Моим билетом в жизнь стал факт того, что семейство Блейк никак не могло воспроизвести на свет потомство. Соответственно, дело их жизни, а конкретно — аптекарство, что в Дистрикте-12 предполагает под собой врачевание, оказалось под угрозой. Родственников нет, оставить имущество в наследство некому. Удивительно, как в этом голодном краю ещё остаются люди, которым лишний рот в семье не в тягость, а в радость. Так мы и познакомились: я, круглая сирота, которой на тот момент было шестнадцать, и они, отчаявшиеся люди, которым нужен был приемник. Наверное, Блейки хотели взять кого-то помладше, но не устояли перед моей, как выразилась Анника, моя опекунша, «карамельной внешностью» и проворностью с которой я мыла полы во время дежурства в приютской столовой.
Не то чтобы я специалист по десертам, но внешность у меня и правда «карамельная»: каштановые волосы, загорелая кожа и янтарные глаза. Мы с Блейками познакомились, разговорились, я рассказывала им про детей, которые живут в приюте вместе со мной, о тех, кого могли бы взять к себе. А они выбрали меня.
Оказалось, что помимо навыка мытья полов и симпатичного личика, у меня есть ещё одно важное качество: я не брезгливая и крови не боюсь, так что не убегу от пациента, к примеру, со струпьями на спине, в истерике. Или меня не будет рвать в медный таз при виде раны, которую нужно зашить.
Так или иначе, свою еду и крышу над головой отрабатываю — для меня этот факт важен, потому что так не чувствую себя обязанной. С Блейками мы не то чтобы особенно близки, но отношения тёплые и дружеские. Они могут положиться на меня, я — на них. Этого обеим сторонам нашего союза вполне достаточно.
Сегодня не работаю. Жатва — особенный день. Анника дала мне своё кремовое платье. Волосы оставляю распущенными, потому что собрать их удастся разве что в хвост — они у меня не длинные, чуть ниже плеч.
Анника вместе с мужем, Рейни, провожают до площади. Это последняя Жатва, на которой есть угроза, что меня выберут — в следующем году мне девятнадцать. Нахожу одногодок и пристраиваюсь рядом. На сцене стоит мэр в опрятном сером костюме, приезжая капитолийка Синтия Крести в нелепом сиреневом парике и туфлях на каблуках. Интересно, как она в них передвигается, ведь на наших дорогах даже в рабочих ботинках можно ноги повыворачивать, а эта женщина… Настоящая экстрималка. Поодаль от двух представителей правительства, так резко контрастирующих между собой, стоит Хеймитч Эбернети. Выглядит каким-то примятым, словно только что встал с постели. Семь лет назад он стал победителем Голодных игр, что для нашего Дистрикта редкость: обычно победа остаётся за профи из Первого и Второго, ну или хотя бы Третьего. Дистрикт-12 не может похвастаться ни населением, ни уровнем жизни, поэтому местные полуголодные подростки не в состоянии тягаться с мощными амбалами.
Всё как и годы тому назад: образовательный фильм об истории Голодных игр, речь мэра и, наконец, самая страшная часть, когда сердце падает куда-то вниз, а в груди что-то сжимается. Синтия непростительно долго колупается в банке с женскими именами и, наконец, вытаскивает бумажку, преступно медленно разворачивает скомканный листик и радостно щебечет:
— Ева Монтгомери!
Не двигаюсь. Это не может быть правдой, так ведь? Сегодня моя последняя Жатва и это имя просто не должно было выпасть. У Вселенной отвратительное чувство юмора. И всё-таки я не могу стоять на месте вечно, потому что не выйду на сцену — так отволокут насильно, а если это мой последний день в родном Дистрикте, то уйду на казнь достойно. Наверное, мои ноги должны быть ватными, так что я удивляюсь своему твёрдому, чуть пружинящему шагу. Наверное, люди реагируют на стресс по-разному. А вот внутренности будто бы подбрасывает на сковородке — придётся приложить все усилия, чтобы удержать завтрак при себе. Становлюсь рядом с Хеймитчем.
— Джей Коуси.
Дальше картинка смазана. Трибуту-мальчишке лет тринадцать. Мне жаль его больше чем себя. Я-то попробую выкарабкаться, но этот паренёк… Вижу как у него трясутся руки, а глаза наполняются слезами. Кошусь на, теперь уже, своего ментора. Тот не смотрит ни на меня, ни на Джея, кажется, что Хеймитч полностью игнорирует факт нашего существования. Мальчик становится рядом со мной. Крепко сжимаю его руку, потому что вижу: ещё чуть-чуть — и он свалится без сознания.
— И пусть удача всегда будет с вами!
Моя удача вот-вот себя исчерпает и кому-то придется вытирать блевоту со сцены.
После церемонии нас окружают миротворцы и отводят в Дом Правосудия. Сижу одна в комнате, пока не приходит Рейни.
— Ева, — он обнимает меня за плечи, — ты храбрая и умная. Мы с Анникой… Я понимаю, что мы не стали и никогда не станем твоими родителями. Но будем ждать тебя. И мы уверены, что ты вернёшься.
