В этот раз я попала. Попала круто. Что называется, по-​взрослому. Ладно, оттрахают хором, по кругу пустят. Это ничего, это мне не впервой. Сколько их? Семеро вроде. Фигня, выдержу. Бывало и пожестче. Но вся засада в том, что это ребятки Бобы Зокаса. Они ж дикие, как крысы. Отморозки полные. Этим главное поиздеваться. Покалечат, а могут и в совсем уж непотребный вид разрисовать, с гвоздями и «гравировкой». Ух. А то и вообще потом за деньги отдадут на «иглу» какому-​нибудь идиоту с яйцами парафиновыми. А всем скажут, что я сама, мол, напросилась…

Нет, не заслужила я, чтобы меня вот так отмутузили. Нужно выкручиваться. А как тут выкрутишься?

Вот и сам Боба тут. Стоит и лыбиться, тварь. Вот гадина такая, как учитель пидарасов в тундре. Не так уж он и выше меня, если я на каблуках. Зато в красном пиджаке, под которым что-​то написано золотыми буквами не по-​нашему. А под пиджаком — плечевая кобура. Пиздосос. Для такой мрази, как он, разницы нет, кого мочить.

Ну и хрен с тобой. Главное, не испугаться и выдержать до конца. Не стонать и не изображать побитую собаку. Вот только если они до меня доберутся…

А доберутся, это уж как пить дать. И хана. Тогда уж точно туши свет. Аж желудок к горлу подкатил. Ну, за что мне такое?

Бьют, сволочи. Прямо в морду. В самый нос. Больно, ох как больно…

Теперь в живот прилетело. Ой, мамочки… Аж дух вышибло… В глаз… Теперь по ребрам. Слышу, будто хруст. Сука.

Еще по почкам. Ай, не больно совсем… Ой. О-​о-о-о-о… Ох.

— Сама разденешься, шмара? Или тебе помочь? Или сразу перо в пизду вставить? — это Боба.

Сплевывает сквозь зубы и пинает меня в бедро. Сильно. Больно.

Почему я не кричу? Почему не хочу кричать?

Кровь из носа хлещет. У меня ребра, наверное, сломаны… Или это мне кажется? Ой, больно же. Почему я вообще не кричу? Потому что если и закричу, меня сразу же… Нет, я не хочу так. Я больше не могу. Мне страшно… страшно…

Меня дергают за волосы, подтаскивают к стене, глухой кирпичной стене. Закоулки в лабиринте рабочих бараков. Звать на помощь бесполезно. Все услышат, но никто не впишется. Дураков нет…

Грубые руки стягивают с меня куртку и короткую юбку. Рвут на мне блузку, лифчик, трусики…

Что-​то острое впивается мне в низ живота. Все, приехали.

Я ничего не могу сделать, ничего… Только глаза закрыть. И плакать. Слезы кататься по щекам.

— Выбейте этой шлюхе зубы, а то еще укусит!

Они дружно ржут как кони. Смотрят на меня и гогочут. Я чувствую их взгляды. О-о-о, больно-​больно-больно! Ощущаю, как кровь течет по моему лицу.

— Боба, подожди… дай сказать… — я с некоторым даже удивлением слышу собственный голос. — Пожалуйста… Ты Лекса искал… Я знаю, где он… Клянусь… Правда. Я скажу… Пожалуйста. Не надо. Только не надо… Пожалуйста… Ребята, подождите…

Я уже с трудом могу говорить.

— А ну, погодите, — слышу ленивый голос Бобы.

— Да пиздит она, Боба, — без особой уверенности говорит кто-​то, но их руки отпускают меня.

Падаю на колени прямо в жидкую осеннюю грязь. Утираю кровь с лица. Открываю глаза. Твари толпятся вокруг меня… Мерзкие, глумливые рожи… бритые головы… кожаные куртки…

Вижу свое отражение в луже… Лицо разбито в хлам. Суки.

Унылое серое небо над головой. Угрюмые кирпичные стены бараков.

Тошно мне. Тоскливо. Хочется рыдать, но я не могу. И говорить я не в состоянии. Мне стыдно. Стыдно и больно. Хочется плакать. Хочется умереть.

— Ну?! Говори! — Боба пинает меня под ребра, на этот раз не сильно.

Надо что-​то придумать… Надо придумать… Надо что-​то…

Надо говорить… Надо открыть рот…

Меня рвет… Корчусь на грязном асфальте и чувствую, как… Что? Что со мной происходит? Что это?

Я начинаю хрипеть. Изо рта течет слюна. И кровь.

Блядский холод… Так холодно… Холод. Холод.

***

Холод… Холод… Холод… Это я? Это я? Проклятье! И я так выгляжу? Это я?!

