Путь казался бесконечным.

После отбытия из столицы элиров[1] прошло три недели. Монотонные, утомительные три недели верхом на лошадях принесли лишь боль в суставах и пояснице — что угодно, кроме результатов. Их поиски не увенчались успехом. Но Рен хотел верить, что его верная интуиция права насчёт города, в котором закончится их путь.

Их процессия из красных кафтанов торопилась, не задерживаясь в пролетающих мимо городах и деревеньках, а потому им посчастливилось всего-то пару раз поспать в мягких кроватях, поесть тёплую еду и выпить что-то кроме воды с привкусом дорожных фляг. Усталость была вызвана и пониманием причин их столь длительного путешествия: Ренджиро, державшийся в первых рядах процессии, мрачно поглядывал на своих спутников, — те молча и тихо ехали по обе стороны от него. Их лица хранили те же тяжёлые чувства, что переполняли и его самого.

Протоптанная лесная дорога привела к небольшому сонному городку. Тишина пугала. Он станет конечной точкой их пути, а потом они вернутся в главный город на центральном материке — откуда и раскинулись сети их религиозной общины, разросшейся подобно плесени на залежавшемся хлебе. Те, кто остался в здравом уме и трезвой памяти, избегали встреч с посланниками — последователями Красного Бога, Повелителя Огня и Хранителя света и жизни. Местные жители знали об их приближении ещё до того, как посланники — в народе прозванные Красными Кафтанами из-за их тёмно-алых одеяний, — показались на горизонте.

Так им казалось.

Тёплый ветер обдувал взмокшую от растущего беспокойства шею. Время вытекало водой сквозь пальцы, и никто не ощущал его нехватку также остро, как Рен, возглавляющий троицу. Они спешились с чёрных коней и направились куда-то к северу от центра города. Затем его братья и сёстры пошли дальше, рассеялись по узким улицам, не пытаясь скрыться, ведь попытки затаиться и спрятаться для них — сущее оскорбление. Их шаги бесшумны, силуэты скрадывают мягкие, свободного пошива кафтаны и глубокие капюшоны. Обезличенные алые пятна.

Ночные тени углублялись, обходя стороной мужчин и женщину, что несли фонари; таинственный золотой и красный свет проливался им под ноги. Они шли тихо по безлюдному городу: типичный западный городишко, ничем не примечательный на фоне других. Он затерялся среди редких лесов и казалось, что весь прочий мир про него позабыл. Мир — да, а Бог — нет. И вот они здесь, чтобы рассказать о правде — выжженной в истории, выложенной костями и вознесённой на алтарь светлого будущего.

Вокруг тянулись местные каменные постройки. Чёрные, лишённые света громады взирали слепыми провалами окон, пытаясь спугнуть чужаков и их проклятую магию, что следовала за ними едва уловимым шлейфом эфира.

— Это место медленно погибает, — проронил бритый юноша, Маркус, шедший рядом с Реном. Стены осыпались, домишки накренились как попало, крыши прохудились. Их шагам вторили только капли, падающие с карнизов. — Как и те, кто жил здесь.

Троица, не сбившись с шага, прошла мимо разорванного женского тела. Кровь лужами засохла на земле, и пятнами — на каменной кладке здания. Ледяная глыба рухнула в желудок, когда Рен упёрся взглядом в стеклянные зрачки расколотого черепа. Что осталось от этой молодой, некогда пышущая здоровьем девушки? Ещё одна жизнь, которую оборвали.

— Остаётся только помолиться за их души, — с этими словами Маркус прошептал красивое четверостишие и коснулся пальцами лба.

— Полагаю, именно поэтому выжившие и не высовываются, — фыркнула Сесилия.

Невысокая девушка с чёрными плотными кудрями подняла фонарь выше, чтобы разглядеть вывеску магазинчика с грязными окнами. Кажется, в нём продавали выпечку. Булочки её интересовали поболее мёртвых тел, что иногда встречались им на дороге.

Она покачалась и тихо закончила:

— Мало тех, кому хочется ощутить на себе нашу молитву.

— Если здесь вообще живы те, за кого остался смысл молиться. Сюда наведался настоящий хаос, — впервые за долгое время Рен подал голос и поморщился от его нескладного звучания, словно он молчал последние пару веков и совсем забыл, как изъясняться. — Мы уже близко.

Троица остановилась у дверей самого дальнего и одинокого строения, больше напоминающего сооружённую из кубиков башенку — причём неуклюже, неумело, словно бы ребёнком. Углы здания странным образом торчали, окна были хаотично разбросаны по стенам, а крыша острым конусом упиралась в тёмное небо с несколькими скромными звёздами, что осмелились наблюдать за ними. Неприятное давящее чувство поселилось в груди Рена, пока он созерцал прожилки в деревянной двери и чего-то ждал. Чего? Он и сам не знал. Наверное, ему просто хотелось ошибиться, развернуться и покинуть это место. Однако алая магия, что привела его сюда, шептала: вещь, которую ищут его братья и сёстры, была в этом доме. Вещь, которую Он так жаждет.