— Спасибо.
Насчёт храброй он, конечно, переборщил. Я вот-вот умру от ужаса.
Больше не могу выдавить из себя не слова. Вскоре заходит миротворец.
— Удачи, Ева. — говорит Рейни и выходит.
Следующей посетительницей, как и следовало ожидать, оказалась Анника. Хоть она и пытается скрыть это, но её глаза выглядят подозрительно влажными.
— Ева, я не представляю, как тебе тяжело сейчас, — тихо говорит опекунша, — это теперь твоё.
Анника снимает со своей руки золотистый металлический браслет.
— Анника… — начинаю спорить, но она перебивает.
— Я хочу чтобы знала — мы тебя ждём. За эти два года семьёй мы не стали, это правда. Но мы друзья, так ведь? И мы тебя любим.
Она надевает браслет мне на руку, подтягивает украшение почти до локтя.
Миротворец снова заглядывает в комнату, намекая что время вот-вот выйдет. Анника обнимает меня, шепчет «До встречи» и уходит.
Больше посетителей нет. Оно и ясно: с моими знакомым из приюта мы не настолько дружны, чтобы они искали слова утешения и прощания для меня, идущей на верную смерть. Родственников у меня нет. Когда общее время, отведённое на прощание с родственниками и друзьями истекает, заходит Синтия:
— Идём, нас ждёт поезд.
Ну, если мне суждено умереть, так хоть попутешествую напоследок.
И вот я уже сижу в вагоне-ресторане поезда. Напротив — Хеймитч, справа от меня Синтия, слева — Джейми. После прощания с семьёй его глаза покраснели и мальчик избегает встречаться взглядом с кем-либо. Молчание слишком затягивается и в какой-то момент становится невыносимым. Синтия, видимо, ощущает то же что и я, потому произносит:
— Вы очень милые детки, уверена, что стилисты подберут для вас что-то симпатичное.
«Кто про что, а вшивый про баню.» — мысленно усмехаюсь я, но чувствую необходимость поддержать её инициативу в разговоре, хотя мне сейчас не до тряпья, что наденут на тело, которое моя душонка вот-вот покинет. И не из-за того что меня кто-то прикончит, а от страха.
— Надеюсь, будет что-то новенькое, а не снова шахтерские робы. — поворачиваюсь к Хеймитчу, спокойно жующему рагу. — Не хочешь обсудить стратегию или чем там обычно занимаются менторы?
Вначале кажется, что он не обращает внимание на мой вопрос, но, сделав из бокала глоток вина, наконец отвечает:
— А есть ли в этом смысл? У тебя есть какие-то навыки? — он окинул меня оценивающим взглядом, который вот-вот сменится сомнительным и Хеймитч снова переключится на еду. Нужно удержать его внимание. Раздражение подкусывает меня, а робость и страх уходят на второй план.
— Могу выколоть тебе глаз вилкой, если не приступишь к своим обязанностям.
Он вскидыват брови и слегка оживляется.
— Творческое мышление, отлично. А почему ты не хочешь использовать нож?
— Э… он столовый. — странный вопрос. Что может сделать закруглённый нож? Им и еду резать иногда бывает проблематично. Конечно, глаз выколупать можно, но получится не очень эффектно. — Вилка опаснее.
Хеймитч удовлетворённо кивает.
— Ещё?
Отлично, теперь пора достать из рукава козырь, заключающийся в умении применять знания из медицинского справочника не только для лечения.
— Удар в основание черепа может серьёзно повредить позвоночник. Если кулак прилетит прямо под ухо, то, думаю, удастся сломать челюсть. Почки и мочевой пузырь — довольно тривиально и ты, уверена, будешь их защищать. А вот коленная чашечка… Вряд ли успеешь её прикрыть. Там связки и сухожилия, они не потерпят резкого смещения. Нужно прицелиться чтобы сдвинуть колено вбок.
— Ты аптекарская девчонка, верно? — уголок губ Хеймитча приподнимается. Мне показалось, что вина ему на сегодня достаточно. Выглядит слегка осоловевшим.
Я киваю.
— Вечером повтор Жатвы. Приходите, посмотрим с кем вам придётся тягаться. — бросает ментор и возвращается к еде.
***
Как по мне, лучше бы не видели. От вида трибутов из Первого, Андромеды Клове и Джерарда, фамилия которого благополучно стёрлась из памяти сразу же как я её услышала, вжимаюсь в спинку кресла, пытаясь слиться с мебелью. Джей, судя по его побледневшему лицу испытывает схожие чувства.
— Не паникуйте. — спокойно говорит Хеймитч. Узнав, что я достаточно разбираюсь в анатомии, чтобы суметь обезвредить кого-нибудь, он немного оттаял, но против этих двух профи, крупных и мускулистых, что одной, что второго, мои попытки повыбивать им суставы успехом не увенчаются.
