Ах, Хан Джисон такая бэйбигерл. Такой сладкий пирожочек, омежка и боттом. Так мило сводит худенькие ножки под столом, а за его талию так и тянет подержаться.
Половина стэй-твиттера бурлит комментариями о том, какая же Джисон милашка-обаяшка. Минхо мог бы посмеяться каждому комментатору прямо в лицо.
Потому что стилисты, конечно, знали толк в своем деле. Вся эта одежда, которая подчеркивала худые ноги и талию-аномалию, с огромным успехом при всем этом скрывала широкие плечи и тренированную бицуху, которой гордился не только сам Хан, но и Чанбин, что составлял ему беспощадный график тренировок и брал на слабо, когда дело касалось штанги.
Образ сладкой бэйбигерл подчеркивали и пушистые локоны, и смешные девчачьи заколки на съемках шоу, да и сам Джисон, миниатюрный и худенький, мог на изи притворяться принцессой двадцать четыре на семь.
И только Минхо едва сдерживал закат глаз на сто восемьдесят, когда слышал или читал что-то о том, какая Хан милашка.
Потому что ни комментаторы, ни стафф, ни мемберы не знают, во что превращается эта интровертная обаяшка за закрытой дверью спальни. Ему, честно говоря, не обязательно даже снимать свою обманчиво милую одежду, чтобы выебать Минхо до звезд перед глазами и слюней на подбородке.
Мемберы, конечно, давно догадались. Было бы сложно остаться не в курсе, когда из комнаты Минхо, когда туда заходит Хан с радостным «Хён!», через какое-то время доносятся плохо скрываемые стоны фальцетом, а утром Минхо смешной походкой бредет в ванную. Благо, хоть никто не шутит на эту тему, потому что все всё понимают: сами не без греха, да и прикалываться над Минхо могут только те, у кого завалялась пара лишних конечностей.
Минхо, признаться, откровенно забавляется. Потому что с его стороны все очевидно насчет их раскладки в паре. Особенно после того, как он пересмотрел старую трансляцию, где Джисон в безрукавке садится на ручку его кресла, нависает и немного приобнимает, пытаясь заглянуть в экран его телефона.
В Джисоне ноль процентов боттомности. Он сверху, даже когда снизу — иногда они меняются, и даже с членом в заднице Хан умудряется быть доминирующим и властным.
Хану откровенно плевать на запреты и недовольные шиканья стаффа, когда Минхо заявляется на макияж или примерку с очевидными засосами и следами зубов. А ведь это только на видимых местах. Джисон же любит метить не только его шею, но и бедра, и ягодицы, и нежную кожу в паху. Оно и понятно: не ему же потом выслушивать от менеджера и оправдываться, мол, шел-шел и упал шеей на сумасшедший пылесос.
Минхо просматривает еще несколько твитов с их интервью, где они играли с котятами. Он хохочет в голос с того, как стэй дружно окрестили его кошачьим папочкой, приписывая Джисону роль его четвертого послушного и нежного котика.
— Хён!
Джисон врывается в его комнату как всегда без стука. Минхо, все еще лежа на животе и посмеиваясь, лениво оборачивается на крик, посылая Хану лучистый взгляд.
— Чего смеешься? — спрашивает тот, садясь на край кровати и коротко чмокая его в шею сзади.
Минхо мгновенно млеет и разваливается на три тысячи атомов нежности и любви.
— Стэй считают тебя моим четвертым котом, — сообщает он, пока Хан занят покусыванием хрящика его ушка. — А меня — твоим властным доминантным папочкой.
Джисон задорно смеется ему на ухо, пока сильные ладони сжимают талию Минхо. Кажется, кто-то успел соскучиться.
— Вот как, — фыркает Хан. — Тогда, наверное, зря я купил это.
На подушку рядом с лицом Минхо падает маленький пластиковый бутылек — съедобная смазка со вкусом чизкейка. Становится сразу же не до веселья: Минхо отчаянно хочет всего, что задумал с ним сделать Джисон. Он наверняка выглядит таким нуждающимся, когда роняет телефон на кровать и приподнимает бедра.
— Хани, — хнычет Минхо, виляя бедрами. — Хочу.
Джисон с ним не церемонится: снимает штаны, отшвыривает белье и забирается на кровать полностью, раздвигая ягодицы с красноречивым укусом на левой.
«Чтобы даже не думал мне изменять», — сказал в шутку Хан, оставляя метку пару дней назад. Как будто у Минхо есть на это силы: с тем, как часто они трахаются, не остается даже намека на неудовлетворенность. Не говоря уже о том, что он даже думать не хочет о ком-то другом. Они оба прекрасно знают, кому безраздельно принадлежит Минхо.
Джисон не жалеет смазки. Во-первых, потому что оба любят, когда их секс мокрый и влажно-громкий. Во-вторых, потому что ну это же вкус чизкейка, да еще и без лишних калорий, как бы смешно это ни звучало.
