В моих худощавых ладонях тревожно трясётся чашка с травяным отваром. Его водная поверхность рябит так, словно внутри плескается целое скопище мелких рыбёшек. В глубь моих ноздрей заползает яркий аромат полевой ромашки. Она должна успокоить, должна позволить напряжённым мышцам расслабиться хоть на мгновенье. Но я не могу сделать и глотка. Единственное, что проходится по стенкам моей надорванной глотки — это слёзы. Несдерживаемые глупые слёзы.
Пускай отец твердит, что я — не мужчина. Пускай твердит, что я — слабак, нюня, размазня. Мне уже всё равно.
Ведь единственное, что ты можешь делать, когда твой близкий друг при смерти — это плакать.
Единственное, что ты можешь делать, когда твой близкий друг при смерти из-за тебя — это громко надрывно рыдать.
Я не уберёг его. Не уберёг от его же самонадеянности, от собственной глупости, от опасностей леса.
В качестве наказания для самого себя я неотрывно смотрю большими надутыми глазами на еле дышащий полутруп Джуёна. Мой друг ещё никогда не был так бледен. Даже тёплый свет от наставленных тут и там свечей не может скрыть этот мертвенный оттенок. Его худощавый торс перевязан окровавленными тканями, за которыми скрываются четыре глубокие, доходящие до оголённого мяса раны — следы, оставленные жаждой вкушения человеческой мякоти. Следы, оставленные звериной свирепостью. Голодом. Левая нога Джуёна выглядит вполне целой. Что не скажешь о правой, мышцы которой в нескольких местах прокусаны большими клыками.
Страшно даже подумать, сколько крови Джуён потерял, пока я волочил его до деревни. Однако страшнее думать о том, что сталось бы с ним, если я бы не подоспел вовремя. Его бы разорвали на части. Не оставили бы и следа от целостности его тела.
Отныне мне никогда не забыть облик существа, повстречавшего нас в лесу — его волчью слюнявую морду, кривой сгорбленный позвоночник, неестественно длинные конечности с крепкими когтями. Его взгляд — дикий, но осознанный. Будто бы человеческий.
Этот образ до сих пор стоит у меня перед глазами. Я вижу его в гуще деревьев за окном, вижу во тьме моих век во время моргания, вижу в пляшущих на стенах тенях. Он преследует меня.
Как и воспоминания о сегодняшнем вечере.
Я тогда торопливо следовал за спиной Джуёна и напряжённо держал в руках новёхонькие лук со стрелами, что мне смастерил отец на четырнадцатилетие. Вручил он их со словами «пора становиться мужчиной, Джисок, довольно наматывать сопли на кулак». Он всегда считал меня слабым и ни на что не способным. А я, дурак эдакий, захотел доказать обратное. Хотел показать, что тоже чего-то стою! Поэтому и отправился в тот лес с Джуёном. Лучше бы я этого не делал…
Ах, если б можно было повернуть время вспять!
В тот момент на землю уже опустились сумерки. Небо было тёмно-серым, с оранжевым отливом на горизонте. В любой другой день я бы вышел на крыльцо нашего домишки и любовался рождению звёзд. Однако сегодня я думал лишь о том, чем бы набить голодное брюхо и как бы не свалиться с ног от усталости. Мы бродили по лесу несколько часов, пытаясь пристрелить хоть кого-то, но всё оказалось безуспешным. Создавалось впечатление, что все звери разом попрятались. Нам удалось лишь одним глазком глянуть на спешащих куда-то белочек и на подозрительно тихих мелких птиц.
Я отчаялся. Сдался.
— Джуён, подожди! — моя рука резко ухватилась на чужой локоть.
Его тут же одёрнули.
— А чего ждать, Джисок? — Джуён резко обернулся. — Не ты ль говорил, что пока не убьёшь кого-нибудь, мы из леса не возвратимся? Уже почти ночь, а у нас до сих пор нет добычи на руках!
Я тут же пожалел о своих громких речах. Мне захотелось вступить с Джуёном в спор, образумить его. Хотелось сказать, что искать зверей в темноте — гиблое дело. Но он выглядел таким разъярённым, что я побоялся. Ко всему прочему, во мне созрело чувство вины, ведь это я втянул Джуёна в свои проблемы с отцом. Я вполне мог пойти в лес и один, но мне нужен был кто-то рядом. Кто-то постарше и помудрее меня. Правда, как оказалось, мудрости в Джуёне столько же, сколько ума в корове. Да и старше он меня всего на несколько месяцев. Однако ж с ним всё равно было не так страшно.
