В тот день потухло всё: и свечи, и душа Ренгоку, и огонёк души Канроджи.

      Слова Обаная оказались неправдой. Мицури не справлялась.

      Чтобы не показывать свою слабость другим, чтобы казаться сильнее и уверенней, она стала отстраняться от общества. Никто не увидит, значит никто не догадается — наверное такой логики придерживалась девушка. Но все видели, все догадались. Только помочь никто не пытался. Да и как? Помочь скорбящей душе невозможно. Либо вылезет сама, либо затонет глубже. Сейчас Канроджи уверенно шла по второму варианту.

      Но что-то в ней всё же поменялось после того дня.

      Никогда ещё девушка не была такой тревожной. Была печальной и скорбящей, но не тревожной. Пугалась каждого шороха, каждого резкого появления товарища. Беднягу отсадили на совете ближе к Водному столпу, ибо со столпом Звука ей было сидеть невозможно — резкие яркие выпады Узуя доводили её до обмороков.

      Поездки в поместье Бабочки чересчур зачастили. Руки девушки тряслись, её часто знобило. Она могла в паническом приступе прильнуть к стене и сжать руку напарника и шептать всякий бред, на подобии того, как ей страшно умереть.

      С массой тела тоже возникли проблемы — вот тут уже удивились все. Некогда, всегда голодная и прожорливая Мицури перестала так активно есть. Любые походы в закусочную отвергала, а если удавалось уговорить, то брала порции в два раза меньше. Щеки начали впадать, а и без того хрупкие плечи, казалось, стали ещё хрупче. Шинобу сильно злилась на подругу и впихивала в неё еду чуть ли не насильно. Заставляла есть при ней, готовила еду с большим составом жира и белка и регулировала, сколько раз в день питалась девушка. «С твоей массой тела нужно есть в восемь раз больше» — говорила Кочо и совала ей в рот любимые блины.

      Мечнице дали неделю отдыха. Что было неудивительно. Столп Насекомого крайне настояла на этом решении, пока проблема не уйдет или хотя бы не снизит обороты. Ояката-сама был не против: сам наблюдал за изменениями дитя. Осталось лишь понять, поможет это истребительнице или сделает только хуже.

      Тогда на поле вышел новый герой с новым планом. Столпа Любви излечит любовь — банальный, но, кажется, достоверный способ.

      — Мы идём на охоту, — с утверждением вставляет Обанай, стоя около постели больной.

      Та давится чаем, стирая капли с губ и с щек. Смотрит удивленно и испуганно. Игуро и сам знает, что девушка не хочет никуда идти — ей бы лишь лежать и плакать. Но выхода нет. Либо не предпримет хотя бы что-то сейчас, либо потеряет возлюбленную.

      — Но Обанай-сама, — мнётся она. Давай, скажи, парень выслушает всё. Выслушает и ответит нет. Он готовился к этой встречи четверо суток. У него хватит сил, чтобы выстоять против твоих чар, — разве мне уже можно?

      Мечница начала с малого. Если начнёт со своего желания и мнения, то сразу отсекут. Начнёт с обязанностей.

      — Кочо-сан разрешила, — тянет он и, при виде открытого рта с новым вопросом, кидает ещё: — Ояката-сама тоже не против.

      Девушка поджимает губу. Обанай победил — так считает сам парень, но не Канроджи.

      — Обанай-сама… — томно вздыхает она, ставя недопитый чай на тумбу рядом, а сама устала вытягивается на кровати, прикрывая веки. — Разве вы не видите, как мне плохо?

      Конечно видит. И всё понимает. Но Мицури сама не оставила ему другого выбора.

      — Вижу, поэтому и позвал, — вздыхает он. — Разве тебя не воодушевит, если ты срежешь голову проклятому демону и не спасёшь несчастного человека?

      Воодушевило бы — это более правильная трактовка. Сейчас девушку саму бы кто спас, да хоть голову срезал — она не будет против. Что ей чужая жизнь, когда она свою то губит?

      Выбора нет. Если Обанай настоял, значит знает, что делает. Теперь он ответственен за её моральный исход.

***

      Ветки хрустят под ногами, парочка вступает в тёмный лес. Интересно, в таком же лесу погиб Ренгоку? Опять она о нём думает. И будет думать вечно. Пока он до конца не изведет её и не сожрёт разум вместе с телом.

      Демон поблизости наблюдает за ними. Наблюдает и чего-то ждёт. Не уж то хочет, чтобы мечники первые проявили действие, а не он? Будто это он охотится за ними, а не они за ним. Смех, да и только. Поэтому и попадётся, поэтому и умрёт.

      Выскакивает из-за куста, нападая первым делом на Канроджи. Думает, что, напав сначала на девушку, быстро справится потом и со вторым? Как наивно. Мицури не из легкого десятка. Не зря её тело одарено такой силой, не зря её почтили званием столпа. Она с легкостью срежет ему башку своим изгибистым мечем. Если бы не одно «но» — сейчас она не в состоянии здраво мыслить.

