Чужакам здесь рады.
В автобусе было холодно. Марта куталась всё сильнее в свою тонкую курточку на самом последнем ряду транспорта, лишь бы не сидеть рядом с грузным мужчиной впереди — он занял место рядом с печкой, несмотря на свою теплую куртку, что, Марта была уверена, не дала бы ему замерзнуть даже в самый сильный ветер. От мужчины исходил неприятный запах виски, и только в этом хвосте запах растворялся на середине, не добираясь до девушки. Хорошо, что он не оглядывался — в автобусе больше никого не было, и Марта переживала, что он мог её заметить, начать разговор, не отстать, прицепиться. Было ли это предвзятостью? Марта рассуждала об этом всю дорогу — такая у неё привычка, ловить себя на перепутье хорошего и плохого. Очевидно, этот человек не мог перестать пить. Об этом ей говорил не только запах, но и звук бьющихся друг о друга бутылок, лежавших в пакете на соседнем сидении рядом с ним.
Она видела подобные истории, поэтому выводы уже были сделаны задолго до её мыслей.
Инстинктивно она уже знала, что, стоило ей показаться на глаза этому человеку, она бы точно не избежала проблем. Так было с её бабушкой — после приезда из родного города, она не отрывалась от бутылки, и всё продолжала повторять несусветную чушь. Когда бредни переходили все границы, она начинала злиться. И не отлипала с жуткими вопросами от Марты. Марта должна было что-то знать, так уверяла старуха, но ребенок знал разве что как складываются числа и как читаются буквы. В школе им читали сказки — бабушкины россказни тоже походили на них. Марта всегда слушала. Марта всегда запоминала. А после — плакала в своей комнате до тех пор, пока не вернется мама.
Бабушка часто повторяла в ссорах с ней — Вероника станет такой же. Прабабка стала, она стала, и мать Марты тоже пойдет по этой дороге. Марта тоже выйдет на неё следом. Этого никогда не упоминалось, но Марта была уверена, подслушивая на лестнице второго этажа их ссоры, и всегда ей казалось, что бабушка это знает. В последние годы её пребывания в их с матерью доме Марте казалось, что бабушка не только знает, но и смотрит на неё откуда-то из-за угла. Словно бабушка не вела никаких разговоров с дочерью, и Вероника так и не вернулась с работы — она просто повторяла одно и то же на первом этаже и смотрела Марте в затылок.
Марта боялась бабушку. За исключением редких часов, когда она читала ей сказки или рассказывала о своем детстве на родных землях. И всё же Марта боялась бабушку. Поэтому она переехала — Вероника купила ей билеты, помогла с переездом и отправила обратно — туда, куда так рвалось её сердце, обратно в Шотландию, в маленький городок чуть ли не на другом конце континента. Наняла сиделку, покрывала издали расходы за электричество и еду, созванивалась по видеосвязи, чтобы убедиться, что матери не становилось хуже.
Бабушка умерла через два года, переписав своё единственное имущество на местного пьяницу, как рассказывал Веронике лечащий врач её матери.
Несмотря на это, Марта всё равно ехала туда — на другой конец континента, по шотландской дороге, в место, где ни разу от начала и до конца своей жизни не была Вероника, выросшая и воспитавшая дочь в Лондоне.
Иногда Марта думала, что её мать не пошла по той же дороге, потому что ни разу не была там. Подобные мысли посещали её редко: когда в ночи на неё светил монитор ноутбука с изображением пустого вордовского листа, изжившего из себя все её рассказы, которые Марта хранила в своей голове с самого детства. Черновик рукописи сдавать в конце месяца.
У Марты не осталось историй.
Или это она так думала, не в силах больше вымести на лист ни буквы, хранящейся в её памяти.
Так или иначе, отсутствие музы, как выражались её коллеги, привело её сюда — в Кошлауч, за поиском умиротворения и концентрации.
Марта Несбитт выросла писателем — отчасти популярным, отчасти благодаря нескольким пугающим годам совместной жизни рядом с потерявшей рассудок старухой. Карьера шла в гору благодаря и её литературному агенту, которого Марта заполучила в свои руки тяжелым трудом в споре, создав книгу, сумевшую в первую очередь заинтересовать Найджела. А теперь она здесь губит свои собранные за много лет осколки удачи в старом автобусе рядом с пропащим алкашом, так и не включив телефон, пару часов назад разрывающийся от звонков Найджела.
