Вся сегодняшняя ночь была пропитана вкусом крови и страха. Такого несвойственного Уэнсдей, что она так же, как и остальные эмоции, попросту прятала его, пока Лорел Гейтс и Крэкстоун не оказались там, где им и место.
Поэтому, когда Уэнсдей выходит к сбежавшим изгоям, она издали пробегается по их напуганным лицам. Однако… Она не видит Энид, и это ощущается так же, как ещё одна стрела, вошедшая столь глубоко в тело; так же, как нож, которым прокрутили её органы, оставляя умирать в усыпальнице.
— Где Энид? — она смотрит на Аякса, на Йоко, на Дивину, чёрт возьми, на Ксавьера, но все они лишь молча глазеют на неё.
И Уэнсдей, ощущая, как собственный пульс ускоряется, как скрытый страх просачивается в её кровь, срывается с места, направляясь туда, где совсем недавно была прижата к дереву лапой Тайлера.
Вокруг кровь.
Её глаз замечает копошение за деревом и она делает пару шагов, пока не видит слишком избитого морально шерифа, что держал собственного мёртвого сына.
— Я… — но и он молчит, отводит взгляд от её пронизывающих глаз, заставляя Аддамс оступиться, сделать шаг назад, проходя дальше, пока не замечает ещё одно движение.
— Вещь, — её верный друг жив, но весь в крови и манит её за собой, зовёт так, будто бы Уэнсдей могла сейчас развернуться.
Она стремительно шагает за ним, пока не замечает едва дышащее тело, накрытое некогда розовым пальто.
— Энид, — она падает на колени перед волчицей, осторожно переворачивает её, и чёртов страх пронизывает каждую клеточку её тела, каждый миллиметр гениального мозга.
Потому что девушка вся в крови. Потому что кровь всё ещё стекает на холодную осеннюю землю, проникает глубже. А её поверхностное дыхание и прикрытые глаза показывают Уэнсдей совсем не то, что она хотела бы увидеть.
Аддамс жалеет, что не взяла с собой абсолютно ничего для помощи. У неё нет даже минимума, чтобы спасти Энид.
Она бы вытерпела любую боль в плече, но взяла бы её на руки, дотащила бы ценой своей жизни до больницы или медпункта, но у Энид сломана шея. У Энид рана в боку, слишком глубокая, чтобы помогла даже кофта, которую Уэнсдей всё равно прижимает.
— Давай, открой глаза. Ты оборотень. Регенерируй, — Аддамс проводит по её щеке, убирает прилипшую листву и слишком алые кончики волос, сжимает зубы до скрипа, ощущая свою чёртову беспомощность.
Почему все рядом с ней обязаны умирать?
— Уэ… Уэнсдей? — и Энид открывает глаза, пытается пошевелиться, но Уэнсдей вместе с Вещью удерживают девушку на месте. Брюнетка вновь проводит по щеке, ощущая, как где-то рядом со страхом появилось ещё и горе. Что-то сжало её горло в тиски похлеще, чем те, в которых была её несносная соседка минут десять назад.
— Энид… Ты спасла Невермор, — она слышит шаги позади. Их много. Но никто не подходит. Кажется, позади есть чей-то вдох, закрытый ладонью. Шелест одежды из-за внезапных объятий и касаний.
Ей всё равно. Все чувства, всё её внимание прикованы к девушке рядом.
— И тебя… И превратилась… Ты… Ты же видела, да? Ух, я… Я почему-то так устала… — она вздыхает. Прерывисто, ловит ладонь Уэнсдей на своём боку, что была полностью в крови волчицы. Сжимает до боли, впивается когтями. Хмурится.
— Ты была… Вовремя. И я… Я благодарна тебе. Не закрывай глаза, Энид. Подержись немного. Ты не умрёшь сегодня.
— О… Уэнсдей. Ты самая сложная соседка из всех, — Энид усмехается, показывает свои некогда идеальные белые зубы, что сейчас были покрыты её же кровью. Кашляет, заставляя струйку побежать и по щеке.
— И друг так себе, — она старается не заплакать, не сейчас, но Энид вновь кашляет, пока не замирает на половине, выпуская последний выдох с привычным ей спокойствием и лёгкой улыбкой.
Когти втягиваются, а хватка абсолютно теряют какую-либо силу.
И Уэсндей вновь давится слезами.
Проводит по её щеке.
— Энид? — сжимает плечо, потирает большим пальцем, слегка тормоша, а после ощущает, как по собственным щекам потекла совсем другая жидкость. Прозрачная. Солёная. Лишающая чёткости изображения. Она вновь тормошит Энид, уже сильнее, впивается второй рукой в её чёртово розовое пальто, — давай, открой глаза. Ты не умрёшь сегодня. Не сегодня. Это мой день.