***

Семеро в темных плащах, опираясь на посохи, выступили со всех сторон из мрака в столп бледного призрачного света, падающего со сводчатого потолка огромного зала. Бледное сияние, словно туман, обволакивало призрачную фигуру в черном балахоне с низко надвинутым капюшоном, словно сотканную из клубящихся теней.

— Я знаю, что вы ощутили моё появление, — послышался низкий голос. — Но это вовсе не повод для тревоги. Мне нет нужды скрываться. Тем более, здесь, в Доме Совета!

Семеро почтительно склонили капюшоны.

— Мы не хотели бы, чтобы между нами и тобой стояли твои создания, — ответил кто-​то из Семи.

Черная фигура повернулась к говорящему и откинула капюшон. Это был человек, но лицо его казалось посмертной маской древнего божества. А руки — двумя тонкими щупальцами.

Странное существо усмехнулось:

— Не ты ли это, Аклид, глава Совета Семи?

Аклид безмолвно склонил голову.

— Мои создания не побеспокоят вас, — продолжил призрак в черном плаще. — Впрочем, я отпускаю их.

Он махнул тонкой рукой-​щупальцем, и словно невидимый вихрь пронесся по залу.

— Однако же, — продолжал он. — Следует нам перейти к делу, ради которого я явился в этом облике в Дом Совета и предстал пред вами! Известно ли вам, господа Совет, о том, что та, имя которой не может быть названо, величайшая Архипреступница, смогла покинуть узилище свое и ныне прибывает в одном из нижних миров?

Семеро склонили головы. Заговорил вновь Аклид:

— Сие известно нам. Однако, прибывая в нижних мирах, Архипреступница лишена почти всех своих сил. Её нынешнее положение мало отличается от заточения в узилище. Она не опасна…

— О, прискорбное заблуждение! — воскликнул призрак. — Архипреступница смогла обмануть Стражей, и сокрыть свой след. Сколь ни малы силы её ныне, она укроется где-​то у Дна миров, вне нашей досягаемости, и, без сомнения, попробует вернуть свое могущество! И если ей это удаться, содрогнется Великая Сфера, как и в дни оны!

— Чего же ты хочешь от нас, о, великий? — с легкой усмешкой молвил Аклид.

— Вы Хранители, решать вам, что следует предпринять. Я требую, что бы Совет принял решение!

— Да будет так, — слегка поклонился Аклид.

Семеро, казалось, застыли неподвижно, ведя беззвучный разговор и наконец вновь заговорил Аклид, выступив в центр светящегося столпа и стукнув посохом о каменные плиты пола.

— Совет принял решение! Поскольку Архипреступница, та, чье истинное имя не следует называть, не может быть уничтожена, ибо гибель её обрушит неисчислимые бедствия, а так же учитывая, что находится она, как нам ведомо, в нижних мирах Великой Сферы и, исходя из того, что мы знаем о её природе, нам следует предположить, что она не станет пытаться одолеть нас в открытом бою. Ей более подобает использовать силы тайные, доселе непостижимые даже для нас. Это может нести опасность Великой Сфере. И посему, Совет Семи считает, что будет правильно, если мы призовем на помощь…

Аклид замолчал.

— Кого? — спросил призрак. — Назови имя!

И имя было названо.

***

Боба слегка удивился, когда корчившаяся у его ног избитая голая шлюха вдруг пружинисто вскочила на ноги и окинула его братков насмешливым взглядом.

— Так-​так-так! — сказала она совершенно спокойно и скрестила руки на немаленькой груди. — Что мы тут имеем? Какие забавные зверьки.

— Ты охренела, падла?! — заорал совершенно обалдевший от такой наглости бугай по кличке Сильвер.

— Сдохни, — равнодушно пожав плечами, сказала девка.

И Сильвер сдох.

Он вытаращил глаза, схватился за горло, хрипя и задыхаясь, затем, дергаясь в судорогах, упал на мокрый асфальт и быстро затих.

— Так, зверьки, — усмехнулась уголками разбитых губ шлюха. — А теперь с вами…

И тут Боба понял звериным чутьем своим, что дело плохо. Очень-​очень плохо. И рефлекторным движением рванул ствол из плечевой кобуры.

***

Нет, прихлопнула я этого зверька совершенно зря. Можно сказать машинально. Извела на него почти треть из тех крох силы, что мне удалось скопить. Забыла, опьяненная свободой, что это нижний мир. Силу приходится цедить по капле. Нет тут тех бурных, неудержимых её потоков, к которым я привыкла. Душный, затхлый мирок, подобный мириадам таких же на дне Великой Сферы.

