Холодные пальцы касаются кожи — почти осторожно, почти ласково, почти любя. Почти.
Мариан гладит клейма, словно не зная, какую жуткую, жгучую, мерзкую боль может доставить всего одним движением.
Фенрис привык. Он благодарен ей за то, что она заступилась за него перед Данариусом, за то, что позволила убить сестру. Она, кажется, желает ему только добра.
Но почему-то в это верится с трудом.
***
Сегодня она вошла, как всегда, не поздоровавшись. Фенрис стоял, прислонившись к холодному камню стен, и в который раз пытался собрать своё прошлое из мелких осколков. Его размышления прервал резкий насмешливый голос.
— Опять погрузился в меланхолию?
Мариан подошла чуть ли не вплотную, смерила его пристальным взглядом. Беглый раб натянуто улыбнулся — эта манера заставляла его чувствовать себя уязвимым, почти беспомощным.
Синие глаза неподвижно уставились на него.
— Раздевайся.
Хоук никогда не приходила просто так.
Пока Фенрис неловко стаскивал с себя кожаный доспех, Мариан восседала в кресле и пожирала его глазами. Властно, неотрывно.
Когда все клейма стали видны, она отхлебнула вина прямо из горла подхваченной со стола бутылки, и, откинувшись на спинку, бросила как бы между делом:
— Только посмотри на себя. Раздеваешься так покорно, будто я и правда твоя хозяйка, а не любовница.
Интонация напоминала Данариуса. Такое же ледяное равнодушие, такая же уверенность, только слова погрубее. И голос с каждым разом всё жёстче.
— Ведёшь себя как слуга. И даже не пытаешься это изменить.
Фенрис старался не реагировать. Он слишком хорошо знал, что будет дальше.
Мариан, не дождавшись реакции, разочарованно вздохнула.
— Наверное, зря я не выдала тебя твоему владельцу…
Начинало понемногу сводить скулы. Он не понимал, зачем терпит всё это, но не мог сдвинуться с места. Он наизусть выучил этот сценарий, но даже не пытался действовать иначе.
Поднявшись, Мариан подошла вплотную и легко провела кончиками пальцев по его груди. По лириумными жилам. Она заглянула ему в глаза, и голос её вдруг сделался таким мягким — Фенрис иногда всерьёз думал, что она любит его.
Наивный.
— Я прекрасно вижу, что мои слова ранят тебя. Так почему же ты молчишь?
Эльф каждый раз терялся от этого вопроса. Он хотел было что-то сказать, но Мариан сразу приложила палец к его губам и с досадой покачала головой.
— Ш-ш-ш… Так не пойдёт.
После этого она отошла, несколько раз хищно прошлась из одного угла покоев в другой. Оценивающий взгляд ни на секунду не отрывался от бледного тела, изучал каждую черту, пронизывал насквозь.
— Неужели ты правда хочешь остаться таким до конца своих дней?..
Фенрис снова не знал, что ответить. Прошло несколько мгновений, и в порыве беспричинного гнева Мариан вдруг запустила недопитую бутылку в стену позади эльфа, лишь чудом не угодив ему в голову.
— Так оставайся им, раб!
Осколки со звоном разлетелись по полу. Лириумные клейма слегка засветились, руки сами собой сжались в кулаки. Фенриса словно сдавило железными клещами, он ощутил кожей цепи, которыми Хоук приковала его к себе.
Цепи власти.
— Я не раб.
Он сказал это одними губами, но она всё равно услышала — синие глаза загорелись огнём нетерпения.
Хоук всегда всё слышала.
Медленно она приблизилась к своей извечной жертве, для которой была то ли спасителем, то ли мучителем.
Слишком близко. Фенрис чувствовал ускоренное биение её сердца.
— Громче.
Она шепнула это еле слышно.
— Я не раб, Мариан, я же кучу раз повто…
— Громче!
А теперь закричала прямо ему в ухо. Эльф не выдержал.
— Я не раб!
Клейма вспыхнули и не угасли до конца. Мариан кровожадно осклабилась, показав острые, будто заточенные, клыки.
— Я хочу, чтобы ты повторял это почаще.
Всё было известно до мелочей: как она будет истязать его, на что надавит. Но Фенрис не мог сойти с проторенной дорожки — и молчал.