— Но уже почти стемнело. Матушка будет волноваться… — я знал, что Джуёна не переспорить, поэтому попытался надавить на его жалость. Сделал только хуже. Как обычно.
Полутьму перед глазами рассеяла злобная ухмылка. Джуён обнажил свои зубы и приблизил ко мне своё лицо, с вызовом заглядывая в мои тревожные глаза. Я нервно сглотнул. Мне стало не по себе.
— Маменькин сыночек испугался? — густые брови Джуёна встали домиком. — Что, боишься густого страшного леса?
Только я хотел раскрыть рот и возразить, как физиономия моего друга неожиданно поменяла своё выражение. На его лице проступил холод и, кажись, отвращение. Его уста снова заговорили со мной:
— Не будь трусом, Джисок! Тебе четырнадцать лет. Уже свататься пора, а ты всё ведёшь себя, как ребёнок.
Я крепко сжал в ладони рукоять лука. Моим телом целиком и полностью завладела обида. Глаза уже начали заполняться слезами. Я привык слышать подобное от своего отца, от дяди. От матери такие слова тоже, бывало, прилетали. Однако я и предположить не смел, что Джуён, мой самый близкий человек, с их мнением был солидарен. Стало невыносимо больно.
Но ещё больнее было от осознания, что я со всеми ними согласен. Правда, в тот момент признаваться себе в этом, конечно же, не хотел. И понятно, почему. Всё-таки это тяжело — принять тот факт, что ты — слабак и плакса.
— Заткнись! — я озлобленно прошипел и, бросив на землю лук со стрелой, со всей своей силы толкнул Джуёна.
Тот лишь слегка пошатнулся, но даже и не подумал упасть. Его маленькие глаза от удивления округлились, а рот вдохнул в нутро побольше воздуха. Я ожидал, что после Джуён разозлится и ударит меня, но он почему-то, наоборот, громко рассмеялся. Так громко, что эхо от его голоса ещё долго отскакивало от стволов. И, честно, это меня напугало. Лучше бы мне набили морду.
Я весь скукожился от холода и напряжения. Джуён, не переставая улыбаться, резко приблизился и ответно толкнул моё тело. Так сильно, что я болезненно ушибся о дерево. Острая кора царапнула мне шею. Я стал ожидать удара. И вместо того, чтобы отскочить и напасть первым, я, глупец, лишь сильнее вжался в твёрдую поверхность ствола, будто надеясь, что дерево меня проглотит и защитит от напасти. Конечно же, это мне никак не помогло.
Джуён подошёл вплотную и впечатал обе свои ладони по бокам от моих висков. Его голова слегка опустилась, оказавшись напротив моего лица. Он был так близок ко мне, что я кожей ощутил его тяжёлое дыхание. Два глаза сверлили меня взглядом — диким и холодным.
И в тот момент я что-то почувствовал. Что-то странное, мне совершенно непонятное. Моё сердцебиение участилось. Мне стало так трудно дышать, что я непроизвольно раскрыл свой рот, стараясь не задохнуться. Низ живота заныл от незнакомых для меня ощущений. Сначала я спутал это чувство со страхом. Но ведь если ты боишься человека, то хочешь сбежать, ударить, расплакаться, в конце концов. Да что угодно, кроме того, что возжелал я! Стыдно признаться, но мне, наоборот, захотелось стать к Джуёну ещё ближе, захотелось коснуться его щёк, его густых тёмных волос, захотелось вдохнуть аромат его тела. Я неотрывно глядел на его приоткрытые губы и ждал чего-то. Но чего — сам не понимал.
— Пора становиться мужчиной, — чужой шёпот дыханием забрался в мою ротовую полость.
Мои колени задрожали. Я почувствовал себя на месте добычи, которую сам же и хотел пристрелить. И мне это понравилось! Я осознал это уже в то самое мгновенье. И в то же мгновенье понял, что эти чувства неправильные, противоестественные. Джуён пробудил во мне нечто дьявольское. И я возненавидел его за это. Так же сильно, как возненавидел себя. Злость взяла надо мной верх:
— Я тебе сейчас покажу мужчину! — сжав руку в кулак, я замахнулся.
Мои кости уже готовы были встретиться с чужой плотью, однако Джуён быстро уклонился. На его лице расцвела такая искренняя улыбка, что я на секунду опешил.
— Хочешь ударить меня? Да пожалуйста! Только догони сначала, олух! — хихикнув, Джуён мгновенно развернулся и рванул в противоположную от меня сторону.
