У Кирана его глаза.
Морриган замечает это всё чаще.
И каждый раз — как в первый: сердце замирает, ухает куда-то вниз, малодушно пропускает удар.
В них — янтарь, потемневшее золото, закат после дождя, бескрайние пшеничные поля Ферелдена.
Ведьма поспешно отводит взгляд от лица сына, целиком и полностью концентрируясь на кипящей в котле жидкости.
Надо посолить, чтобы похлёбка не казалась слишком пресной. И добавить трав.
Они излучают ласковое тепло, приглушённый, но неугасающий свет. Такие глаза бывают только у людей с чистой, как горный ручей, душой.
Пучок ароматной зелени выпадает на землю, пока Морриган вытягивает из поясного мешочка несколько самых длинных стеблей. Порывом ветра дым от костра сносит ей в лицо; ведьма морщится, заходится глухим кашлем, не заметив пропажи.
Маленькая ладошка проворно накрывает находку.
Даже той ночью глаза эти не осуждали, хоть и были холодны. Даже глядя на нелюбимую женщину они виновато округлялись от каждого жалобного стона, без слов просили прощения. Даже отражая в огненной своей глубине леденящий ужас от низости и порочности ритуала, они всё ещё видели в Морриган человека.
— Мам, ты уронила. Держи.
Киран протягивает матери выпавшие травы, цепко сжимая их в ручонке. Каштановые волосы как всегда взлохмачены, в шелковистых прядях запутались сухие травинки, длинные ресницы блестят в косых лучах заходящего солнца.
Глаза… доверчиво распахнуты.
Морриган роняет щербатую деревянную ложку на колени, осторожным движением прижимает сына к себе.
Юноша с таким же наивным взглядом, лет десять назад одолевший Архидемона, давно возмужал и отправился на поиски лекарства от Зова. Он не погиб — Морриган знала это благодаря своему чутью — просто затерялся в таких местах, которые не отмечены ни на одной карте. Он будет жить, он найдёт то, что ищет, и вернётся…
Но не к ней.
— Ты чего, мам?
— Ничего, мальчик мой. Спасибо. Ступай, поиграй на полянке.
Выпавшие травы отправляются на своё прежнее место, большая ложка — в котёл. Морриган наблюдает за сыном, пока тот резвится на свежем лесном воздухе; звонкий смех сливается с щебетаньем птиц и размеренным дыханием ветра в верхушках елей, угасающий день одаривает двух путников своим прощальным теплом.
В Киране было столько от отца — благодаря ему ведьма наконец узнала Алистера, узнала и полюбила, отчаянно, безнадёжно. Она не могла сказать, когда это произошло — может, месяц, а может, несколько лет назад — однако призналась себе в этом только сейчас.
И только сейчас она заметила, что на бледной её щеке сияет мокрый след. Надо же, недалёкий Серый Страж научил желчную ведьму плакать от светлой грусти…
Неважно, где ты и с кем, Алистер, — будь счастлив.
А мне достаточно того, что у Кирана твои глаза.