— Приказы? — осторожно поинтересовался Маркус, взглянув из-под глубокого капюшона на Рена. — У нас не так много времени. Скоро Августина пустит остальных вытряхивать выживших из их домов. Наши поиски важнее… Мы должны…

— Ты этого не хочешь, — перебила его Сесилия, вставая перед молчащим юношей. Она коснулась его плеча, ощутив его напряжение. — Мы понимаем.

В ночи средь чёрных кудрей и тёмной кожи её голубые глаза казались Рену провидением — крупицей магии, которую обронили небеса. Они сверкали так же ярко, как и её душа, бьющаяся о стенки тела, — душа, только и ждущая момента, когда оковы её спадут и она обретет свободу.

Юноша моргнул, и наваждение — видение — исчезло, вернув женскому облику привычную человечность, скрытую в алых одеяниях.

— Я пойду один, — только и ответил он, толкая дверь. Алые нити скользнули вдоль пальцев, отворяя её магией.

Неожиданно Сесилия остановила его, ухватив за локоть. Касание было осторожным, точно вопрошающим, но всё-таки достаточно жёстким для того, чтобы его проигнорировать. Беспокойство читалось в мягких чертах, а голос звучал негромко, напряжённо, предостерегающе:

— Справишься? — Свет фонаря выхватил интерьер прихожей, и она обеспокоенно осмотрела его взглядом, нахмурилась. — Один. Ты точно справишься?

— Сесилия права. Ты же знаешь, что не обязан делать это в одиночку, — напомнил Маркус. Он чуть улыбнулся. — Для этого мы и здесь.

Больше всего на свете хотелось сказать этим двоим, чтобы сделали это вместо него; чтобы, как и всегда, прикрыли ему спину; чтобы не бросали в одиночестве бороться с мраком и ужасом предстоящего решения… Однако ничего из этого так и не было сказано вслух. Мысли громом бились о стенки черепа, но на языке было только спокойное:

— Я справлюсь.

Только он один видел изломанное, наклонившееся к его спутникам чудовище — то уже готово было их проглотить, — и вот оно одобрительно зарокотало, отдёргивая пальцы от их голов. Рен сбросил руку Сесилии и скоро вошёл в накренённое здание, сбегая от видения, всё никак не желавшего его отпускать. Сердце его билось загнанной птицей, просясь на волю.

С тихим щелчком дверь закрылась. Рен поднял руку, повёл пальцами — и между ними собрались алые крупицы, рассеивающие слабый свет. Половицы скрипели под его обувью — и это весь ответ дома незваному гостю? Слева проём уводил в небольшую скромную гостиную, а справа — в комнату с кроватью, возможно, гостевую. На первом этаже — никого, только одинокие потускневшие картины. Печальные лица осуждающе взирали на чужака, пока он медленно поднимался по лестнице.

Меж теней кружился шепоток, но ни слова не разобрать. Они напоминали заунывную песнь, медленно выворачивающую душу — его душу.

Мурашки прошлись по коже, когда парень открыл дверь в коридоре второго этажа. Пустая спальня с открытыми ставнями и машущими из окна белыми шторами. Призрак, зовущий кого-то домой.

Стены коридора, окрашенные светлой краской, были покрыты бороздами — глубокими, уродливыми и неровными. Особенно выделялись четыре рваные линии и небольшой осколок под ними. Юноша отстранённо взирал на искорёженные шкафы, разбитые стёкла в дверцах и осторожно ступал по опасной реке осколков. Хруст напоминал ему ломающиеся шейные позвонки. Страх медленно подкрадывался со спины, цеплялся за пятки, шептал, умолял гостя взглянуть под ноги и убедиться, что это всего лишь стекло — а не черепа убитых им людей.

Алый кафтан расплавленной мазью растёкся в мутном оконном стекле. Последняя дверь этого дома с сухим скрипом — прощальным, предостерегающим — отворилась. Рена встретил леденящий душу взгляд кроваво-красных глаз, искажённая натянутая усмешка на бледном лице и тонкие пальцы, что манили парня с неровного полотна.

Зеркало.

Рен моргнул, качнул головой и снова увидел перед собой своё серое от усталости, побледневшее лицо — худое и вытянутое, — и мрачно взирающие на мир тёмно-карие глаза. Ничего необычного. Просто призрак, просто мираж, навеянный его расстроенным, будто старое пианино, рассудком.