Казалось, что для него это была всего лишь какая-то глупая детская игра. И я, не задумываясь, смиренно принял её правила. Быстро подняв лук со стрелами, я пустился следом.
Стемнело тогда так быстро, что я не сразу заметил появление звёзд на небесной поверхности. Я бежал в полутьме, еле удерживая внимание на чужой спине. Под мою рубаху пробирался холод. Ветер, свистящий прямо мне в лицо, сушил мои глазные белки. Их снова заволокло пеленой из слёз. Мне хватило всего несколько минут беспрерывного бега, чтобы выдохнуться. Злоба, кипящая внутри, почти полностью испарилась. Вместо неё меня настигла сонливость.
Я даже не сразу понял, что споткнулся и упал. Сознание просияло только лишь тогда, когда я почувствовал острую боль в ладони. Не поднимаясь с земли, я хмуро взглянул на неё. Она была грязной и мокрой от хлынувшей крови. Распорол о камень.
— Проклятье! — прошипел я и подул на рану, чуть не всхлипнув. Не от боли, а скорее от обиды и ужасной изнеможённости.
Мне ничего не оставалось, кроме как встать на ноги, найти Джуёна и уговорить его отправиться наконец домой. Я был готов угрожать ему стрелой в заднице, лишь бы он, упрямый осёл, меня послушал.
— Джуён! — прокричал я во всё горло. Почему-то в ту секунду я даже и не думал, что это может быть опасно — так орать в тёмном лесу.
Мне никто не ответил. Совсем. Вся округа погрузилась в странное скорбное молчание. Мои уши заполнял лишь умиротворяющий зов сверчков. Для моего уставшего тела этот звук был словно колыбельная. Однако я старался не поддаваться соблазну прикрыть веки и направился вперёд. Вобрав в лёгкие побольше воздуха, я снова закричал:
— Джуён!
Я медленно перебирал ногами, то и дело натыкаясь на ветки и камни. И чем дальше я ступал, тем больше меня беспокоило нехорошее предчувствие. Предчувствие того, что на меня вот-вот выскочит нечто живое. Каждый тёмный угол таил в себе загадку и вместе с тем опасность.
Вдруг лес закричал. Закричал знакомым голосом. Голосом моего друга. Крик был истошным, пугающим. Такой нельзя было подделать для того, чтобы над кем-то потешиться.
Моё тело вздрогнуло. Пальцы крепко сжались вокруг лука, ощущая в нём единственное спасение от мучительного первородного ужаса. Я хотел закопаться внутрь земли, чтобы не сталкиваться с тем, что могло вызвать в Джуёне такие крики. Но здравый смысл принуждал к действию. Возможно, я был единственным спасением для Джуёна. И если у меня был шанс уберечь его жизнь, я должен был им воспользоваться.
Набравшись смелости, я побежал. Чужой голос, наполненный муками, взывал ко мне, и я следовал к нему, забыв про усталость. Колчан с десятком стрел молотил мне по позвоночнику, что покрылся холодным потом. На зрачки периодически падал яркий лунный свет. Приходилось жмуриться, чтобы не ослепнуть.
Крики приближались. Я знал — ещё пара мгновений, и я застану то, от чего сам вскрикну в ужасе. Я был уверен, что не выдержу. Правда, когда мои глаза выглянули из-за деревьев и увидели то, что увидели, мой рот словно онемел. Он не мог и звука произнести.
Тусклый свет от полной луны и звёзд падал на огромную морду, набитую окровавленными клыками, на кривой позвоночник, на мохнатое мясистое тело. Я, не моргая, смотрел на волка. Точнее, на его некое подобие. Извращённое, несуразное, пугающее своей неестественностью. Тяжело было поверить, что Господь мог создать такое.
Он утробно рычал, и рык его сливался с воплями человека. Вместе дуэт голосов создавал единую мелодию, способную заставить любого поседеть от страха.
Челюсти волчьей морды были сомкнуты на костлявой человеческой ноге, что была прокушена, казалось, насквозь. Штаны и рубаха Джуёна изливались обилием горячей крови. Живот был исполосан царапинами. Я всем сердцем был благодарен Богу, что из моего друга не успели выпустить кишки. Спасти бы его в таком случае могло лишь чудо, в которое я не верил.
Существо тащило Джуёна в глубь леса. В само его сердце. И я понять не мог, почему. Почему оно не прикончило свою жертву сразу? Обычные волки разорвали бы человека на месте. А этот… Этот крепко удерживал клыками чужую плоть и сгорбленно следовал на задних лапах во тьму, в то время как передние сжимали в себе тощее раненое туловище. Что странно, передние лапы были и не на лапы похожи вовсе, а скорее на человеческие конечности. Только более крупные, более волосатые и более опасные. Из каждого их пальца вырастал коготь, и все, как один, были размером с кухарский нож.