      Девушка пугается и кричит. Катана рвёт воздух не в той траектории. Срубает лишь руку подонку и чуть не отрезает собственное ухо. Впервые она допустила такую оплошность с собственным клинком. Некогда, умелая Канроджи стала овечкой страха.

      Отскакивает в сторону, и теперь на демона уже мчится столп Змеи. Он то быстро успевает загнать животное в часть больших деревьев и, запутав противника, срубает горячую голову. Слишком легкий, слишком мелкий. Убил от силы двух-трех человек: не окреп толком. Но что не так с Мицури? Она-то почему не смогла окрепнуть?

      Девушке морально плохо — это факт. Но куда делись рефлексы и прежняя сила — это вопрос.

      Он вёл её в лес, зная, что та сможет устоять и сразится. Она сильнее его по массе, а он лучше её по технике. Прекрасный союз, прекрасная пара. Даже в одиночку Мицури завалит мелкую сошку, а потом на закуску сразиться с Низшей Луной. Неужели все оказалось куда хуже, чем они считали?

      Возвращается обратно и видит её, сидящей у дерева. Она закрывает лицо руками, дрожит и, кажется, плачет. Ревёт и трясётся от одного пустого демона.

      Парень подсаживает к ней рядом, кладёт бережно руки на дрожащие колени и пытается заглянуть в глаза. Девушка не перестаёт закрывать лицо руками и жаться к коре, пытаясь скрыться ото всех.

      — Мицури, — ласкает голосом тот. — Ты меня слышишь?

      Канроджи хлюпает. Значит слышит.

      — Я сошла с ума, Игуро? — трясется в панике её голос. — Я ведь сумасшедшая, так ведь?

      Столп гладит её нежную кожу, спускаясь слегка к голени. Другую его руку девушка резко перехватила и сжала, переплетая пальцы. Второй же своей продолжала закрывать собственные глаза.

      — Нет, Мицури, ты не можешь сойти с ума, осознавая это, — говорит он ей, и девушка начинает дрожать меньше, но по-прежнему сжимает его измученную ладонь.

      — Тогда почему я не смогла убить того демона?

      Парня мучает такой же вопрос не меньше саму мечницу. И теперь ему нужно, как ребенку, объяснять ей, что жизнь не проста и такое бывает.

      — Ты ослабла, Мицури, это нормально, — шепчет Игуро, а потом садится плечом к плечу с ней. Та не сразу реагирует, но потом вытирает свободной ладонью мокрое лицо и жмётся ближе. Хочет прижаться своей головой к его, но стесняется. — Скоро ты поправишься и убьёшь ещё десяток таких, как он.

      Канроджи молчит. Дрожь становится всё тише и тише, а затем и вовсе стихает. Девушка успокоилась, сердце Обаная ликует.

      Молчит ещё минуту, а потом выдает:

      — Ухо болит, — трогает она запотевшей рукой висок и видит кровь. — Шинобу снова будет ругаться.

      Обанаю нравится эта шутка, как и любое другое проявление её юмора. Кочо и в правду будет злиться и кидать в них грозовые молнии. Особенно в парня, ведь он отвел и не уследил. Но тот готов к этому, ведь за любовь нужно платить.

      Девушке нужен и необходим сейчас лекарь. Если в рану попадёт заражение, то тогда он полностью потеряет её, а не только душу. Но он не может уйти, оставив дело незаконченным.

      — Пообещай мне стать сильнее, — говорит он его негромко. Не видит её реакцию, но знает приблизительно. — Что ты поправишься и станешь прежней весёлой Мицури.

      Канроджи хмыкает носом. Эти слова будут подарком, для влюбленного. Но она его чуть приукрасит.

      — Клянусь, — парень встрепенулся. — Клянусь, что стану сильной и прежней весёлой Мицури.

      Это даже лучше того, что он хотел. Теперь в его сердце есть новая искорка, которая будет его греть. И Игуро надеется, что эта искорка есть и в сердце девушки: она будет так же оберегать и давать ей новые силы.

      Столп помогает подняться раненой. Отправляет в ножны катану и смотрит, как втискивает свое оружие девушка. Такой красный носик и надутые от напряжения щечки. Прелесть, да и только. Никто не устоит перед такой Мицури. И всех он прогонит от неё.

      — Пойдём?

      Ему кивают.

      Прогулка слегка освежила ее. Это видно по более твёрдым шагам и не таким грустно-испуганным глазам. Теперь она снова обижена на себя за то, что показала слабость перед напарником. Каждый раз плачет и каждый раз стыдится — ну что за душка.

      Таким прекрасным глазкам нужно сделать подарок. Опасный подарок, но её он обрадует.

      — Мицури, — сверкают его глаза в сомнительном лукавстве. — Я заметил, что тебе понравились те лампады. Не хочешь ли ты…

      — Нет! — громко трещит её голос. — Нет! Нет! Ни за что! — она по новой начала паниковать. — Никогда не дари мне свечи! Никогда!

      В тот день он узнал ещё об одном страхе Канроджи — боязни свечей и любого упоминания огня.