Он не греет лубрикант — Минхо нравится, когда смазка прохладная, — и льет из тюбика прямо на копчик. Любуется, как прозрачный гель вязко стекает по розовой ложбинке и как сжимается блестящая дырочка, так сильно нуждаясь в нем прямо сейчас.
Хан широко лижет снизу вверх от поджавшихся яиц до самого копчика. Минхо захлебывается стоном, тыкаясь лицом в подушку. По скользкому анусу с нажимом проходятся пальцы, размазывая смазку, затем их тут же мягким касанием сменяет горячий язык.
Минхо обожает, когда Джисон его вылизывает, но сам просить почему-то до сих пор смущается. Хан, вероятно, догадывается, потому что по его инициативе такой вид развлечений происходит довольно часто — реакция Минхо на такие ласки сзади сносит ему крышу.
Они начинают практически без прелюдий. Так иногда случается: кто-то из них бывает на взводе и не желает тратить время на нежность. Бывает и наоборот, когда они могут часами ласкать друг друга, трогать, сжимать и целовать, прежде чем перейти к чему-то посерьезней. Минхо нравилось по-всякому, лишь бы это было с Ханом.
— Весь день думал о тебе, — признается Джисон, звонко целуя поджавшуюся ягодицу прямо посередине. — Чан запретил с этого дня смотреть в студии твои фанкамы, потому что я потом не могу больше ни на чем сосредоточиться.
Минхо крутит бедрами, пытаясь получить больше ласки, и хихикает.
— Предлагаю месть. Скину ему завтра прогон хоряги Хёнджина, где он весь мокрый и без футболки.
Джисон фыркает и покусывает внутреннюю сторону бедер, размазывая пальцами смазку по промежности, а потом без предупреждения ныряет кончиком языка в дырочку, расслабленную после вчерашнего марафона.
Джисон крепко сжимает половинки, массирует с нажимом и разводит их так, чтобы дать себе лучший доступ. Он с ужасно непристойными звуками слизывает текучую смазку, целует края дырочки и обводит ее языком. Минхо в это время скулит в подушку, подмахивает бедрами и заканчивается как личность. У него стоит просто каменно, и ему даже слегка неловко от того, как молниеносно он возбудился, хотя, казалось бы, они трахаются уже три года с завидной регулярностью.
Джисон пропадает между его ягодицами — кажется, что его не интересует ничего, кроме крепких мышц и сжимающегося отверстия, которое он с таким рвением вылизывает, посасывает и целует. Минхо не может связно думать, но мысль о том, что Хан слегка одержим его задницей, не дает ему покоя и еще больше возбуждает.
— Сонни, хватит уже, — стонет Минхо, который уже не в силах выдерживать неспешного ритма — слишком много и мало ему в одно и то же время. Впрочем, Джисон не перестает терзать его: у него всегда свое мнение насчет того, когда наступает это заветное «хватит».
Минхо никогда не сознается в силу своего характера, но ему так сильно нравится это в Джисоне, что он тает каждый раз, когда тот проявляет свою доминирующую сторону вдали от чужих глаз.
— Потерпи еще немного, — бормочет Хан, покрывая мелкими поцелуями его ложбинку от входа до самого копчика. — Не могу тобой насытиться.
Минхо хнычет и чувствует, как истекает под его напором. С члена уже натурально капает прямо на постель, и Джисон сжаливается, обхватывая его длину плотным кольцом и неспешно надрачивая в такт толчкам языка.
Он слизал с него уже всю смазку, поэтому наносит еще порцию, когда убирает руку с члена и наконец пускает в ход пальцы. От всего, что Джисон с ним творит, в голове сплошной белый шум, из груди рвутся стоны, а на задворках мелькает мысль о том, что бы сказали фанаты, строчащие твиты о Ханни-бэйбигерл, если бы вдруг узнали, как Минхо размазывает по кровати от одних только его пальцев внутри.
Вряд ли кто-то из них догадывается, каким властным и сильным становится Хан, как только за ними закрывается дверь, а с Минхо падают штаны. Схватить за бедра и с легкостью посадить крепкого парня себе на лицо? Джисону как раз плюнуть. Удерживать его, пока он снизу отлизывает ему? Вообще не вопрос. Сжать под коленками и пересадить себе на пах? Пф, никаких проблем.
Минхо так обожает чувствовать себя ведомым и плавящимся под этими сильными руками, что каждый раз ощущает, будто кости внутри тлеют от обжигающей температуры между ними двумя. Хан Джисон был таким чертовски горячим — Минхо не обманет ни один образ куколки с бантиками и кудряшками.
Хан засаживает пальцы глубоко и резко, нещадно трахая его и мелкими движениями дразня простату, что Минхо захлебывается вскриками и текущей на подушку слюной. Поясница гнется под каким-то нечеловеческим углом — спасибо растяжке танцора и сильным мышцам тренированных бедер.
Минхо знает, что просить и умолять поторопиться нет смысла, Джисон должен наиграться и довести его до состояния дрожащей от возбуждения лужи, прежде чем трахнуть по-настоящему. Он поэтому и сжимает периодически его член у основания, чтобы не дать кончить раньше времени. Минхо знает, на что подписался, но все равно тихо и грустно мяукает — хочет целоваться, хочет получить больше Джисона себе.
