, — Дин оставался невозмутимым.

Губы дедушки скривились в ухмылке.

— Похоже, ты времени зря не теряла. Нашла защитничка.

— Я сам нашёлся, — выдал уверенно Дин.

Дедушка смотрел на него снисходительным взглядом. Дерзость Дина его нисколько не покоробила. Наоборот, ему будто доставляло это удовольствие. 

— Очаровательно, — прокомментировал дедушка. — Рейнира, может ты как-то повлияешь на своего мальчика, а то он начинает мне нравится?

— Дин, — обратилась к нему тихим голосом Рейнира, — всё в порядке. 

Дин простоял недолго, глядя ей в глаза, будто размышлял. Перевёл недоверчивый взгляд на её деда и обратно на неё.

— Я буду за дверью, — уведомил он и ушёл.

Рейнира осталась один на один с дедушкой, по которому так скучала. Она не думала бояться его. Он не был дедом с отцовской стороны, внушающего одним своим взглядом ужас и страх. Однако отделаться от мерзкого волнения не удалось. Хотелось столько всего рассказать, крепко обняться, но понимала, что позволить себе такую роскошь никто из них не мог. От растерянности она осталась стоять на месте, вновь оцепенела. Дедушка тихо хмыкнул.

— Хороший парень, — он встал из-за стола. — Дерзкий, уверенный, сильный. Как нашла?

— Долгая история, — вышла из оцепенения Рейнира.

Над ухом раздался шум колеса. К ней подъехал на одном колёсике серый дроид.

— Мэм, дайте вашу руку, — попросил он.

— Зачем? — не поняла Рейнира.

Неосознанно она приподняла левую руку и тут же ощутила острую боль в пальце. Рейнира вскрикнула от внезапной боли и одёрнула руку. Перчатки она сняла ещё по дороге из-за липкой жары. На пальце выступила алая капля крови. Тошнота медленно подступала к горлу, в ушах зашумело. Рейнира, спрятав руку, кинула злобный взгляд на дроида, укатившего прочь. 

— Так надо, — кратко разъяснил дедушка. Он одним жестом руки указал на стул рядом с собой. — Боишься крови? 

— Дурно от неё, — Рейнира села на стул. 

Дедушка присел на край стола. За пять лет он будто сильнее поседел, он сохранил невысокий рост, острые черты, памятные ей, и ту же снисходительность в серо-зелёных глазах. Серебряной розой был застёгнут синий плащ. Он никогда не любил розы, у него аллергия на цветы, но из-за принадлежности к Кастилям был вынужден носить цветок на плаще. На одном пальце дедушке красовался золотой перстень, тоже с розой. На другой руке был ещё один перстень с выгравированной буквой «Ш» и щитом. Перстень обозначал его изначальную принадлежность к другому дому — Шаан. До брака с бабушкой, дедушку звали Эрвин Шаан, но после свадьбы, из-за обычаев Кастилей, был вынужден сменить фамилию. 

В воздухе царило тягучее напряжение. Вот они, дедушка и внучка, пять лет спустя, а не могли друг друга обнять и сказать пару ласковых слов. Между ними был невидимый, непробиваемый барьер, держащий их на расстоянии. Словно они были чужаками, не близкими людьми. Это резало больнее кинжала. 

— Как долетела? — как ни в чём не бывало спросил дедушка.

— Спокойно, — начала отвечать Рейнира. — Я спала.

— Это хорошо, — кивнул дедушка, — силы восстановила. 

— Как мама? — захотела спросить Рейнира. — С ней всё хорошо?

— Ты её увидишь, — заверил дедушка, — но для начала побеседуешь со мной.

Его ровный тон и начал неприятно щекотать нервы. Он её прощупывал. Так осторожно, медленно. Рейнира сжала челюсти. Её положение её отрезвило. Дед не имел понятия, была ли она в самом деле его внучкой, или же перед ним самозванка. Он всё ещё не стремился сближаться.

— Я не против, — Рейнире и выбирать не пришлось. Выбор был сделан уже заранее.

Взгляд дедушки стал более цепким, сосредоточенным, он чуть наклонился к ней, оказавшись практически вплотную, и больно дёрнул за щеку. 

