Баам подёргивает хвостом, ожидая, пока вскипит чайник. Агеро наблюдает за ним, сдерживаясь от того, чтобы протянуть руку и поймать его на половине движения. Он уже делал так раньше — Баам всегда вздрагивал и оборачивался, восклицая «Господин Кун?!». Возможно, если бы он просто ловил хвост, не начиная затем задумчиво гладить и мять, Баам просто вздохнул бы, разве что ухом дёрнул.
Чайник всё не закипает, Агеро думает — неужели слишком много воды налил? Зато закипает Баам — при внешнем спокойствии и умиротворении хвост набирает обороты, чуть не сшибая пустые кружки со стола. Помедлив минуту, любуясь чужим нетерпением, Агеро встаёт, обходит угол стола.
— Баам, он не вскипит быстрее, даже если ты будешь прожигать его взглядом.
Баам лишь дёргает ухом:
— Господин Кун!
— Синий чай никуда не денется.
Агеро приподнимает руку, примеряясь. Баам, сосредоточенный на чайнике, не замечает этого.
— Но господин Хокни рассказывал…
Рука, лёгшая между кошачьими ушами, прерывает речь Баама. Тот моргает, собираясь с мыслями, и уже хочет продолжить, когда рука смещается, обхватывает дёрнувшееся от прикосновения ухо и проводит большим пальцем по нему, перебирает остальными у основания, ероша короткую шерсть. Глаза Баама возмущённо блестят, он предпринимает третью попытку что-то сказать. Агеро делает ещё шаг вперёд и его хитрая усмешка растворяется в чужих приоткрытых губах. Пальцем он ведёт по кромке уха, трёт прохладные кончики, и затем всё ухо, заставляя притихшего Баама вздрогнуть. Несколько движений ладонью, от которых чужие волосы приходят в ещё больший беспорядок, чем обычно, и Баам даже отвечает на поцелуй. Выдыхает, обвивает руками, понемногу расслабляется под привычной лаской.
Уши мягкие, иногда дёргаются, а если собрать в кулак, то Баам нахмурится, но не отстранится. Если провести по краю, соединяющему ухо и голову, а затем скользнуть по скуле под подбородок, гладя костяшкой пальца, Баам может замурлыкать. А если и нет, всегда можно поднять вторую руку, чтобы размеренно гладить мягкие лохмы, приглаживать заинтересованно топорщащиеся уши.
Баам мурчит. Агеро чувствует это в том, насколько расслабленно поддаются уши под его пальцами, в том, как льнёт Баам, кажется, забыв о злосчастном чайнике. В лёгкой вибрации в чужой груди, и куда более заметной на языке. Во вздохе, вырвавшемся через углубившийся поцелуй.
Главное теперь было не переборщить — вполне и укусить от избытка чувств может. Будет смотреть широкими зрачками, приподнимать брови, дёргаться на легчайший шорох. Кухня пустовала — команда разбрелась кто куда, случайно обеспечив им редкий вечер наедине. Уши Баама уже привыкли к тишине, приспособились, даже полу-шёпот воспринимая остро.
Агеро тянется, вжимаясь в Баама, и щёлкает, выключая плиту. Придерживая за лопатки, он произносит еле слышно, чтобы не сделать больно ушам, особенно чувствительным в такие тихие, нежные минуты:
— А вот он и вскипел.
Баам вздыхает, упираясь подбородком ему в плечо:
— Не обязательно было…
Агеро перебирает чужие волосы, отчего Баам опять сбивается, прикрывает глаза, продолжая мурчать. Соблазн поцеловать велик, но Агеро только трётся носом о чужой, шепча:
— Ты хотел чай. Синий. — И добавляет, прижавшись губами к тёплой щеке, — И я тоже его хочу, так что если ты его сейчас не заваришь, это сделаю я. Не одному тебе любопытно.
Баам качает головой, неохотно возвращая хвост, незаметно обвивший его ногу.
Вкуса чая он не чувствует, залюбовавшись на то, как Баам завороженно прикладывается к тёплой кружке.