— Кто здесь?

Искры соскользнули с длинных пальцев и побежали по полу, выискивая владелицу голоса. Черномазая девчушка-оборотень, только недавно познавшая остроту своих когтей и клыков, таращилась на незваного гостя из темноты. Она забилась в самый дальний и сырой угол комнаты, разгромленной её буйным превращением. Небольшое жилистое тельце с клочками тёмной шерсти дрожало от ужаса перед застывшим напротив человеком. Чудовище в детском тельце оскалилось, клацая ещё не исчезнувшими клыками.

— Я никого не убивала! — прорычала она, сжимая в руках измазанного в крови плюшевого мишку. — Посланникам не за что меня наказывать. Я была послушной, — но на последнем слове её голос предательски дрогнул, и конец фразы прозвучал по-детски беспомощно: — Честно.

Юноша чуть склонил голову, негромко проронив что-то вроде «я тебе верю», и оглядел пустую заброшенную комнату. Всё в ней в миниатюре отражало состояние всего остального города — да и многих других городов, которые ему приходилось посещать. Вроде бы что-то цело, работает, используется, но бреши, следы разрушений, опустошения такие явные, что игнорировать их не выходит. Они почти кричали о том, что некогда хаос коснулся их всех: каждого существа, каждой вещи. Всех миров.

Шепоток становился назойливее: точно муха над ухом, которую нельзя отогнать.

— Ты одна… — он хотел спросить «в этом кошмаре?», но произнёс безобидное: — …в этом доме?

— Была ещё Мила, но она бросила меня. — На худеньком лице отчётливо виднелись большие тёмные глаза и обиженно выкаченная губа. Кем бы ни была эта Мила, для девочки она много значила. И очень жаль: оборотни были склонны к убийствам близких им людей в ночи полнолуний.— Что тебе нужно от меня?

Он заставил себя сделать к ребенку шаг и остановился, ощутив, как плечи сжимают словно тисками, как чья-то рука толкает его дальше, пока всё его тело противится чужеродному воздействию. Пальцы чувствовали шелковистый эфир алой магии, бурлящей в крови, желающей выйти и забрать своё. То существо хотело этого, и юноша мог лишь подчиниться этому всеобъемлющему желанию.

Рен чуть улыбнулся девочке, осторожно опустился на пол, раскинув длинные алые полы кафтана, и сбросил капюшон с взъерошенных волос.

— Как тебя зовут? Почему ты здесь?

Девочка нахмурилась, с подозрением оглядывая человека в красном. Её тельце подрагивало от нескрываемого страха, но вместо слёз волчонок готовился, если потребуется, выпустить когти и разорвать врага.

— А если так? — Он предусмотрительно выудил из поясной сумки конфету и снова чуть улыбнулся. — Мила просила извиниться перед тобой. Она стукнулась головой, поэтому не смогла прийти.

— Стукнулась, ага, конечно, — фыркнула девочка, но всё же потянулась за конфетой — и легко её заполучила. В тусклом свете искорок, что катались под ногами посланника, чёрные пятна отливали на её лице жёлтым. — Мила — вредина. Она пыталась забрать мамин подарок, а я просто немного её поколотила. Всего-то.

— Всего-то, — согласно кивнул головой Рен, оглядывая разорванный костюмчик, знакомые борозды на стенах и полу, а главное — запёкшуюся кровь на губах и пальцах. — Скажешь, как тебя зовут? Меня можешь звать Реном. Простое имя, согласна?

— Странное имя. У меня лучше. — Улыбка чуть скрасила жуткое выражение лица, слишком явно напоминающее волчье: с его грубой вытянутой челюстью, глубоко посаженными глазами и хищным взглядом. — Мама назвала меня Аликой. Красиво, да? Я знаю, что красиво. Лучше, чем у Милы и у тебя, человек.

— Ты права. У тебя и правда красивое имя, — тускло звучал его голос. — Расскажешь мне, что случилось здесь? Мы пришли помочь этому городу, но кажется, опоздали.

Волчица протянула руку, ожидая что-то получить, и Рен вложил в ладонь очередную конфету. Девочка улыбнулась и одним махом её проглотила.

— Луна сошла с неба и забрала их всех. — Она уставилась на него, выпустив игрушку, и перенесла вес на руки. Ни дать ни взять крохотный зверёк. — И тебя она тоже возьмет, Рен.

Что-то было не так. Совсем не так.