— Ай! — Рейнира одёрнулась. 

— Не маска, — делал выводы дедушка. — Ясно.

— Дед, это я, — защищала себя Рейнира. 

— Вот сейчас и поймём, — сладкие интонации исчезли из его голоса. Сиплый голос решал как нож. Взгляд пристальный, острый как клинок. — Ты это или нет.

— Сделай тест ДНК, ты же для этого брал мою кровь, разве не так? 

— Так, — подтвердил дедушка. — Тест уже делается, Рейнира. — Он произнёс это имя, смакуя на вкус, пробуя. — Не зря бабка так назвала, да? 

Рейнира сдвинула брови к переносице. 

— Вообще-то… я не уверена, но назвала меня так не бабушка. 

— Неужели? А кто же?

Рейнира пыталась вспомнить. Точно не бабушка дала ей это имя. Бабушка дала бы ей традиционное набуанское, короткое, никак не длинное. Выходит, имя ей мог дать папа. В крайнем случае дедушка Регал. Хотя вряд ли он стал бы учавствовать в её жизни. 

— Я не помню, — честно сказала она. 

— Проехали, — закрыл тему дедушка. — А Раксус помнишь? Бабуле твоей там понравилось.

— Меня не могли на Раксус затащить, а уж тем более бабушка, — оспорила Рейнира. — Она никогда не покидала дом. Ну… при мне точно. И меня она куда и водила, так на какие-то приёмы.

Это была правда. Бабушка так хотела воспитать из неё благочестивую леди, что при каждом удобном случае водила на светские мероприятия, полные роскоши, лицемерных богачей и различных вкусностей. Рейнира никогда не любила бабушкины приёмы и не любила выходить в свет. Она больше любила тесный семейный круг, где она могла побыть собой, просто Нирой, а не леди Рейнирой.

— А про Раксус почему? — Дед распахнул глаза, будто вспомнил что-то: — А, точно, ты училась тогда.

— Меня не потащили бы из-за моей аллергии. Я задыхаюсь на подобных планетах.

Рейнира не забыла захватить с собой лекарства и свои таблетки от аллергии. К счастью, на Набу они ей не понадобятся. Дымкой появилось воспоминание из детства: она маленькая, лет шести, сидела в тёплом одеяле, с красными от аллергии глазами, кашлем и зудом в глазах, пока мама с папой хватались за головы и гадали, как спасти дочь и что делать. Тётушка Тесс стала их спасителем, героем. Оказалось, у неё была та же проблема. У неё и бабушки Арианны. Наследственное, чтоб его. 

Дед нахмурился своим мыслям.

— Ясно.

— Это правда я, поверь, — убеждала Рейнира.

— Подожди, мы не закончили, — дедушка навис над ней немного угрожающе, отчего Рейнира непроизвольно вжалась в спинку кресла. — Думаешь, я поверю просто тебе? Одним словам? 

Рейнира судорожно сглотнула. Справедливо. Стоило набраться терпения.

— И как же тогда ты училась на Корусанте? — продолжал дедушка свой допрос. 

— Сперва очно с лекарствами, — вспоминала Рейнира, стараясь контролировать свой голос, — потом заочно. 

— Тогда же тебя отвёл дед по отцовской линии волосы красить, вы так дружили, а как он тебя любил...

Кровь в венах забурлила, вскипела от неприятных воспоминаний. Немая паника схватила её за шею и сдавила. Дедушка изводил её неправильными фактами, проверяя, лгала она или нет, словно в разуме его работал детектор лжи. Она играла в его игру, принимала правила, до того, как дедушка затронул самое неприятное, перешёл черту. Соль насыпал на рану. Он вскрыл одно из тех воспоминаний, что Рейнира стремилась забыть. Заставил её вспомнить то, отчего сердце бешено стучало от страха. Дедушка сам того не осознавая нажал на красную кнопку. Терпение Рейниры надломилось окончательно.   