Мой разум опустел. Я перестал сознавать реальность. Перестал сознавать собственное существование. Дух будто бы отделился от тела, совершенно позабыв о смертности. В тот момент я не ведал, что делаю. Мои руки сами собой натянули стрелу на тетиву, а ноги ступили на свет, быстрым шагом пытаясь нагнать существо. Мои глаза округлились от шока, прекращая моргать. Я прицелился. Дыхание прервалось. Лук со свистом выстрелил.
Вместо того, чтобы тут же достать новую стрелу, я просто стоял, не шевелясь, и смотрел. Ждал. Чрез мгновенье в мои уши ударил рык такой громкости, что грудная клетка завибрировала вместе с почвой под ногами. Стало щекотно, меня вдруг начало подташнивать.
Не знаю, как я это сделал, но мне удалось попасть точно в глазное яблоко. От него не осталось ничего, кроме кровавого сгустка, что начал быстро стекать по серой плешивой шерсти. Существо завертелось в пугающем танце, ревя в пустоту леса. Конечность его яростно вырвала стрелу из глазницы, оголив рану.
И затем оно уставилось на меня. Это существо. Его уцелевший зрачок правого глаза занырнул прямо в моё нутро, прямо в моё сознание, изворотив там всё до последней мысли. Теперь я по-настоящему испугался. Кожа пропиталась вонью моего страха, маня чудовище вкусить плоть беспомощной жертвы. Оно рвануло в мою сторону, испуская пар из раскрытой рычащей пасти. Я хотел закричать, хотел пуститься в бег, но мои ноги словно приросли к земле. Я и шевельнуться не мог до тех пор, пока чужая туша почти не настигла меня. Только тогда я отпрыгнул, тут же поскользнувшись на траве и грохнувшись на спину. Половина стрел посыпалась из колчана. Вот поэтому неудачники долго не живут.
Существо вписалось в дерево, разодрав когтями куски коры. Тело сосны покрылось шрамами.
Я испуганно охнул и, не поднимаясь на ноги, решил отползти в густую тень. Не понимаю, на что я надеялся. Чудовище заметило меня мгновенно, сразу же начав приближаться. Теперь гораздо медленнее. Видно, решило, что я и так в его лапах. Была в этом доля правды. Я со всей силы сжал веки и всхлипнул от безвыходности своего положения. Я был уверен — сегодня я отдам Богу душу. Мои уста тихо шептали молитвы, которые в детстве мне пришила к языку матушка. Почему-то мне не хотелось умирать, хоть я и знал, что жизнь на небесах гораздо лучше, чем мирская. Наверное, мне не хотелось чувствовать боль. Не хотелось вопить в муках, как мой дорогой друг.
Дыхание зверя, дыхание моей погибели, становилось ко мне всё ближе. Мои ноздри почуяли ужасный смрад, исходящий из хищной пасти. Кровь вперемешку с ароматом мертвечины. Сложно было представить, сколько жизней загубили волчьи клыки. Сложно было представить, что моя станет одной из них.
Каждая секунда длилась бесконечно долго. Отец правду говорил — ожидание смерти действительно хуже, чем сама смерть. Однако, как бы долго я ни ждал, она всё не приходила за мной.
Завыли волки.
Я распахнул ресницы.
Существо, что скалило на меня свои зубы, теперь обратило своё внимание на зов сородичей. И я, и Джуён вдруг перестали его интересовать. Даже не взглянув на меня в последний раз, оно фыркнуло, будто бы недовольно, и устремилось в сторону воя, быстро пропав из виду.
И если вы думаете, что человек после такого чувствует облегчение, то вы ошибаетесь. Меня всего обдало потом. Мне стало так жарко и одновременно холодно, что зубы начали стучать друг о друга. Меня лихорадило. Я вскочил на ноги, собрал все стрелы в колчан и подбежал к Джуёну. Его лицо было таким бледным. Я словно увидел покойника. Однако дышал он не хуже живого, к моему счастью.
— Боже милостивый… — первое, что вырвалось из моего рта, когда я увидел чужие раны.
— Джисок, мне больно, — прохрипел Джуён, жалобными глазами взглянув на меня.
— Знаю, знаю. Ты только держись, не закрывай глаза, хорошо?
