Виоле не видит снов. Не видит ярких и красочных картинок, и спроси кто — его всё устраивает. Жизнь вокруг ярка, разнообразна, полна множеством маленьких миров и напускного счастья, притворства и подлости. Что нового он мог бы увидеть?
Виоле заботится о тех, кого не увидит. Он не хотел бы видеть их, даже во снах. Пускай это стало бы краткими мгновениями сопротивления, но… невыносимо. Он не хочет просыпаться и плакать. Он не хочет принимать синий кусочек неба, видный в окно, за чьи-то волосы, а стоящую рядом с тёмной тумбочкой лампу за чьё-то копьё.
Виоле не хочет привязываться.
Виоле…
Но за Виоле всегда стоит Баам, положив руку ему на плечо. Виоле не лишён милосердия, не хочет причинять боль без нужды, но появись причина — не замешкался бы. Баам же спасает всех.
И Баам хочет. Хочет видеть сны, хочет видеть друзей, даже если во сне или в утренней дрёме сквозь слёзы. Баам хочет завести и новых друзей, хоть Виоле и молча кричит ему не делать этого.
И именно Баам просыпается всегда лицом к окну. Именно Баам просыпается, плача.
Виоле не возражает смотреть в небо. Смотреть часто, не только думая о Рахиль, о звёздах, но уже и о Захарде, и об этажах выше. Он не против видеть в синеве что-то большее, чем просто цвет. Он сочувствует Бааму, но не готов пожертвовать всем, чтобы сбежать.
Виоле отворачивается от расспросов и молча уходит.
Баам спит, спит внутри Виоле и видит сны. Прекрасные-прекрасные. И в этих снах…
***
— КУН!
«Баам?»
Четыре буквы, просто четыре буквы читаются в застывших распахнутых глазах. За краткие секунды не поймёшь — досада, радость это, или за потрясением ничего не стояло.
Но Виоле чувствует; и Баам чувствует, что забудет эти глаза нескоро. Что теперь перед сном, в момент одиночества, наполнится этими глазами до краёв.
Лишь несколько секунд, а прежнего покоя — как не бывало. Виоле почти не знает этого человека, но в тот момент, когда понимает, что Кун, что господин Кун, может так просто умереть, умереть по вине FUG, умереть, а его друзья, ни новые, ни старые, не смогут помочь, Баам закричал. Баам сделал всё, что мог, но даже этого было недостаточно.
После он просто смотрит в пустоту, в секундной слабости переживая осознание бессилия. Затем Виоле в панике, но мягко отстраняет Баама, встаёт и поворачивается к тем, кто стоял за его спиной. Такой день просто не может закончиться легко, а Виоле — именно тот, кто сможет не сделать ошибки, защищая то, что ему дорого.
***
Просыпаясь от очередного хорошего — даже слишком — сна, Баам, не открывая глаз, продолжает переживать его раз за разом. Что его вызвали на битве при Мастерской, и что они все праздновали, и даже заснули вместе. И что он счастлив.
Глаза слезятся. Слишком тяжело. Он буквально чувствует тяжесть в груди от необходимости просыпаться. Он поворачивает голову в ту сторону, где обычно было окно, и открывает глаза.
Голубых пятна было два. Разных оттенков.
Голова Рака на груди начала возиться и резко фыркнула во сне.
***
Балкон, синее небо, два человека у перил.
— Господин Кун, вы выглядите обеспокоенным. Что-то произошло?
Кун лишь качает головой.
— Баам… Это всё слишком похоже на сон. И я очень боюсь проснуться.
Баам поворачивается и улыбается.
— Раньше я тоже этого боялся. Но сны во снах… это уже слишком.
— Я видел сны, где сплю и вижу сон о сне, Баам.
— Говорят, что если во сне осознаешь, что спишь, можешь делать что угодно, что можешь представить.
— Тогда я представлю, что ты обнимаешь меня.
И Баам берёт его за руку, наклоняет голову, утыкаясь лбом в чужое плечо, и стоит близко-близко.
— Именно из-за этого мир и становится похожим на сон ещё больше, Баам.
— Тогда мне стоит делать подобное почаще.
***
Кун всё-таки просыпается. Потолок сер. Окно открыто, и довольно холодно.
И выдыхает:
— Всё-таки сон.
От этих слов кто-то рядом ворочается, и Кун напрягается и молниеносно бросает взгляд в сторону, но замечает знакомое лицо и замирает.
«Не сон».