— Я с ним никогда не ладила! — выкрикнула она и вскочила со стула, не дав договорить. — А красила меня мама, потому что я сама захотела! Я боялась деда, потому что он публично унизил меня! Он всегда меня ненавидел за то, что я просто существую! Меня, папу, маму… — Рейнира потёрла горло, словно там была удавка. — Дедуль, дождись результатов теста, если не веришь! 

Глаза деда стали понемногу проясняться. Словно обжёгся о раскалённые угли, перестал так грозно нависать, отклонился немного назад. Рейнира говорила горькую для себя правду. Дед Регал её ненавидел. Она была позорным пятном на его родословной. Осознание этого пришло с годами. В детстве Рейнира часто чувствовала себя непонятой, тенью на фоне таких уверенных деда Регала и бабушки Супе. Их уважали и хотелось того же. Ребёнком, она хотела проявить себя, попросила побольше обязанностей для неё. Дед Регал в тот дурацкий день, под любопытными взглядами альдераанской знати, собственную внучку, маленькую кроху, назвал никем. «Ты никто без нашей фамилии» — отдавалось громом в ушах, заставляло ужас внутри сворачиваться змеёй. В голове на перемотке звучало в голове безостановочно в моменты её падения, напоминая, кто она на самом деле. Первое воспоминание, вернувшееся к ней, было именно оно.

Дедушка не отрывал взгляда от Рейниры, по немногому будто осознавал, кто сидел перед ним. Да, дедуля, это внучка твоя. Единственная внучка, с которой ты играл в корабли, собирал с ней пазлы, кроссворды разгадывал, грибы собирал и детективы читала. Внучка, подарившая на день рождение тебе, мягко говоря, кошмарный рисунок с твоим лицом, а ты его повесил в спальню под недоумённым взглядом Супе. Внученька, за чью свободу ты спорил с женой, как когда-то спорил о правах дочери. Родная внучка, чьё первое слово было «деда», потому что ты сам учил её втихаря. Внучка, в чью смерть долгие годы не верил, поставил всю планету на уши, желая отыскать и найти её.  

В кабинет на колёсике приехал дроид. Его присутствие нарушило ту напряжённую атмосферу, что давила на всех.

— Что там? — дедушка повернулся к дроиду.

— Министр, совпадение выше девяноста процентов, — сообщил дроид.

Дедушка обратил свой шокированный взор на Рейниру. Тень пробежала по его лицу.

— Оставь нас, — приказал он. Его голос предательски дрогнул.  

После того, как за дроидов закрылась дверь, атмосфера начала меняться. Снятая с паузы реальность превращалась в начало счастливой сказки. Дедушкин взгляд начал смягчаться, уходил лёд и жесткость. Он смотрел на неё, как на раскрытую тайну. На дорогого человека, изменившегося за столько лет и вернувшегося спустя годы домой. Глаза Рейниры заблестели, губы расплылись в печальную улыбку. Дедушка взглядом, полным удивления, скользнул по её чертам, не веря в происходящая. Хотелось ущипнуть себя за руки для осознания, что это был не сон. Что происходящее — реальность. Настоящая, обволакивающая, впервые не повернувшаяся к ней спиной, руку помощи протянувшая и спасшая от падения. 

— Так это правда ты… — на выдохе произнёс дедушка, касаясь шершавыми руками её предплечий. 

— Я, дедуль, — улыбалась Рейнира, — это я.

Дедушка коснулся её щеки, и она положила свою ладонь поверх его. 

— Ты так выросла, — печально улыбнулся дедушка. Казалось, он вот-вот заплачет. — Так на маму похожа. 

— Ты такой сентиментальный, — постаралась разрядить обстановку Рейнира.

— Бабушке не говори, репутацию испорчу, — засмеялся дедушка.

Барьер между ними исчез окончательно. Того напряжения больше не было. Всё встало на свои места. Дедушка притянул её к себе и крепко сжал в объятиях. Успокаивающе гладил по спине, по голове. Нависающие над ними тучи расступились, пропускали первые лучи восходящего солнца. Его смех согревал душу и отгонял прошлые печали. Рейнира почувствовал одеколона, напоминающий запах леса, знакомый и успокаивающий, он вызвал воспоминания о детстве. Дедушка часто использовал этот одеколон, а бабушка считала его неподходящим для мужчины его статуса. В результате он назло ей брызгался всегда именно этим одеколоном, вызывая тихий смех у внучки. Рейнира почувствовала себя снова маленькой беззащитной девочкой, говорящей с насекомыми и птицами. Ребёнком, для которого существовала одна ценность — счастье. 