— Хорошо, — чужой взгляд напуганно разглядывал моё лицо. Друг боялся смерти не меньше меня.
Глядя на такого беспомощного Джуёна, я совсем позабыл обо всех обидах. По коже моих щёк снова начали скатываться слёзы. Я шмыгал носом, стараясь не падать духом и не разреветься. Моя слабость убила бы Джуёна. А единственное, о чём я мог тогда думать — это спасение его жизни. Поэтому мне пришлось побыть сильным и смелым. Ради него.
Я разорвал его рубаху, стараясь не смотреть на ужасные царапины, оставленные звериными когтями. Скинув колчан на землю, я дрожащими руками расстегнул пару пуговиц, высвобождая наружу свои ключицы, и стянул с себя верх, тут же зажав тканью кровотечение. Моё оголённое туловище тут же огладил ветер. По рукам пробежали мурашки.
— Держи, — я положил ладонь Джуёна поверх своей рубахи, которая моментально окрасилась в красный.
Стянув пояс со своих штанов, я затянул его на чужом бедре, выше ран от укусов. Джуён заскулил от боли. Сердце моё обливалось кровью. Я не хотел заставлять моего друга страдать, но иначе спасти его жизнь мне бы не удалось.
Наконец, закинув колчан на голое плечо и схватив лук, я поднял Джуёна на ноги. И представить не мог, что он окажется настолько тяжёлым. Однако мне каким-то образом хватило сил на то, чтобы дотащить его до деревни. Не припомню, если честно, как мы выбрались из леса. Эти часы моей жизни, кажись, исчезли из памяти. Оно и к лучшему.
Когда я увидел приближающийся свет деревенских домов, Джуён уже успел отключиться. Он даже ноги не волочил. Единственное, что меня успокаивало — это ощущение чужого сердцебиения на моей лопатке. Не хотелось бы тащить на себе труп.
Я громко колотил в дверь лекаря, кричал и просил помощи. Мне незамедлительно открыли, сказали что-то и забрали у меня Джуёна. Впускать внутрь не стали. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться на лучшее. Я упал на колени недалеко от входа и проблевался. Желудок скрутило спазмом до острой боли. Мне стало так плохо, что я даже пожалел о том, что не умер там, в лесу. Плохо не от физического недомогания, вовсе нет. Плохо от груза, упавшего на мои плечи этой ночью. Я думал, что сойду с ума. Не вынесу произошедшего.
Наверное, я и не вынес. С тех пор, как я немного отошёл от шока, я так ни с кем и не заговорил. Просто не мог заставить свои уста шевелиться. Да и чужую речь стал воспринимать с большим трудом. Создавалось ощущение, будто меня сунули в толстый ящик и через его стенки пытались мне что-то донести. А я ни единого слова разобрать не мог.
Меня чуть позже пустили в дом, накинули на моё тело чью-то одежду, которая была мне не по размеру, и угостили травяным отваром. Мужчина, что всё время маячил перед глазами и что-то говорил, позже куда-то вышел, оставив меня сидеть на стуле и присматривать за еле живым Джуёном. Совсем одного.
И я обнажился. Вывернул свою душу.
Вцепившись в чашку подушечками пальцев, я заскулил, выпустил из себя слёзы, что так долго сокрывались во мне. Мои глаза чрез пелену смотрели на Джуёна, не веря, что он в самом деле лежал раненый без сознания. Ещё утром он пылал жизнью, прыгал, как кузнечик, улыбался восходящему солнцу и куску свежего хлеба. Я уничтожил его своим желанием доказать всем, что я — настоящий мужчина.
Настоящим мужчиной я был, возможно, пару часов назад, когда стрелял в чудовище, когда спасал Джуёна от смерти.
Сейчас же я словно вдоволь наплакавшийся младенец — надутый и покрасневший. Глазные белки болят от прежнего напряжения. Кожу на лице стягивает высохшая влага. Я жалок.
Всё же отхлебнув из чаши, я морщусь от яркого вкуса ромашки и начинаю кашлять. Сначала делаю это тихо, стараясь не разбудить Джуёна. А после всё же перестаю сдерживаться. Жидкость не в том горле ощущается неприятно. Поставив кружку на стул, я отхожу к раскрытому окну и впускаю в себя свежий ночной воздух.
Надеюсь, что мой кашель не поднял никого с кровати в такое позднее время.
Я, не отрываясь, смотрю на густой лес, отчётливо виднеющийся неподалёку. Если раньше он приманивал к себе обилием ягод, дичи и грибов, запахом влажных листьев, то отныне мне даже близь него бродить не хочется. Я больше не смогу глядеть на его опушку прежними тёплыми глазами.
