Эльза проснулась где-то минут двадцать назад и всё это время смотрела на потолок, вспоминая вчерашний вечер.

***

Ханимарен больше не предпринимала попыток дотронуться до рядом идущей девушки и много говорила, сменяя тему одну за другой. Она была очень разносторонней личностью и очень умной девушкой, умеющей вести диалог на себе и даже не замечать этого, ну или почти не замечать.

— Мне кажется, я не даю сказать тебе и слова. Тебя это не напрягает? — останавливая свой едва контролируемый поток, Ханимарен смотрит на бледную девушку.

— Если бы я хотела говорить, то уже ты не смогла бы вставить хотя бы слово. Мне нравится слушать твой голос.

— Хочешь, я спою? — подмигнув Эльзе, вызывая у той удивление, Ханимарен продолжала улыбаться очень долгое время.

— Мне кажется, что твоя улыбка уже замёрзла. И мне интересно, как ты поешь, давай.

— Ох, ты права. Моя улыбка приклеилась и я ничего не могу с ней поделать, особенно, когда смотрю на тебя, — прочистив горло и затягивая какую-то медленную мелодию, Ханимарен наконец перестала улыбаться и теперь смотрела чуть вперёд. Её глаза бегали. Как бы она не пыталась, внутренняя неуверенность показывает себя в самые неожиданные моменты.

— Это очень красивая песня. Расскажешь о ней?

— Ария из одного французского мюзикла.

— И про что поёт эта девушка?

— Разве я сказала, что это женская ария? — усмехнувшись, Ханимарен вновь глянула на Эльзу, — я могла очень много раз неправильно сказать что-либо, ибо иногда в иностранной песне я меняю слова местами.

— Это не поменяло того, что ты красиво поёшь. Мне понравилось.

— Это ария Сальери. Знаешь, кто это? — получив кивок, из-за чего продолжала тему, девушка немного замялась, — эта ария о том, что ему больно от любви. Точнее, он влюблён в боль. Разумеется, в реальности такого не было, французские мюзиклы часто переворачивают все с ног на голову.

— Ты была во Франции?

— Нет, — не понимая причину вопроса, Ханимарен чуть приподняла одну бровь.

— А где ты тогда смотрела мюзикл? — отвечая девушке тем же жестом, Эльза ощутила очень странный жар на кончиках своих пальцев.

— Пиратские версии созданы для таких бомжей, как я.

— Тогда я могу рассчитывать на то, что ты поделишься?

— Тебе интересно?

— Да. Я… Мне нравится узнавать что-то новое. Мне очень нравится музыка Бетховена и Шуберта. Она такая разная.

— Бетховен представитель классицизма, а Шуберт, хоть и ставил Людвига в кумиры, уже являлся представителем романтизма.

— Я плохо разбираюсь в жанрах классической музыки. Ты училась в консерватории?

— Верно подмечено, училась, — опустив глаза в землю, Ханимарен перестала улыбаться, погружаясь в свои мысли.

***

Вспоминая этот момент, Эльза и сейчас не могла понять, почему её собеседница поникла. Это явно причиняло ей боль, вот только почему и как? На это у Эльзы не было ответов, но она их точно получит.

***

— Я… Я благодарю тебя за то, что ты проводила меня. Куда идти тебе?

— Это не важно. Я люблю много ходить перед сном. Просто сегодня ты составила мне компанию.

— Ты выглядишь не очень весело, позволь пригласить тебя на чашечку чая?

— Эльза, кто бы ещё говорил про то, что один из нас выглядит «не очень весело», — настроение Ханимарен было явно испорчено и Разенграффе совершенно не понимала причину, — слушай, тебе не стоит показывать себя рядом со мной как какую-то аристократку, они вымерли.

— На удивление, ты не права. Примерно до пяти меня воспитывали в духе аристократизма. Я даже на скрипке пару произведений могу наиграть.

— Музыка — это то, что способно привнести в жизнь человека новые краски. И я все же пойду, не хочу вынуждать тебя терпеть меня ещё час.

— Стой же! — сделав шаг к Ханимарен, тут же шагнула обратно, не осознавая свой внезапный порыв, — я приглашаю тебя не из-за приличия, и тем более не за услугу.

— Однажды я приму твоё приглашение. И мы просто попьём чая, мы же не лесбиянки, — вызвав у Эльзы улыбку, Ханимарен и сама как-то посветлела, хотя, учитывая темень вокруг, было сложно судить.

— Тогда до следующего занятия?

— Это просто дружеские встречи, где Варавский пересказывает учебник для студентов колледжа.

— Не один он такой в этом городе.

— А насчёт нашего общения, — достав свой мобильный, Ханимарен открыла социальную сеть и ждала данных от Эльзы, — если не против.

— Не против, — повторив свои вечерние слова, потянулась к телефону и открыла их диалог.

Тут ещё было пусто, поэтому Разенграффе просто прислала сонный смайлик, закусывая щеку и ожидая ответа.

Но Мэттьюс явно ещё спала после вчерашней прогулки. А жаль.

Встав с кровати и ловко убрав ту, Эльза вновь проверяет мобильное устройство, но, не увидев там изменений, зашла в ванную.

А потом и приготовила завтрак. И сварила кофе. И принесла его Анне в постель, аккуратно проводя кончиками пальцев по её щеке, чем вызвала явное удивление.

— Я сплю, да? — сонная Анна — лучшее, что видела Эльза, и явно самое трогательное, даже если заметить слюнку на подушке.

— Уже не спишь. Доброе утро, — глянув на заблокированный экран телефона, где было пусто, не считая времени и погоды на сегодня, Эльза вновь выдохнула и чуть нахмурилась. Почему это её так сильно волнует ответ этой девушки?

— Ты сама коснулась меня. А сегодня даже не мой День Рождения. Это на тебя так занятия влияют? Или... ? — намекая на кого-то в телефоне, Анна не выглядела обиженно, даже наоборот, слишком счастливой.

— Это не занятия, а просто дружеские посиделки. Может быть и я найду там кого-то. Как ты там говорила?

— Не понимаю о чём ты, но мне явно нравятся перемены. Ты даже не в перчатках, — Анна уже взяла кружку в руки и, отпивая горячий напиток, широко открытыми глазами смотрела на сестру. Это утро стало для неё действительно добрым.

— Если бы кто-то был более внимательным, то заметил, что дома я их не ношу, — щёлкнув Анну по носу, чем вызвала ещё большее удивление, немного вздрогнула из-за табуна мурашек и, напевая какую-то серенаду Шуберта, двинулась в свою комнату, оставляя сестру с открытым ртом.