Оставить наспех набранную смс-ку было, наверное, не лучшей идеей.
Не в её стиле.
Но Марте давно пора было уехать. Найджел не может игнорировать упадок продаж её последней книги, жалобы издательства, два расторгнутых контракта. Марта должна взять себя в руки, и верит, что сделает это здесь — в месте, откуда всё началось не только для бабушки.
Автобус остановился возле остановки, рядом с которой стоял потрепанный временем каменный билборд «Добро пожаловать в Кошлауч». Довольно напыщенно для деревни, пускай и за последние года разросшейся до посёлка городского типа. Марта спустила на асфальт чемодан, поставила сверху рюкзак и взяла в другую руку сумку с рабочим ноутбуком прежде, чем осмотреться — впереди всё ещё была трасса, окруженная густым лесом.
— Это конечная? — она крикнула это в салон автобуса, вернувшись на пару ступеней внутрь.
— Всё верно. Деревня в семи километрах дальше, мой маршрут заканчивается здесь.
— А другой транспорт ездит?
— Через двадцать минут должен приехать Донни, попробуйте напроситься в попутчики.
— Донни?
— Время, мисс. Двери закрываются.
И двери закрылись у неё перед носом, стоило Марте ступить обеими ногами на асфальт. Она отошла от разворачивающегося автобуса, пытаясь сильнее кутаться в свою курточку от морозного ветра. В октябре здесь было холоднее, чем писали статьи в интернете.
— Подвести? — краткий вопрос был брошен уставше, и всë же не безразлично, став свидетелем незнания приезжей особы местных путей передвижения. Марта подавила вздох, глянув в сторону грузного мужчины, отошедшего дальше по дороге. И никого больше в радиусе семи километров, подумала она, отрицательно качнув головой. — Моя жена едет сюда. В пикапе найдётся место для попутчика.
И Марта поняла, что этот мужчина прекрасно знает об её переживаниях — о своем состоянии, бьющихся друг о друга бутылках в черном пакете.
Марта неспешными шагами с сомнением последовала следом.
— Я Дугал, — он не видел Марту, шедшую позади, и всё равно зачем-то пытался начать диалог. Впрочем, Марта еще с детства заметила эту особенность пьяных людей. Их язык не умолкал. — Сюда не часто приезжают. Зачем приехали?
— Ищу новый старт, — нехотя раздался женский голос, выждав долгую минуту окружающей лесной тиши.
— Заново начинают в больших городах, — грузный мужчина по имени Дугал, казалось, сожалел, что застрял в этом богом забытом месте. — Молодежь почти вся разъехалась. Вот дочь моя, к примеру, — в частности из-за дочери, будучи не готовым оторвать её от родного дома. Родители часто хотят увязаться следом. Марта поняла это, когда, несмотря на свою безмерную любовь к родным краям, бабушка вернулась к Веронике, напрочь отказывающейся приезжать сюда. Поняла это и когда Вероника рвалась за ней следом на другой конец страны, в единственный город, куда Марта поступила на бюджет. Дугал был такой же. — К примеру, дочь моя уехала два года назад, так и не вернулась. Ни звонков, ни писем, ни открыток. Последнее, что она сказала, так это то, как ей осточертел этот городишка. Ха, — смех Дугала был полон сожаления, — дети. Им подавай шумные компании, любовь всей жизни, мировую карьеру. Какой старт же вы разглядели здесь?
Другими словами, Дугал шептал: разумеется, здесь ей совсем было нечего делать. Значит и Марте тоже. Поэтому, наверное, и Вероника не разглядела в городишке Кошлауч ничего примечательного, чтобы тратить свое драгоценное время, раз даже его жители с о ж а л е л и о своей задержке.
— Я писатель, — Марта говорит это легче, чем обычно, — бабушка рассказывала мне много историй со здешних мест. Ищу что-то… типа вдохновения?
Марта ни разу за свои двадцать семь лет не искала его, слабо веря в сказанные слова. Надо же, может, ей стоило бы сказать спасибо тем нескольким годам, позволившим Марте получить столько возможностей к своим годам.