— Или мне придётся наказать тебя… Как раба.
Раскалённым углём царапнуло по плечу. Это всего лишь неаккуратное движение Хоук.
Затем обожгло спину. Боль прошла наискось от плеча до бедра, но эльф лишь сдавленно зашипел.
Но потом… Мелкое движение, заставившее его согнуться и надрывно закричать — Мариан царапнула кожу над сердцем, там, где сходятся все лириумными «сосуды».
Фенрис упал на колени.
— Я не слышу.
Хоук дала ему пощечину, отчего его голова беспомощно мотнулась в сторону.
— Говори!
Ещё раз.
— Мое терпение подошло к концу.
Мариан повалила Фенриса на спину, и сотни шипов впились в его пылающие клейма. Омерзительной, ужасающей болью поразило эльфа. Он больше не мог терпеть.
— Я не раб! Не раб! НЕ РАБ!!!
Лириумные дорожки загорелись ослепительном светом.
Хоук всегда добивалась своего.
***
Что происходит дальше, Фенрис почти никогда не запоминает. Кажется, сегодня он сбросил с себя Мариан, протащил её по усыпанному осколками полу и швырнул на кровать, при этом она истерично смеялась. А потом… Потом он делал то, зачем она и приходила. До изнеможения, до последнего вздоха.
Сейчас Мариан лежит рядом. Короткие чёрные волосы взлохмачены, одежда безнадёжно порвана. Новые синяки, укусы, царапины…
Она ещё дышит тяжело, но опять лезет к нему. Бесстыжая, измученная, опьяневшая.
Она не хочет обниматься. Даже не целует — никогда не позволяет притронуться к её губам. В её взгляде ясно читается не мольба, не просьба — приказ.
Хоук хочет ещё.
Кто он такой, чтобы ей отказать?
И он обычно даёт ещё. Конечно, распаляет его Мариан — ногтями, зубами, лезвиями и словами, что острее любого кинжала.
Однако сегодня он наконец находит в себе силы остановить это.
***
— На первый раз сделаю вид, что не расслышала.
Мариан прикрыла глаза и откинулась на подушки, не приняв его отказ всерьёз.
— У меня был тяжёлый день, Хоук.
— Ну конечно.
Фенрис посмотрел на неё в упор.
— Тебе стоит уйти прямо сейчас.
Он не был зол. Он был непреклонен.
Он очнулся и обнаружил, что перед ним — не женщина, не Защитница Киркволла, а демон во плоти.
Демон Желания.
— Я не собираюсь уходить.
Она сощурилась и лениво перевалилась на бок, ожидая, что Фенрис изменит своё решение.
— Тогда уйду я. Данариус мёртв, а ты мне не хозяйка.
Приподнявшись на локте, Хоук гневно сверкнула глазами. Помедлив, заговорила вкрадчиво, с плохо скрываемой угрозой:
— Ты обязан мне своей свободой, помнишь?
Исходя мелкой болезненной дрожью, она придвинулась к Фенрису и обвила его руками. Речь её снова стали приторно-сладкой, как засахаренный мёд, от которого до зубовного скрипа сводит челюсть.
— И я ничего не просила взамен, кроме как слышать твой голос. Ну же, скажи мне что-нибудь. Неужели я всё это время спала с прислугой?
Фенрис отогнал тлеющее желание, вырвался из её цепких объятий, и, горько усмехнувшись, спустил горячие ступни на каменный пол.
— Ты ждёшь, что я повторю тебе это ещё раз? Ни за что. Ты заставляла меня повторять эту фразу, пока она окончательно не потеряла свой смысл. — Бывший раб сокрушённо покачал головой, понизил голос. — Лучше уж я просто перестану вести себя как твой питомец.
***
Росистый вечер наступил в Городе Цепей. Тяжёлая дверь поместья Данариуса оглушительно хлопнула позади эльфа со странными татуировками. Где-то в комнатах раздался крик, проходивший больше на рык разъярённой драконицы, но эльф даже не обернулся.
Он взглянул на звёзды, высыпавшие прямо над его седой головой, полной грудью вдохнул чуть солёный воздух.
Вот, оказывается, в чём было дело. Его заковали в цепи, на этот раз незримые.
Больше это не повторится.
Теперь он свободен.