Но Энид молчит, даже её голова не двигается. И её лицо, не считая ран, грязи и крови выглядит так спокойно, будто Синклер решила вздремнуть. Но её сердце остановилось. Кровь на руках Уэнсдей будто бы вмиг застыла, сворачиваясь.
И она понимает, что опоздала. Что каждый где-то опоздал, убивая Энид при помощи Хайда.
Чьи-то руки обхватывают Уэнсдей, пытаются поднять с земли, убрать от тела Энид, но она бьётся, противится, несмотря на боль от сжатия в районе раны.
Ей что-то говорят. Вещь сжимает бедро, сокрушенно оглаживая.
Каждый из них сделал ошибку. Но только Уэнсдей понимает, что уйма сегодняшних смертей была на её плечах.
Что в её комнате больше не будет музыки Тейлор Свифт, каких-то странных ремиксов из тиктока и Инстаграмма; что Энид больше не будет глупо хихикать, набирая сообщения или текст для блога.
Что Уэнсдей больше не будет волноваться, видя эту блондинку рядом с собой. Что собственное тело даст наконец-то больший контроль холодной голове.
Она всё же проигрывает, оседает прямо в чужих руках, видя спокойное лицо Энид.
В голове проносится лицо мисс Уимс и где-то в глубине души признает, что рада тому, как Энид вновь её ослушалась. Как навеки уснула, отдаваясь во власть смерти с закрытыми глазами.
***
Она моргает. Сидит в кабинете медсестры, пока та обрабатывает плечо, переходя после на израненные ладони.
Ей не больно. Не так, как было больно Энид.
Она лишь после, оставшись на кушетке, внимательно смотрит на слишком слабые следы на кисти. Если хорошо заживут, даже не останется шрама. От Энид не останется ничего и…
И сегодня она не возвращается в комнату. Идёт к статуе Аллана По, садится к нему под ноги, обхватывает свои колени и всё также находится в прострации.
Лорел жива. К сожалению, её организм справился и с укусами, и с ударом. Но почему-то Уэнсдей стало слишком всё равно.
Она продолжает смотреть вдаль, проваливаясь в воспоминания, позволяя своему воображению показать ей живую Энид Синклер, которая бегала за ней, подобно хвостику, пытаясь сдружиться; защищая девушку с вайбами серийного маньяка без её просьб.
Уэнсдей ощущает чёртову пустоту и та не радует.
И если в предыдущий раз Энид всё ещё была где-то в этом мире, готовая осветить каждый мрачный уголок, способная вернуться в их комнату и сказать обычное «я тоже скучала», отводя смущённо взгляд, то сейчас…
Сейчас Уэнсдей понимала, что в комнате её ждёт лишь мнимое присутствие волчицы. Лишь остаток её парфюма, яркость красок, игрушки и одежда.
Аддамс закрывает глаза. Пытается представить, как повела бы себя, будь Энид жива. Как бы благодарила, как бы наступила на собственную глотку и вырвала язык, скармливая кому-нибудь в пруду, лишь бы видеть её улыбку, позволять касаться себя и попросту любить.
Она бы позволила себе стать такой же, как её родители, осыпала Энид странными комплиментами, дарила то, что могло бы понравиться волчице, носила и берегла каждый подарок в ответ.
Но Энид совсем скоро будет лежать в гробу.
И Аддамс впервые в жизни не хочет посещать три процессии в один день. Ни мисс Уимс, ни Тайлера, ни Энид Синклер, которая готова была бороться даже за такой прогнивший мир, положив на кон свою жизнь.
Глупая. Упрямая. Не умеющая в стратегию.
Почему не ушла? Не попыталась сбежать?
Уэнсдей засыпает в таком положении, просыпаясь с первыми лучами солнца, ощущая под боком чужое тепло.
Она надеется, что всё это глупый сон, но рядом лишь Юджин, спящий на её здоровом плече и едва ли не пускающий слюну. Она будит его.
— Доброе утро, — он выглядит уставшим, измученным, но поправляет очки и садится более ровно, глядя на белую Уэнсдей, — тебя не было в комнате, и я нашел тебя здесь. Вещь разрешил остаться.
— Зачем ты искал? — отводит взгляд и встаёт, даже не одаривая ни его, ни Вещь никакой эмоцией.
— Она была не только твоим другом. И я узнал от Аякса, что ты была рядом с мисс Уимс. Ты видела две смерти, не представляю, что…
— Ничего. В других обстоятельствах я была бы рада.
— Ты плакала рядом с Энид. Это не твоя ошибка. И не слабость, Уэнсдей, — он встаёт, обгоняет её, становясь прямо перед чересчур холодной во всех смыслах Уэнсдей, но та обходит его, даже не бросая ни одной угрозы вслед.
Жизнь не возвращается к привычной норме.