— А как звать её? Местная? — Дугал слегка повёл головой в сторону Марты, пытаясь обернуться, и, несмотря на его искренность, Марте всё ещё не хотелось, чтобы он обращал на неё внимание в своем состоянии.
— Кристина. Кристина Несбитт.
— Кристин, — сокращает её имя Дугал с забавой. — Кристин Матссон была невероятной девушкой. Помню, вся улица бегала за ней. Я молод был, и мне хотелось. Может, будь я старше хотя бы на лет пять, и мне бы она улыбнулась. Жаль Кристин. Спятила в последние годы, вернувшись со своего Лондона.
Или, вернувшись с этого болота, подумала Марта прежде, чем впереди показался свет фар.
И вправду жена Дугала.
Женщина за рулём была уставшей, и выглядела на все десять лет старше своего мужа. Явно её вымотала даже эта поездка в пару километров за выпившим мужем, не сказавшим ни единого доброго слова, стоило ей припарковаться.
— Подвезём попутчика, — единственное, что сказал Дугал, садясь на переднее сидение авто.
Марта почувствовала, что ей стоит спросить разрешение у этой женщины, поэтому молча кивнула ей, стоя на трассе, не решаясь закинуть свои вещи и выдерживая пристальный взгляд.
— Садись. Вещи можешь бросить в кузов, — её голос равномерен и слабо заинтересован. Марта долго не копошилась, через минуту садясь на заднее сидение, еле помещая сумку с ноутбуком и рюкзак рядом. Машина была наполнена коробками и строительными инструментами, место для попутчика было скромным и удивительно, что вовсе находилось. — Я Моника, — стоило захлопнуться двери пикапа, как машина тронулась с места, разворачиваясь, и продолжая дорогу, по которой маршрут автобуса не предусмотрен.
— Марта. Спасибо, что подвозите.
— Внучка Матссон, — подбрасывает свои пять копеек в новое знакомство Дугал.
— Так у неё не только дочь была, — женщина глянула в зеркало заднего вида оценивающе, задержавшись, и Марта бы упрекнула её в том, что ей положено смотреть на дорогу, а не оценивать её лицо, если бы трасса не была до дотошного прямой. — Ты похожа на неё.
Ты станешь такой же, — слышала в её словах Марта.
— Она переписала свой дом на Росса Маккензи. Есть, где ещё остановиться?
— Да, я созванивалась с Анджелой Коуи. У неё есть свободная комната для приезжих.
— Хотя приезжих здесь не так много. Отсюда уезжает всё больше людей.
Молодёжь, если верить словам Дугала.
— Кто этот Росс Маккензи? — впервые спросила и она что-то, чего ей так никто и не рассказывал за всю жизнь.
В пикапе не работала печка. Марта видела, как горит индикатор, но на деле внутри было ничуть не лучше, чем на улице. На передней панели машины была закреплена открытка — очень бережно, она гласила о поездке в Сан-Франциско. Далеко для этого почти разваливающегося пикапа, — подумала Марта. На зеркале заднего вида висел раскрытый медальон. Марта рассмотрела на нем две фотографии: счастливой семьи и молодой девушки лет семнадцати, сильно похожей на Дугала и Монику. «Вот дочь моя, к примеру», — пронеслись недавние слова Дугала в её голове.
— Росс ошивался возле неё последний год. Все знали, что она спятила, а дочь ни за что не приедет. Думаю и он знал, — ответила Моника. — Они много общались. В те моменты, когда Росса хотя бы ноги держали, конечно, — подметила вдокучу она, глянув в очередной раз в зеркало заднего вида. Но Марта не отреагировала, и Моника поняла, что внучке это известно совсем не хуже, чем каждому в Кошлауче прохожему. — Сейчас он прикован к кровати, как говорят. Его дочь с мужем и сыном поселились в этом доме, чтобы присматривать за ним.
— Они приехали из Форт-Уильяма ради этого. Радует, что мальчишке здесь нравится, хотя его отцу здесь больше, чем не по себе.
— Всё равно он приезжает на пару дней раз в две недели, — подытожила Моника замечание Дугала.
И салон погрузился в тишину. Марту радовало, что Монике совсем неинтересно, зачем она приехала. Впрочем, она не исключала, что Дугал расскажет ей позже.