Окончательно прочистив горло, я размазываю по щеке последние слёзы. Внутри моего сердца начинает ощущаться тягостная пустота. Хочется вырвать её с корнями, чтобы не мучиться.
Ничего в моей жизни уже не станет прежним. Ни лес, ни Джуён, ни я сам. Остаётся это принять.
Мои меланхоличные мысли прерывают стоны, звучащие за спиной. Сначала слабые, еле слышимые. Но за мгновенье они перерастают в завывания, наполненные тяжёлыми страданиями. Кровать скрипит им в унисон.
Я резко оборачиваюсь назад, заставая Джуёна ворочающимся в постели. Лицо его стиснуто напряжением.
Чужие дрожащие веки раскрываются. Наружу показываются расширенные до предела зрачки, что скрывают собой карюю радужку. Внутри меня радость смешивается с напряжением. Я теряюсь, не понимая, что происходит. Не понимая, как мне следует поступить. Моё тело только хочет сорваться с места и понестись на улицу, чтобы попросить о помощи кого-то из старших, как Джуён падает с кровати. Отчётливый хруст чужих костей пугает меня. Хотя, возможно, мне показалось. Я тут же подлетаю к своему другу, ощущая невыносимую тревогу. Присев на корточки, я хватаю лицо Джуёна своими трясущимся руками и заглядываю в глаза, полные безумия. Они смотрят будто бы сквозь меня.
— Джуён! — крик срывается с моих уст.
На мой голос никак не реагируют. На прикосновения тоже. Джуён сейчас не со мной. Он смотрит куда в сторону и вопит, словно ему чудится что-то нехорошее. Дурной сон, видно, не отпускает его.
— Тш-ш, всё хорошо, я с тобой, друг, — пальцами я оглаживаю бледную кожу на щеках, размазывая вытекшие из чужих глазниц слёзы.
И тут я начинаю ощущать что-то. Что-то, что никак не укладывается в моей голове. Что пугает до холодного пота под лопатками. Челюстная кость Джуёна, лежащая на моих ладонях, крошится. Прямо изнутри.
Это ощущение треска на моей коже. Я его никогда не забуду.
Из головных отверстий Джуёна — из ноздрей, из ушей, изо рта начинает вытекать кровь вперемешку с другими выделениями. Только недавно сменившиеся зубы кучками выпадают из нёба вместе с корнями и кусками плоти прямо мне на ладони. Паника пробирается внутрь моего тела. Я в ужасе отскакиваю в другой конец комнаты, случайно сбив собой стул, с которого совсем позабыл убрать чашку. Деревянный пол быстро схлёбывает отвар чрез свои щели.
У меня совсем отсутствует понимание того, что с Джуёном может сейчас происходить. Такой болезни я с роду не видывал. Не раз за свою короткую жизнь мне приходилось сталкиваться с картинами мучительной смерти, однако подобное мне встречается впервые.
Джуён переворачивается на живот и находит в себе силы опереться на руки. Он выплёвывает зубы, один за другим, и снова вопит, позволяя мне рассмотреть его пустой окровавленный рот.
Голова моего друга начинает ужасающим образом деформироваться — она раздувается, а лицо вытягивается, становясь похожей на подобие псиной морды. Тёмные, некогда густые волосы Джуёна выпадают целыми клочками. На них так красиво смотрелись венки из ромашек, что я плёл ему в детстве. Сейчас мне остаётся наблюдать лишь наполовину полысевший череп, на котором потихоньку отслаивается кожа. Меня тянет блевать от этого вида, но я почему-то не могу отвести глаз. Страх сковывает мой взгляд, заставляет готовиться к худшему.
Которое меня настигает.
Все кости, запрятанные внутри туловища Джуёна, одновременно ломаются, заставляя его пасть на пол и закричать от невыносимой боли. Его всего выворачивает. Он извивается, как земляной червь, постепенно увеличиваясь в размерах. Спина Джуёна неестественно выгибается. Видно, как под кожей преображается позвоночник. Он ломается, размножает свои составляющие и срастается заново.
Только сейчас я осознаю — Джуён превращается во что-то совершенно новое. Он умирает и одновременно рождается заново.
От моего Джуёна скоро не останется ничего. Только воспоминания.
Входная дверь скрипит петлями. Моё внимание тут же переключается. Глаза цепляются за мужское лицо, что я видел в моменты помутнения моего сознания. Чужие морщины мгновенно разглаживаются, когда физиономию лекаря растягивает испуг. Он кричит так, как обычно не кричат мужчины. И от этого крика у меня вздрагивает всё тело. Даже не зайдя в дом, лекарь несётся прочь. Уличная прохлада залетает внутрь.