Она ночует где угодно, но так и не входит в комнату, даже когда друзья Энид пытаются помочь. Даже когда Вещь спрашивает про пишущую машинку.
Поэтому, когда спустя пару дней их вынужденно отправляют домой, Уэнсдей испытывает облегчение, надеясь, что всё изменится.
Но даже в своей личной комнате, где никогда и не было Энид, Аддамс сбегает.
Почти не спит. Не ест, пока мать насильно не заставит.
— Я любила её, — говорит Уэнсдей в один из тихих ужинов, ковыряясь в своей тарелке. И Мортиша лишь кивает, будто бы понимая, что чувствует её девочка.
Но Уэнсдей знает, это не то, когда ты пронзаешь мечом своего бывшего. Он не умирал на её руках. Не пытался оставить после себя такой же свет, какой излучал каждый день. Он не улыбался сквозь боль и кровь, бросаясь в явную смертельную схватку, лишь бы спасти одну дурную социопатичную соседку.
Поэтому Уэнсдей пытается призвать её дух в одно из полнолуний. И, возможно, дело в том, что её попросту не хотят видеть, чем факт, что Уэнсдей не может призвать даже глупую волчицу.
Она не знает, но даже её мать не смогла дозваться до чересчур светлой души Синклер.
Поэтому, когда однажды Уэнсдей падает в семейной библиотеке от голода, то искренне надеется, что больше не откроет глаза, но…
Первое, что она видит, это фиолетовую постель, а рядом с её рукой лицо Энид с парой шрамов на щеке.
Она удивляется. Касается волчицы.
— Чш, Уэнсдей. Всё в порядке. Это глупый сон. Ещё рано, спи, — однако, сама волчица не закрывает свои глаза, лишь утягивая (будто делает так часто) Уэнсдей в свои объятия.
Целует в тёмный висок, потираясь носом, — я жива, моя Луна.
— Энид, — Уэнсдей цепляется за розовую хлопковую пижаму, сжимает по бокам, проверяя, реальна ли Энид, а после целует её. Жарко, осыпает всё лицо поцелуями, ощущая, как с собственных щек капают соленые капли.
И Энид лишь крепче сжимает её, позволяет всем разбитым частям стать на место. Трепетно, но уверенно оглаживает Уэнсдей по плечам, целует в ответ.
— Энид, ох… — впивается в её такие же яркие, как и раньше, волосы, да прижимается лбом ко лбу, ощущая жар от волчицы.
— Видимо, этот кошмар был ещё хуже предыдущих. Расскажешь? — отрицательное покачивание головы, и некогда Синклер лишь хмыкает, целуя в тёмные распущенные волосы. Ловит ладонь Уэнсдей, подносит к своей груди и позволяет услышать стук сердца, — я рядом. Я жива.
— Энид… — Уэнсдей так ничего и не может сказать, лишь укладывается вопреки всему на плечо девушки, вслушивается в биение её сердца, сжимает в своих руках, да наслаждается лаской.
— Тш, всё в порядке. Тебе надо поспать. Совсем немного, Уэнсдей. Отдохни, ты заслужила отдыха, — и Уэнсдей без задней мысли возвращается ко сну.
В этот раз ей не снится ничего. Она вполне наслаждается мраком вокруг неё, позволяет тому поглотить её, оставляя лишь тепло под боком.
А потом она открывает глаза, и её фантазия разбивается об реальный мир.
Она в своём доме. В руку вставлен катетер, а рядом сидит мать, почти невесомо поглаживая её по волосам.
— Ты звала её… — Мортиша пытается поговорить, вызволить всех демонов Уэнсдей из черепной коробки своей дочери, но та лишь отворачивает голову, ощущая, как что-то внутри обжигает самым настоящим адовым пламенем.
Энид бы не хотела, чтобы Аддамс так горевала. Энид бы осталась рядом, если смогла бы.
Поэтому Уэнсдей собирает саму себя по кусочкам, чтобы после наконец-то сбежать из дома.
Чтобы начать жить в чересчур ярком Сан-Франциско, где действительно мерзко и солнце часто скрывается за тучами.
Чтобы писать свою историю, исправляя реальность на более светлую, хорошую, фантазию.
Она не была романтиком. Но попыталась бы для Энид.
Поэтому заместо Аддамс старается Вайпер. Спасает и глупую директрису, и отчаянно храбрую волчицу, с которой их ждёт долго и счастливо.
Может это и глупо, но это попытка Уэнсдей справиться со всем. Тем более, её книгу наконец-то печатают.
Но она не ходит ни на одно мероприятие. Нанимает какого-то менеджера, что отвечает слишком никчёмными фразами, позволяя своей клиентке сидеть дома и жить в мире, который сама же и написала, стараясь не думать о том, что настоящая Синклер давно превратилась в скелет, отдавая даже свою улыбку небесам.