В объятиях дедушки Рейнира ощутила, как ушёл тот груз, что висел на ней эти годы. Несказанное облегчение позволило вздохнуть полной грудью. Рейнира наконец-то встретила кого-то из семьи. Дедушка был с ней и позволил подняться. Не упасть в отчаяние. Она снова с семьёй. Она вернулась. 

В тяжёлую дверь робко постучали. Рейнира могла не смотреть на деда, чтобы увидеть, как он закатил глаза к потолку. Пришлось отстраниться.

— Входите, — пригласил дедушка недовольным тоном.

В кабинет, пряча в объёмистых рукавах руки, вошёл Су.

— Министр, — почтительно поклонился он, — звонили из дворца. Леди Супе интересуется, во сколько вы вернётесь домой. 

— Раз уж ты пришёл, сообщи во дворец приятные вести, — дал указания дедушка.

Су обратил взгляд на Рейниру и впервые ей дружелюбно улыбнулся.

— Всё сделаю, министр. — Он собрался уходить, но тут же остановился и обернулся. — Я по какому поводу заходил… Министр Эрвин, мне впускать сюда этого парня? Он стоял всё за дверью, хотел войти, но я не пускал. Еле удерживал. Ох и напористый он. Министр Эрвин, клянусь богиней Шираей, если вы не впустите его сейчас, он выбьет дверь!

Дедушка насмешливо поднял бровь. Рейнира не ожидала такого напора от Дина. 

— Пусть ломает, — махнул рукой дедушка, — давно новую поставить хотел. Пускай его.

— Министр, — поклонился напоследок Су. Он сделал такой же почтительный поклон Рейнире. — Миледи.

Рейнира склонила в почтении голову, слегка смутившись своего нового статуса. Придётся заново привыкать к тому, что она леди. 

Дин неспешной походкой, совершенно непоколебимый, вошёл в кабинет. Словно не он несколько минут назад хотел ворваться и выломать дверь. Рейнира бы бросила колкую шутку, да при дедушке его позорить не хотела.

— Всё в порядке? — спросил Дин у неё.

— Всё чудесно, — ответила Рейнира. 

— Да, мы все уладили, парень, — заверил его дедушка, — можешь не ломать мне дверь. — Дин сжал губы в тонкую линию. Старался не выдать своей растерянности. Он выглядел в такие моменты очень забавно. — Ты доставил мою внучку в целости, живой и здоровой. От всего дома Кастиль я приношу благодарность за сохранность её жизни. За это ты будешь щедро вознаграждён. 

— Благодарю, сэр, но мне нужно другое, — вежливо отказался Дин.

Дедушка опешил.

— А что же тебе тогда нужно?

— Сэр, мне сказали, что вы можете помочь мне отыскать мандалорцев, сбежавших с Конкордии, — проговорил Дин. — Дадите контакт того, кто сведёт меня с ними.

Цель отыскать своих была у него на первом месте. С Рейнирой он полетел изначально по этой причине. Взял за неё не ответственность не просто из чистой дружбы, а из-за изначального желания отыскать мандалорцев. Как бы Рейнира не хотела, удержать надолго Дина ей вряд ли бы удалось. Да и права она не имела. Он пёс вольный, волк одинокий, сам свою волю в праве решать.

— Ну… — задумчиво протянул дед, коснувшись нависших век. — Можно, конечно, попробовать. Но ты понимаешь, что я с ходу контакты тебе не дам? Разумеется, я могу через своих шпионов узнать, но это будет не быстро. 

— Выходит я застрял здесь? — голос Дина невольно повысился от нахлынувших эмоций. 

Рейнира украдкой наблюдала за происходящем.

— А тебе некуда идти что ль? — удивился дедушка. — Дин молчал, опустил ненадолго глаза. — Про деньги можно тоже не спрашивать? — Получив снова в ответ молчание, дедушка тяжело вздохнул. — Ну, давай мы тебе денег дадим?