Кажется, что судьба даёт мне шанс сбежать и спасти свою жизнь, однако я даже пальцем шевельнуть не могу. Меня полностью парализует. Лишь моя грудная клетка продолжает движение, наполняя меня воздухом, пропахшим чем-то кислым.
Запах нового тела Джуёна кажется мерзким и отталкивающим. Сейчас даже поверить сложно в то, что я хотел сближения с этим существом. Человеком его уже назвать сложно. Облик Джуёна полностью поменялся. Теперь я замечаю очевидные сходства с тем чудовищем, которое мы повстречали этим вечером в лесу. Оно не заразило Джуёна болезнью. Оно воссоздало себе подобного.
Человеческие вопли становятся похожими на волчий вой, а после замолкают сразу же после преображения. На месте зубов в чужой пасти теперь виднеется ряд острых клыков.
Существо, что некогда было Джуёном, смотрит на меня внимательно. Будто изучает. Я не сопротивляюсь. Уже не молюсь. Мне теперь не страшно умереть. Напротив, я даже этого жажду. Смерть от лап друга, которого я сам и погубил, будет для меня справедливой участью. Только вот почему-то вместо того, чтобы напасть, он разворачивается к выходу и бежит от меня прочь. По двору проносятся звонкие женские крики.
Я даже сперва чувствую разочарование от того, что мои ожидания не оправдались, но после его сменяет маленькая надежда на то, что Джуён ещё где-то там — внутри этого жуткого волчьего тела. Вдруг ему страшно? Вдруг он сам не понимает, что с ним произошло? Я бы на его месте просто сошёл с ума, умер от горя и чувства одиночества. Это тяжело — когда тебя боятся все, даже самые близкие тебе люди.
Я не могу его оставить одного в такой ужасный момент. Я не отвернусь от друга. Как бы он сейчас ни выглядел.
Подскочив на ноги, я бросаюсь вдогонку Джуёну. Выйдя из чужого дома, я сразу же перевожу взгляд в сторону леса и замечаю скрывшуюся за деревьями чужую тень. У меня не было никаких сомнений в том, что он устремится именно туда. Я бегу следом, ощущая странный прилив сил. Правда, приходится периодически поправлять штаны и огромную рубаху, в которой постоянно путаются мои конечности.
Тёмный лес встречает меня густой тишиной. Повсюду слышится лишь шуршание листьев. Где их касается ветер, а где живое существо — не разберёшь. Я просто настороженно шагаю вперёд, дрожа то ли от холода, то ли от вновь возникшего чувства тревоги.
— Джуён! — из моего рта вырывается крик.
До слёз хочется увидеть его рядом. Неважно, в каком обличии он передо мной предстанет. С ним спокойнее, с ним безопаснее. Одному во тьме слишком страшно.
Слева от меня слышатся рычание и секундные животные вопли. Я резко оборачиваюсь.
— Джуён? Это ты?
Мне не отвечают, однако мои уши чётко улавливают подозрительные звуки, исходящие из того же места, откуда я услышал рык. Осторожно, не торопясь, мои ноги следуют в их направлении. Стараясь дышать очень тихо, я огибаю кустарники и низкие тонкие ветки. Одна из них забирается в мои волосы, заставив меня вздрогнуть. Однако из моего рта не выходит и писка. Неужели я осмелел?
За скопищем деревьев я замечаю движение.
Свет луны огибает костлявый кривой позвоночник. Волчьи уши стоят торчком. Когтистые лапы ковыряются во вскрытом оленьем брюхе, кормя волчью пасть мясом и внутренними органами. Из свежего трупа тянется пар, словно невесомый дух плавно взбираясь на небеса. Я сплющиваю губы потной ладонью, чтобы вдруг не закричать. На кончике языка ощущается солоноватый вкус. Я случайно прокусил его зубами.
Зря я снова отправился в этот лес. Зря поверил, что могу достучаться до своего друга, запертого в теле чудовища.
Сжавшись, как напуганный зверь, я ступаю ногами назад. Ещё не поздно по-тихому удалиться и навсегда забыть про этот проклятый лес. Забыть про Джуёна. Сейчас нужно думать только о себе, иначе смерть меня неминуемо настигнет. Я почему-то перехотел умирать.
Во мне проснулось животное желание сохранить свою жизнь любой ценой?