Трибуты Дистрикта-2 запугали меня ещё больше. Конечно, перед Хеймитчем, Синтией и Джейми я пыталась держать лицо, но, судя по сочувствующему виду сопровождающей, получалось не очень. Что девушка, с лошадиными чертами во внешности, что парень с головой похожей на грушу, были мускулистыми и крепкими. Лошадиподобную зовут Элоиза, а фамилию её без подготовки не выговорить, даже капитолийка, объявлявшая её имя, несколько раз запнулась. Парень – Айван. Его я точно запомнила: кроме грушевидной головы он был обладателем широких кустистых бровей и пухлых губ.
В чистом блокноте, что нашла на тумбочке возле своей койки, я черкаю их имена. Бессмысленно записывать, что профи сильные, крутые и вообще сломают мне шею левой рукой и с закрытыми глазами. Трибуты из Первого и Второго всегда хорошо подготовлены.
Третий меня даже радует: девушка, Кресс Цили, мускулами не обладает, а рыжий парень, Моник, оказывается и вовсе — хрупким и сутулым.
Оба трибута из четвёртого, готова спорить, имеют сильные руки. Их Дистрикт специализируется на рыбном промысле и там все поголовно отлично плавают.
Девочке из Пятого лет двенадцать, парню ненамного больше. Я им сочувствую, но моя шкурка сама себя не спасёт, поэтому облегчённо выдыхаю, надеясь, что они пока не обладают какими-то невероятными познаниями в физике.
Представители Дистрикта-6 не особо угрожающе выглядят, а вот жители Седьмого могут оказаться опасными. Они работают с древесиной, должны быть выносливыми.
Кэти и Фреду из Восьмого лет по четырнадцать-пятнадцать. Оба — светловолосые. Как на подбор, но фамилии разные и, судя по варыжению лиц, даже не знакомы. Не родственники.
Следующие Дистрикты вызвали смешанные чувства. Трибуты оттуда были сухощавыми, но, кроме одной совсем уж худосочной девчонки из Девятого, могли оказаться достаточно сильными.
Одиннадцатый меня напугал. Девчонка, Рэпи, выглядит угрожающе, но парень, Маркус Хлорос, мог легко потягаться с профи.
Двенадцатый. Пауза между объявлением моего имени и момента, когда я сдвинулась с места не такая длительная как мне казалось. Держусь неплохо, даже спина ровная — оно и понятно, тогда я ещё не видела остальных участников Игр. Сравниваю себя с другими трибутами. Ростом я чуть выше среднего, до мощного телосложения мне как до Луны. Хрупкая, платье сидит неплохо. Симпатичная девчонка, но на победительницу Голодных игр никак не тяну.
— Я пойду. — хрипло говорит Джей и исчезает в дверном проёме. Порываюсь пойти за ним, но Хеймитч останавливает меня, придержав за запястье.
— Обычно такие походы трибутов друг за дружкой заканчиваются тем, что рыдают оба. Ты ничем ему не поможешь.
— Но… — пробую возразить я.
«Вдруг он что-то с собой сделает?»
— Я проверю как он, — говорит Синтия, — присматривать за вами — моя обязанность.
Женщина успокаивающе кивает и уходит вслед за Джеем. Наверное, она не такая чёрствая как я думала. Либо у неё ещё живы воспоминания о двойных истериках детишек из Дистрикта-12.
— Послушай, — Хеймитч тянет меня за руку, чтобы я села. Послушно возвращаюсь в своё кресло. — Ты не самая слабая на Арене.
Вопросительно приподнимаю брови. Конечно, есть ещё пара малолетних, которых я, в силу возраста, физически превосхожу.
— Во всяком случае, в твоей черепушке плещется некоторое количество серого вещества, а этим может похвастаться не каждый.
— Спасибо, друг, — хмыкаю, — после такой похвалы я на все сто процентов уверена в своей победе.
— Ну, я бы так не радовался. — Хеймитч ухмыляется.
— Вот из-за таких как ты, меня в приюте драчуньей звали.
— С этого места подробнее, — вновь ловлю этот его заинтересованный взгляд.
— Ну, я в детстве очень бурно реагировала на поддразнивания.
— Я про приют.
— Да что рассказывать? — беру из тарелки конфету и медленно разворачиваю фантик. — Восемь лет там проторчала. Меня периодически колошматили, я тоже дралась.
Скатываю блестящую обёртку в шарик.
— А аптекари?
— Мои родители из Шлака, отец в шахте погиб, мать подкосила пневмония и она тоже умерла. А Блейки забрали к себе, когда мне было шестнадцать.
Говорю быстро, словно выдаю заученный текст. В сиротском доме я долго продержалась, обычно сироты мрут в первые пять лет пребывания в приюте.
— Ты выносливее, чем кажешься. Хоть и костлявая. Может, что-то и выйдет. — Хеймитч тоже берёт конфету.
— Кого мне нужно бояться? — я заинтересованно подаюсь вперёд.
— Собственной глупости. Она может стоить тебе жизни, — он легонько постукивает пальцем по моему лбу, — иди поспи.
Я решаю последовать его совету. Иду в купе, сворачиваюсь колачиком на койке и засыпаю на удивление быстро — ещё одна удивительная реакция моего организма на стресс.