Он хотел что-то ответить, судя по выражению его лица и приоткрытым губам, но предпочёл смолчать. Прежняя непоколебимость Дина надломилась. Вместо того уверенного воина стоял потерянный мальчик, совершенно один на незнакомой планете, с чужими людьми. Угрюмый малец, оставшийся один, прячущийся за своей броней с бластером в руке. Рейнира видела шрамы и узнала свои. Похожие шрамы белели на её недавно сросшейся душе. Её раны зажили, а ранам Дина зажить только предстояло. Ему предстояло заново научиться дышать. Рейнире хотелось помочь ускорить этот процесс. Раз судьба так подвернулась, ей необходимо было ему помочь. Подбирать потерянных псов в её привычку не входило, но Дину дать шанс на новую жизнь хотелось сильно. К тому же, он уже сделал многое для неё. Рейнира обязана была отдать долг.

— У меня есть идея, — отозвалась она. В голову пришла, как ей казалось, гениальная идея. — Дин мог бы работать у нас. Нам же нужны свои наёмники? — Дедушка задумчиво почесал подбородок. — Он мог бы работать на нас и жить пока у нас. — Заметив взгляд Дина, Рейнира объясняла: — Первое время, пока ты не найдёшь то, что искал.

— Неплохая идея, — оценил дедушка. — Да и кости у меня уже не такие, помощь понадобиться.

— Я к вам? — переспросил удивлённо Дин. — Нет, нет, я не могу. 

— Дин, подумай, — настаивала Рейнира, не отрывая зрительного контакта. — Тебе нужна работа, так? Ты можешь работать на нас, оплата высокая, без денег не будешь. А жить будешь у нас, место тебе точно найдут. К тому же, так ты можешь сразу зарекомендовать себя как хорошего наёмника. Работал на знатную семью, а это о многом говорит. 

Дин переводил взгляд с одного лица на другое, обдумывал предложение. Рейнира предлагала ему шанс начать зарабатывать самому, не дожидаться возвращения к племени. Он сам ей говорил по пути на Набу, как хотел стать самостоятельным, как желал работать. Рейнира на путь к его мечте открыла проход через выстроенный мост. Проходи, беги, главное не споткнись. Теперь выбор стоял за Дином. Проходить через этот путь или идти в обход, через тернистые кусты и неизвестные проблемы. 

«Давай, Джарин. Ты же не идиот, чтобы отказываться от такого. Соглашайся».

Рейнира эгоистично хотела задержать его подольше. Чтобы кто-то знакомый из жизни Хоуп остался с ней в новой. 

— Хорошо, — наконец, согласился Дин, — но только не надолго. 

Рейнира незаметно для себя с облегчением выдохнула. Бабушку ждёт сюрприз.

                                ***

Рейнира сидела на ступенях у входа. Писала в заметках датапада мысли, что лезли настойчиво в голову. Постепенно строки обретали рифму:

«В объятия дома, где сердце моё,

Я возвращаюсь в родные края.

Где тепло и любовь меня ждут,

И забота близких согревает уют».

Больше в голову ничего не приходило. Внезапный порыв угас, сошёл на нет. Рейнира бегала глазами по вышедшим строчкам. Назвать это полноценным стихом язык не поворачивался. Так, лишь баловство. Рейнира профессионально поэзией заниматься не планировала. Из неё профессиональный поэт, как из Рекса балерина. Да и связывать жизнь с хобби она считала проблемным. Выгорешь, будешь потом носиться из стороны в сторону и выть от ненависти к работе. Лучше уж работа, которая нравится, но которая не является хобби. Так удобней.

Рейниру из мыслей выдернул шум двигателей спидера. Она подняла голову и отложила в сторону датапад. Ноги сами оторвали её от грязной поверхности, когда из спидера выбежала к ней навстречу женщина лет тридцати с фарфоровой кожей и родинкой на щенке. Её волнистые тёмно-каштановые волосы развивались на ветру. Рейнира сделала медленные, неуверенные шаги к ней, эмоции овладевали её разумом. Их глаза встретились через переполненную улицу и время будто для них остановилось. Большие карие глаза полны эмоций. Пространство обвалакивало в свои объятия изумление. Женщина застыла перед ней и прикрыла ладонями рот. Одинокая слезинка покатилась по её щеке. Сердце от боли сжалось — мама плакать из-за неё не должна была.