Не отводя взгляда от трапезничающего Джуёна, я иду сквозь ветки спиной вперёд. Постепенно моё сознание успокаивается, расслабляется, убеждая само себя в том, что всё самое страшное позади. Но в этот момент моя нога ступает во что-то странное, крайне мерзкое по ощущениям. Я опускаю взгляд вниз, даже немного наклоняюсь, пытаясь в темноте рассмотреть эту субстанцию. В мои ноздри забирается такая вонь, что начинают слезиться глаза. От увиденного мой желудок выворачивается наизнанку.
Моя ступня провалилась прямиком в склизкую кучу, похожую на жир или слезшую с крупного тела кожу. Мелкие куски чего-то забираются внутрь моего ботинка. Я ощущаю, как они скатываются по косточке к пальцам.
Часто задышав из-за накрывшей меня паники, я с большим трудом вытаскиваю себя из этой субстанции и падаю на землю, тут же принимаясь безостановочно выблёвывать из себя желчь. Рот заполняет вкус горечи и ромашки. Как же невыносимо плохо…
Я начинаю плакать, нервно стирать рукавом чужой рубахи рвоту со своих губ и по-детски злиться. На себя, на Джуёна, на Господа Бога, что послал мне этот день в качестве испытания. Я — всего лишь мальчик — маленький, глупый и слабый. Не успел я так сильно отемнить этот мир, чтобы страдать, как положено самым отпетым грешникам! Это несправедливо!
Сбоку меня проносится ветер. Моё сердце пропускает удар. Тело напрягается, мгновенно пытаясь подняться на ноги. Но не успеваю я толком отреагировать на движение, как меня тут же валят на землю. В затылке пульсирует боль. На живот, прямо в область пупка, надавливает тяжёлая лапа. Не настолько сильно, чтобы раздавить. Но достаточно, чтобы заставить меня заскулить от неприятных ощущений.
Взгляд мой фокусируется на вытянутой морде, на маленьких карих глазах, на приоткрытой пасти, с клыков которой прямо на меня капает свежая кровь. Сначала на лоб, после на правую щёку.
Снова этот запах. Мертвечина.
Джуён пришёл за мной. Я узнаю его по пока ещё оголённой толстой коже, уже далёкой от человеческой, по остаткам волос на затылке. Совсем скоро он полностью покроется шерстью и станет как его новые собратья. Совсем скоро он, наверное, перестанет помнить обо мне, перестанет помнить о своём доме и своей истинной природе. Правда, мне очень хочется верить, что в данную секунду он всё ещё со мной — тот прежний Джуён, что смеётся с собственных глупых шуток, бесстыдно ворует яблоки у соседки и во всём подражает собственному отцу. Я всегда его любил именно таким. И люблю до сих пор.
— Д-Джуён, это я, Джисок. Узнаешь меня?.. — дрожащими голосом произношу я.
Чужие круглые глаза смотрят на меня так внимательно и пристально, так по-человечески. Они наполнены спокойствием. Я никогда не видел такой взгляд у диких зверей. Обычно у них он наполнен либо страхом, либо яростью. У меня появляется надежда на то, что Джуён понимает, кого сейчас видит перед собой. Только спасёт ли это меня?
— Прости меня. Прости меня за всё. Это я виноват, — к моим губам скатывается влага, выходящая из моих глаз и ноздрей.
Я протягиваю трясущиеся от страха и голода руки к волчьей морде. Моя кожа соприкасается с чужой. Она ещё помнит прежнюю гладкость юного лица, от которой сейчас же не осталось ровным счётом ничего. Кожа моего друга отныне грубая и шершавая, с прорывающимися наружу острыми волосками.
Это, вероятно, наш последний с Джуёном момент физической близости. Теперь я жалею, что не поддался соблазну дьявола и не коснулся своими губами его. Я боялся после гореть в аду, как страшный грешник. Только толку? Так или иначе, те, кто своими действиями уничтожает человеческое и рождает чужеродное, в рай не попадают.
Вечность мне извиваться в муках. Поделом.
Проглотив поток слёз, я касаюсь большим пальцем чужого мокрого носа, что тут же начинает обнюхивать мою плоть. Становится щекотно.
— Я — ребёнок, Джуён. Я — всё ещё глупый трусливый ребёнок. Ты был прав.
Это — последние произнесённые моими устами слова. Произнесённые прежде, чем меня оглушает звериный рык. Прежде, чем волчьи клыки впиваются в мою глотку. Прежде, чем вечная тьма касается моих глаз.
Прежде, чем меня проглатывает забвение.