Максимилиан Ягодинский прибыл домой рано утром. Он плотно сжал в руке небольшой чемодан с вещами и быстрым шагом пошёл по песчаной дороге. Кто бы мог подумать, что Максим вообще сюда вернётся спустя столько лет? За это время он вырос, возмужал и неплохо устроился на юге Германии. Утекло так много воды. Ягодинский открыл калитку и зашёл на участок, заросший бурьяном. Земля в маминых клумбах высохла и внешне напоминала пепел. Максим в надежде застыл, мечтая, чтобы его встретил седой отец, выпивший самогона, или лающая собака. Но мир вокруг был лишён звуков.
Ягодинский переступил порог дома. Место выглядело покинутым и заброшенным: на углах между стен и потолком тянулись кружева паутины, пыль осела на всей горизонтальной поверхности, а мелкие букашки то и дело лезли под ноги. Максим обошёл дом. Ничего не изменилось: ковры так и висят в спальне и гостиной, диваны застелены клетчатым пледом, который тётя Шура подарила маме на юбилей, сервант, вешалки, шкафы. Ягодинский устало сел в кресло, рассматривая дореволюционную медную люстру и потолок. Приедь он чуть раньше, его бы посадили за кухонный стол на табурет, налили бы чаю и накормили бы. Перед этим мать зацеловала бы ему всё лицо от радости встречи и...
Максим ударил себя по лицу: нет смысла рассуждать о том, что могло быть. Теперь родители на кладбище, младшая сестра неизвестно где, а Ягодинский в начале пути. Максимилиан поднял взгляд и увидел своё отражение в стеклянной дверце серванта: взрослый тридцатилетний мужчина с бледным лицом и синяками под глазами, с растрёпанными отросшими светло-русыми волосами; пиджак, рубашка, брюки и туфли — выдуманный показатель его важности. Ягодинский никогда не был тем, кто ценил настоящее, близких людей и жизнь. Убиваться по прошлому ему тоже не хотелось, но как справится с осознанием, что сейчас он один? У него никого нет. Всех, кого он любил, либо нет в живых, либо Максимилиан сам их покинул по глупости.
На выходе Ягодинский вспомнил про чердак. Наверное, там есть что-то важное и ценное с точки зрения воспоминаний.
Пол на чердаке был малоустойчив. Максимилиан старался не залазить глубоко, чтобы в конечном счёте не проломить потолок в доме. Сперва его взгляд зацепился за старые игрушки. Их связала бабушка, когда не могла ходить и проводила почти всё время в кровати. Большая часть игрушек находилась в доме, в гостиной, но некоторые хранились на чердаке. Другие детские вещи, вроде кроватки или одежды, лежали в самом дальнем углу. Максимилиан мог дотянуться без последствий только до коробки с нераспакованными письмами и ещё какой-то мелочью.
Содержимое Ягодинский решил разглядывать при свете дня в беседке. Среди писем, адресованных ему от бывшей любви, Максим также нашёл свой забытый фотоаппарат «Ленинград». А ведь сейчас он никак не связан с фотографией, хотя обожал это дело в свои двадцать. Письма Максимилиан распечатал неохотно. Все они не были отправлены, потому что никто не знал куда. Максим и рад, что не читал этих писем, наполненных болью, переживаниями и тоской. Ягодинский даже не помнит, как выглядела его первая любовь, с которой они познакомились на речке. Фотографии частично выцвели, и, как бы Максимилиан их не разглядывал, не мог понять, кто рядом с ним.
«Ты однажды спросил: "А если бы Ваш любимый человек внезапно исчез, убежал, например, Вы бы... плакали?" Не помню, какой был мой ответ. Но он точно отличается с тем, что я испытываю сейчас, когда ты правда убежал...»
Максим тупо смотрел на эти строки. Уж он точно помнит, что тогда ответил отправитель. Это была глупая шутка от человека, который не верил, что такое может произойти. Ягодинский всегда сбегал, сбегает и будет сбегать, чтобы не огорчать близких людей, чтобы не видеть их разочарованные глаза и обиду. Максимилиан усмехнулся, разорвал каждое письмо, каждый конверт, каждую фотографию и сжёг на кухне в раковине. Из всего мусора, что находился в коробке, Ягодинский не смог уничтожить лишь вышивку гладью на старой наволочке. Белые пушистые одуванчики и зелёная трава на кремовом фоне.