— Что такое, мой маленький хён? — ухмыляется Хан. — Так хочешь кончить?
Минхо рвано кивает, а потом отрицательно мотыляет головой, заставляя взмокшую челку липнуть к лицу. Дышит хрипло, тяжело и через раз — по-другому не получается, хотя Минхо был буквально лучшим в контроле дыхания со своей любовью ворваться на выступлении в дэнсбрейк с такой мощью, что вокруг чуть ли воздух не искрился.
— Поцелуешь меня, Хани? — лепечет он онемевшими губами, оглядываясь через плечо и вкладывая в затуманенный взгляд всю тоску по поцелуям.
Джисон рычит и как-то по-особенному сильно толкает внутрь пальцы, одним движением уничтожая его изнутри до бликов перед глазами и поджимающихся пальцев на ногах. Минхо протяжно стонет, а затем чувствует, как его наконец переворачивают на спину.
Джисон раскладывает его по кровати, втискиваясь между ног — когда только сам успел раздеться? — и фиксируя руки над головой. Член дразняще проникает одной только головкой, зато Минхо наконец целуют. На контрасте между грубыми ласками — нежно и так медленно, будто они тут ведут светские беседы и совершенно никуда не спешат. Это была еще одна особенность Хан Джисона за закрытыми дверями: он умел трахаться и заниматься любовью одновременно. Минхо обожает это сочетание несочетаемого в своем бойфренде.
Джисон на вкус как смазка со вкусом чизкейка, а на ощущения — как вулкан на пике извержения, такой же горячий и импульсивный, сносящий все на своем пути. Минхо закатывает глаза и выдыхает ему в рот, когда Хан загоняет член полностью и начинает трахать — медленно, но с силой, каждый раз при этом целясь прямиком в простату.
Чтобы не лежать без дела, Минхо подвиливает задницей, встречая интенсивные толчки на полпути, выкручивает бедрами восьмерки и сжимает сильными ногами узкий таз Хана.
Они размыкают губы, потому что иначе вот-вот задохнутся, хотя Минхо что так, что так чувствует, что не может дышать: в поцелуе отчаянно не хватает кислорода, без поцелуя — не хватает любимых губ на его губах.
— Ты близко? — рокочущим низким голосом спрашивает Джисон, ускоряясь и не оставляя в голове Минхо ни одной оформленной мысли. Он не то что близко, он из последних сил сдерживает себя еще с того момента, когда Хан впервые прикоснулся к его члену.
Стимуляции так много внутри, снаружи и вообще везде, что Минхо теряется во времени и даже под страхом смерти не смог бы сказать, сколько прошло с тех пор, как Джисон оказался внутри. Единственное, что он точно уловил — поцелуев было больше чем один, а кипяточная лава разливалась от низа живота по всему телу как будто бы бесконечными потоками: часами, днями, может быть, даже неделями.
А еще Минхо не сдержал слез от переполняющих ощущений. Ничего такого, он иногда плакал во время оргазма, а внимательный Хан, не сводящий глаз с его лица, сцеловывал скупые слезинки и сразу же разрешал ему отпустить себя.
Минхо и в этот раз кончил сразу же, как получил разрешение. Быстро, сильно и переключаясь в какую-то другую реальность, как будто кто-то нажал кнопку на пульте или открыл кран на полную мощность. Он весь обмяк и скорее почувствовал, чем увидел, как к его собственной сперме на солнечном сплетении добавляется сперма Хана.
Мир возвращался медленно и по кусочкам, напоминая то ли пазл в процессе сборки, то ли витражное окно с разноцветными кусочками стекла, дополняющими друг друга, но не совсем подходящими. Сначала вернулось осязание, потом зрение и только затем звуки. Первое, что услышал Минхо — сбитое дыхание Джисона, лежащего рядом.
— Хён, — протяжно прохныкал Джисон, разворачиваясь к нему спиной и притягивая за руку, оборачивая ее вокруг своей бессовестно узкой талии. — Хочу побыть маленькой ложечкой. И еще хочу мороженое.
И, ну да, окей. Хан Джисон был машиной для отвязного секса, но иногда еще и миленькой принцессной бэйбигерл.
Минхо только сейчас обнаружил, что Хан успел о нем позаботиться и стереть их сперму с его живота. Он, все еще чувствуя отголоски оргазма, прижался к капризничающему Джисону со спины, смешно чмокнул в ухо и пообещал шепотом, что сейчас они так полежат пять минуточек, а потом обязательно дойдут до ванной, сменят простыни, и Минхо непременно будет кормить своего парня мороженым.
Возможно даже, они включат какое-нибудь уютное аниме, и Минхо будет усердно делать вид, что не видит, как по мягким круглым щекам скатываются слезы из-за трогательного сюжета. А потом они уснут в обнимку, и Джисон будет всю ночь спать у него на груди.
Да, наверняка всё так и будет.
И, может, не так уж и заблуждаются все эти комментаторы из твиттера.