Момент, которого Рейнира так ждала. Момент, пропитанный глубокой связью и горькой тоской. Перед ней стояла её мама. Нежная, любимая, самая лучшая мама на свете, какой Рейнира всегда её помнила. Она всматривалась в родные черты и не верила происходящему. Мама, похоже, не верила тоже. 

— Рейнира… — дрожащим, но не от холода, голосом молвила она, убрав руку от рта. 

— Мама… — прослезилась Рейнира, не в силах контролировать собственные эмоции.

Плевать, что её увидят. Плевать, что она открыто демонстрировала незащищённую тоску. Невыдержанные эмоции рвались наружу. Её маска подкосились. Неважно, потому что она снова была с мамой.

Мамины глаза, полные слез радости, отражали любовь всей жизни, которая выдержала испытание временем, тяжелыми обстоятельствами и расстоянием. Рейнира хотела крепко её обнять, расспросить обо всём, успокоить, утешить, ведь она была дома. Она вернулась домой. Спустя годы слёз и скорби. На слишком долгий срок их обстоятельства разделили. Это были самые невыносимые годы в их жизнях. Самые тягостные, скорбные. Рейнире горько от слёз мамы было. Мама не должна её вообще не из-за чего плакать.

Она сквозь слёзы улыбнулась и её улыбка — маяк надежды, согревающий душу и наполняющий сердце безмятежностью. Весь мир перед ними исчез, остались только мама и дочь, соединённые родственными нитями. Мама аккуратно провела ладонями по её кудрям и коснулась щёк. Начала вглядываться, осматривать с головы до ног, остановившись на глазах. Стирала подушечками пальцев слёзы, как делала в детстве. Только раньше Рейнира была ниже, сперва, лет в пять, маме по живот, потом, лет в двенадцать, по плечо. Теперь они были одного роста.

— Ты вернулась… — всхлипнула мама. — Живая…

— Я дома, — хлюпала носом Рейнира. — Мама, я дома.

Улыбка мама стала печальней, грустней. Пухлые губы задрожали.

— Папа был бы так рад…

Сердце пропустило удар.

— Папа?…

Рейнира не успела договорить. Мама сильнее всхлипнула и прижала к себе, укутала в своих объятиях. Немое осознание тяжёло ударило по голове, отдалось громом в ушах. Пелена печали окутывала стремительно. Радость от встречи сменилась скорбью. 

Папы больше нет.

Чувство потери пронизывало тонкими иглами каждую клеточку тела. Слёзы покатились по щекам, Рейнира спрятала лицо у мамы на плече, крепче обняла. Горе окутало их обеих, как плотный туман. Папы не было. Не пережил он ту ночь, погиб. Вернее, убили. Рейнира как предчувствовала плохое и вот результат. Больше она никогда его не увидит. Не обнимет, не назовёт «папулей» и не скажет «ты лучший папа в мире». Потому что родного отца унесли на тот свет. Папа, почему? Почему именно её папу? За что его? А мама? Рейнира не представляла, каково в то время было маме. Пережить смену режима, потерю, вероятно, друзей, дочери, мужа… Такая тягостная ноша выпала на её душу. Мама не заслужила таких страданий. Не заслужила, чтобы радость из неё выкачивали и оставляли горечь и скорбь. Рейнира не простит слёзы матери, как не простит убийство своего отца. Своими руками придушит, если убийца на свободе. Яд заставит глотать. Измучает так, как мучали её семью.

В маминых объятиях становилось теплее. В её объятиях Рейнира нашла утешение и безопасность. Её присутствие — это тихая гавань, защищающая от бурь трагедий. Рейнира не хотела отпускать маму. Больше она никогда её не бросит. Никогда не забудет. 

Рейнира почувствовала согревающее тепло. Она была дома, с мамой. Она, спустя столько лет, вернулась.