Покойно

Этот момент невозможно забыть. О нём не говорят, но его помнят. Солёная вода прорывается в лёгкие и топит, топит, топит. Лезвием по горлу в несколько росчерков, и на шее алым цветком распускаются жабры, хватая воздух. Верёвки распускаются сами собой, а опутанных ног больше нет, вместо них бьётся сверкающий чешуёй хвост.

Между пальцами вырастают прозрачные перепонки, а по предплечьям ползут острые плавники. Хребет ломается, корёжится, тоже вспухает шипами плавников. Белки глаз затапливает чернильная, мутная тьма. Выпадают зубы, наполняя рот горячей кровью, и на их месте вылезают острые, как осколки ракушек, клыки.

Она теперь самое настоящее чудовище. Она теперь отомстит.

Катарина помнит. У Катарины отличная память. Она может перечислить всех мужчин, которые когда-либо сделали ей больно. Она хочет убить в десять, в сто раз больше. За каждого — сотню. И в первую очередь за отца, который умер, когда должен был кормить семью. За брата, которого после смерти родителей отдали не в бордель, как её, а в монастырь, к добрым братьям-монахам. За каждого, кто трогал её своими грязными руками и вжимал грузным телом в драную подстилку. За каждого, кто бил и таскал за волосы. За капитана корабля, который обещал освободить, увезти за море, а вместо этого приковал к стене в своей каюте и брал силой по нескольку раз за ночь. За его команду, которая устроила бунт, убила своего капитана и выкинула за борт его пленницу. За них за всех.

Утопить море в крови, чтобы вода сделалась алой, чтобы дно было устлано мертвецами.

Севший на мель корабль стоит боязливым дворцом в отдалении от русалочьей гавани. Моряки знают, что это за место, ведь мир полнится слухами. Моряки боятся. Их страх собирается воедино, он похож на дождевую тучу, жирнющую, чернющую, нависшую над судном, как крышка гроба над покойником.

Катарина смеётся вместе с подругами над незадачливыми путниками. Их смех поднимается пузырьками над водой. Море будто кипит, пугая ещё сильнее.

Они поют единым голосом, призывая, маня.

«Сгинешь… Ты сгинешь… Море упокоится твоей погибелью…»

Кто-то спускает лодку на воду, а кто-то пытается добраться вплавь и тонет раньше, чем нужно. Все они торопятся вкусить неземного наслаждения, обещанного этим голосом. Они готовы на всё ради того, чтобы услышать ближе, чтобы прочувствовать полнее. Их направляет одержимость.

Катарина взрезает когтями первую глотку — Боже, совсем молоденький — и даёт морю напиться бурой кровью. Вода жадно хлебает, пенится, шумит. В её чёрных глазах отражается сведённое судорогой удовольствия лицо. Это нечестно, думает Катарина, они все умирают счастливыми, они этого не заслужили. Они заслужили подохнуть как собаки, испытав страшнейшие страдания.

Подруги тихо переговариваются, слизывая с когтей кровь. Охота прошла успешно, можно отдыхать на дне морском. А Катарина хочет перерезать горло самой себе. Её душит, разрывает на части тоска. Неужели и здесь не найти ей покоя? Сёстры обещали освобождение от боли, но почему-то боли всё больше и больше, кажется, что нет ей конца и края. Катарина задыхается, хотя воздуха нет и не должно быть под водой. У неё горят ноги, которых тоже больше нет. Её мучат фантомы, обступающие её по ночам.

Следующая охота проходит не по плану. Какие-то безумцы плывут к ним сами, без зова, без песни, будто ведомые своим делом. Двое мужчин смотрят в морскую гладь, будто хотят что-то разглядеть на дне.

Русалки колеблются, переговариваются между собой. Что этим чужакам надо? Им что, жизнь не мила?

У Катарины замирает сердце, которое, по правде сказать, и так уже не бьётся.

И это он, ошибиться невозможно. Её брат. Его рыжие кудри. Его монашеская ряса с крестом на груди. И на какую-то долю секунды она хочет протянуть руки, прижаться к нему и больше никуда не отпускать. У неё тысяча вопросов: как нашёл, почему так долго, помнит ли он их детские года так, как помнит она.

Но…

Билли — мужчина. Поганое отродье, которое нужно уничтожить — утопить, бросить на дно и оставить рыбам, чтобы от тела остался один скелет.

— Эй, сестрёнка, — говорит он, и лицо его сияет искренней улыбкой, а в рыжих волосах яркими рыбками бьются солнечные блики. — Я тут колдуна привёз. Только вообрази, он сделает из тебя человека. Будешь как новенькая.

Колдун завёрнут в мантию. На его красивом лице выделяются тёмные вишни глаз и узкие чёрные усики. Он смотрит решительно и не убирает изящных рук с саквояжа, где наверняка прячутся всевозможные магические приспособления. Русалки ненавидят колдунов. Каждый раз, когда речь заходит о магии, они шипят и скалятся, но сейчас у Катарины грудь вскипает смутной надеждой.

Катарина хочет верить. Катарина плачет, но в море её слёз не видно. Подруги окружают её плотным кольцом, гладят по волосам, шепчут на ухо, придерживают за руки.

— Ты знаешь, что делать.

— Знаю, знаю, — тихим эхом отзывается она.

В конце концов, Билли ничего не сделал, когда её продали в бордель, Билли не спас её потом, а теперь… Теперь поздно, милый брат. Ты опоздал.

От мощного удара хвоста лодка переворачивается.

Билли хватается за борт, но перепончатые руки тянут его на глубину. Он кричит, захлёбываясь. Кажется, он обращается то ли к сестре, то ли к Богу. Глупый мальчишка. Бога не существует, есть только монстры, у которых не вымолить прощения. И твоя сестра один из них. После смерти тебя ждёт ничто, поэтому проглоти свои молитвы и закрой рот.

Мантия колдуна, как чёрные крылья, распускается под водой. Его пальцы вспыхивают магией — красным, жёлтым, зелёным. Но с каждым разом всё тусклее, всё более безжизненно, пока не гаснет совсем, а руки не опускаются.

Катарина скалит зубы и вгрызается в белую шею, прямо над колючей монашеской рясой. Клыки легко вспарывают тонкую кожу. Ей по губам бьёт горячий фонтан, солёно-сладкий, густой.

Своя, родная кровь на вкус как свобода. Будто Катарина только и делала, что задыхалась, а теперь, с каждым глотком, удушье отпускает понемногу и становится покойно.

Покойно…