Нет, со всеми ими мне в моем нынешнем состоянии не справиться. Целые эоны минули с тех пор, когда горные хребты двигались по мановению моего пальца и небесный огонь пожирал целые континенты…

Сейчас же я не могу совладать даже с горсткой зверьков, среди которых нет ни одного Одаренного.

Да ещё и тело гулла-​носителя, серьезно повреждённое, требовало постоянно вливать в него силу. И наче оно просто умерло бы. И мои силы, и без того более чем малые, таяли на глазах.

Да, с гуллом мне не повезло. Но тут уж от меня ничего не зависело. Сущность гулла, потрясенная моим вторжением, трепетала от ужаса, забившись в самый дальний уголок вместилища.

Впрочем, с гуллом разберусь позже. Сейчас есть куда более насущные надобности.

Зверёк в красном одеянии, единственный из всех не в черном, с толстой золотой цепью на бычьей шее, судя по всему вожак, вытащил явно некое оружие, судя по ещё большому испугу (хотя казалось бы — куда уж больше?) моего гулла.

Впрочем, зверьки тоже были испуганы. Мной. Но, тем не менее, со всей возможной твердостью пытались защититься. Не ведомо им, насколько я сейчас слаба.

Что они мне, некогда в мгновение ока повергавшей в прах целые воинства? В нынешнем же состоянии приходилось изворачиваться.

Взять под контроль вожака не представляло труда. Его сущность оказалась ничтожной, грязной и слабой и не смогла оказать никакого сопротивления моим ментальным «щупальцам», которыми я шарила в его черепе. Долго, правда, удержать его под своей властью мне не достало бы сейчас силы, но того и не требовалось.

Он обратил оружие против своих же подельников. Я ощутила его ужас и неприятие, когда его тело не смогло повиноваться ему…

Раздался грохот. И ещё один, и ещё! Оружие оказалось примитивным. Просто кусочки металла, разгоняемые силой небольших взрывов. Они даже не несли заклятий. «Пистолет», «волына», «ствол» — почерпнула я названия из памяти моего гулла. Грубое, но достаточное грозное средство причинения смерти.

Убив всех своих, явно не ожидавших такого, а потому и не предпринявших ни малейших попыток к сопротивлению, главарь оборотил «волыну» к себе.

На этот раз он сильнее сопротивлялся моему ментальному контролю. Видно, свою жизнь он ценил неизмеримо выше. Я чуть поднажала, и, растрачивая драгоценные капли силы, сломила его.

Теперь, когда они все были мертвы, я испытала сожаление. Если бы возможно было убить их правильно, они могли послужить источником силы. Но — увы. Сейчас я была лишена такой возможности.

Впрочем, нет. Один все ещё жив, хоть и при смерти.

Я заставила свое новое тело присесть на корточки, и подобрала валявшееся рядом короткое лезвие.

Ритуальное мучительство требует определенного времени и обстоятельности. Жертва должна все осознавать. Жертва должна познать боль, и должна познать страх. Сейчас бы я начала, пожалуй, с тестикул раненого. Но… Нет времени.

Потрясенный произошедшим, мой гулл буквально вопил всей своей сущностью, о том, что отсюда пора убираться. И в этом был свой резон. Поэтому я просто перерезала горло жертве, чувствуя, как меня наполняет слабый ручеек силы. Мало, почти совсем ничего…

Теперь следовало заняться моим гуллом. Это было существо женского пола. И это радовало. За все долгое время своего существования, я сменила бесчисленное количество тел. Мужских, женских и вовсе лишенных каких-​либо признаков пола. Но всегда предпочитала именно женские оболочки. Возможно, Изначальная Искра, носит отпечаток мужского или женского начала, заложенный ещё на заре времён, в дни Творения. В таком случае, моя сущность, без сомнения, была женской.

Сейчас моя носительница оказалась сильно изранена и если бы не постоянно поддерживаемый мною поток силы, которым я питала наше общее тело, едва ли бы она ещё жила. Кроме того, в ее теле, как оказалось, обитали, те крохотные невидимые существа, что приводили к серьезным болезням.

Я постаралась заживить раны гулла. Силы потребовалось по моим нынешним возможностям изрядно, но иного выхода не существовало. Смерь телесной оболочки немедленно выбросит меня во внешний мрак. Где ждут Стражи. А вот заразой в крови я займусь позже. Не стоит тратить силу, непосредственной угрозы это пока не несло, но и совсем оставлять без внимания кишащую в носительнице дрянь тоже не стоило.

Мой гулл подобрала свою изорванную, окровавленную одежду и стала одеваться.

Я внушила ей мысль найти убежище и несколько ослабила контроль. В конце концов, она неизмеримо лучше знает этот мир, и, хотя я могла пользоваться памятью и знаниями гулла, зачастую возникали проблемы с пониманием даже простейших для местного жителя вещей.