Одним быстрым движением волчонок бросился на посланника, но алые искры вспыхнули и горячие нити вытянулись, точно с клубков, обхватили лапы и мохнатое тельце. Рычание эхом пронеслось по пустому дому. Зубы клацнули в дюйме от его лица. Натянутая улыбка медленно сползала. Рен вздохнул, поднялся, вытянул руку — раскрылась книга, недавно висевшая на поясе, и листы засверкали под мужской ладонью, пока синие надписи не вспыхнули холодным светом.

«Убей её! — шершавый голос коснулся слуха. Он вклинивался в стройный ряд мыслей, разбивая их и путая. — И забери мою вещь. Возьми её, пока никто снова не отобрал!»

Пальцы скрутило истомой. Холодная дрожь ответила чужим голосам. Рен отдёрнул руку от гримуара, и тот бесполезной кипой листов упал под ноги, а магия бледными всполохами рассеялась, выпуская волчицу. Животное взревело, мелькнуло белыми клыками и бросилось на колдуна, но… Промчалось мимо чёрным сгустком шерсти и нырнуло в разбитое окно.

— Рен!

В комнату ворвалась Сесилия с саблей наголо и в одно мгновение подлетела к покачнувшемуся напарнику. Боль наказанием растеклась по вискам, грозя расколоть череп. Среди прочих голосов в голове звучал какой-то новый — женский, и он молил его очнуться. Окружающая реальность размылась, черты потеряли чёткость и осталась только боль.

«Бесполезный, никчёмный мальчишка, — звук прижжённой металлом кожи. Треск дров. Хруст ломаемых шей. — Ты хочешь вспомнить, что случилось той ночью?»

Крик оглушил его. Рен дёрнулся, отталкивая Сесилию, закрывая уши, задыхаясь от дыма, кашляя от гари на языке. Пепел забился в горло, и он не мог сделать ни вдоха. Ужас перед чем-то, что было скрыто за алой простыней, отрезвил его.

— Найти, — прошептал он, ошалело упираясь взглядом в безмолвную посланницу. Её ясные голубые глаза стали маяком, следуя за которым оставался шанс выбраться из мрака. — Найти девчонку. Сейчас же.

— Маркус последовал за ней, — она выдохнула и раздражённо закончила: — И люди Августины видели её, так что…

Но слова её не были услышаны. Рен бросился на выход, махнув рукой и призвав за собой гримуар. Нельзя было допустить, чтобы старая карга добралась до ребенка раньше них, иначе конец может оказаться слишком ярким. Ярким и болезненным. Для них обоих.

Холодный воздух ночи ошпарил разгорячённые лёгкие. Посланники бежали, преследуя тени волшебных следов, хватаясь за надежду, которая была слишком хитра, чтобы быть пойманной. Добравшись до площади, они наткнулись на стену из других людей в красном, а за ней возвышалась женщина преклонных лет и корчился в агонии волчонок. Его окутало жестокое магическое пламя Заклинательницы. Августина терпеливо ждала, пока элир выл и рычал. Но в какой-то момент всё это сменилось криком и детским плачем.

— Она же убьет её, — сорвался Рен, но Сесилия крепко схватила его за руку. — Есть другой способ. Он просто обязан быть!

— Рен, это конец. Не зли её, — женский голос почти затих, — не зли Его.

Алые фигуры окружили жуткую театральную сцену. Несколько посланников держало под локти Маркуса, не позволяя испортить сакральный ритуал, но он быстро опомнился и со сдержанно улыбкой выпутался из их рук: никто его не остановил, когда юноша направился к своим товарищам с поистине скорбным выражением лица. Кто-то распевно шептал таинства до тех пор, пока крик не оборвался и Августина не склонилась над сожжённым дотла волчонком. Секунды потянулись смолой, растекаясь в руках тянущей безысходностью. Рен не мог оторвать воспалённого взгляда и не знал, чего жаждет больше: увидеть священный артефакт души — или нет.

Блеснул ключик в морщинистой руке. На лице Августины расцвела тёплая улыбка: они получили то, что хотели, и не важно, какой ценой.

Опустошение, похожее на выжженную землю, на которой вряд ли что-нибудь зацветёт, целиком заполнило его сердце. Рен медленно поднял взгляд к ночному небу и впервые в жизни взмолился красной луне. Девичье предсказание — пусть оно сбудется.

— Мы приблизились на один шаг к возвращению нашего Господа, — прозвенел голос Августины, и ей вторили блаженные вздохи и возгласы. — Совсем скоро он вернётся и наши труды будут вознаграждены, а жертвы смогут упокоиться с миром.

Сесилия рядом фыркнула, крепче сжимая пальцы на руке Рена:

— И когда врата откроются, мы будем обречены.

_________

Сноски:

1. Элиры (ориг.) — все не-человеки, например, оборотни, русалки, ведьмы и многие другие. Словом, все, кто хоть как-то отличается от представителей рода человеческого.