Нарочинской было жутко непривычно снова жить одной. 

Было очень странно готовить только себе, ставить на стол только одну тарелку и наливать кофе или чай только в одну чашку. 

Было очень странно засыпать одной, не будучи прижатой к матрасу тяжёлой мужской рукой. Не греть вечно холодные ноги об вечно горячего, как печка, человека рядом. Не толкать его, храпящего, локтем в бок.

Было очень странно просыпаться в свой выходной не от грохота случайно задетого и упавшего на пол чего-нибудь. Не от того, что кто-то холодными с улицы руками сгребает её, ещё спящую, в объятия. Не от того, что кто-то, абсолютно не попадая в ноты, поёт в душе что-то из репертуара “Короля и шута”. А от того, что на тумбочке, надрываясь, орёт будильник. 

Было очень странно, что никто не встречает утром после дежурства. Не помогает снять пальто. Не заставляет что-то съесть. Не шутит дурацкие шутки. Не ложится рядом, чтобы дождаться, пока она уснёт. 

Было очень странно проводить вечера в одиночестве. Не обсуждать ни с кем статьи о новых технологиях в хирургии. Не смеяться над ситкомами с их нелепыми сюжетными поворотами. Не заниматься любовью, в конце концов. 

Было очень странно, что Брагина нет в Москве. 

Привычными были лишь ночные дежурства и авралы в Склифе, помолвочное кольцо на безымянном пальце правой руки и теперь уже билеты Москва-Санкт-Петербург-Москва в редкие выходные. 

– … Звягинцев, как очнулся, сразу же предложил мне место, ну даже не место, я бы сказал так, целое отделение, научную кафедру и вот такую охрененскую зарплату. 

– Ты серьёзно? 

– Чё ж тут шутки-то шутить? 

– Так это ж круто! Ты чё такой печальный? 

– Ну да-ну да. Но маленький нюанс: всё это благолепие в городе Санкт-Петербурге. 

– Ну-у?..

– Ну чё? 

– Удивил. 

– Мы поедем? 

– Мы? 

– Ну да. 

– Объективно круто. И отделение, и кафедра, и Питер… Маленький нюанс: а я там что буду делать?

Брагин нервничал, говорил сбивчиво, пытался (больше самому себе, кажется) доказать важность переезда для их совместного будущего. Марина прекрасно понимала, что он прав и спорить абсолютно не хотела (да и не собиралась).

– Слушай, что ты так нервничаешь? Я же не против. Конечно, поезжай. Конечно, посмотри там всё, потом с тобой обсудим. Давай сейчас по-человечески поужинаем, ладно? Ты же не сегодня должен ответ давать, я правильно понимаю? Ну и всё. 

И Олег в очередной раз подумал, как ему с Нарочинской повезло (а вот ей с ним, непутёвым, кажется не очень). 

Брагин переехал в северную столицу два месяца назад и выходные у них с Нарочинской совпали отсилы раза три. За это время он был в Москве всего один раз, остальные же два Марина моталась в Питер сама. 

Она не очень любила этот город – слишком уж много не самых приятных воспоминаний в нём осталось. Хотя, в Москве их было ничуть не меньше, но в суете рабочих будней они всплывали не так часто, что ли. 

Но больше всего во всём этом, если честно, Нарочинскую раздражало скорее то, что приходилось пользоваться самолётами или “Сапсанами” – на машине ей по ночам в  одиночестве Брагин ездить запретил. Уж очень памятной (для обоих, к слову) была его авария, закончившаяся забытой Богом больничкой в Зарецке. 

***

Брагину было жутко непривычно снова жить одному. 

Было очень странно жить в другом городе, разительно отличающемся от такой привычной родной Москвы. 

Было очень странно работать в графике пять-два и большую часть рабочего времени сидеть за бумагами, а не стоять у стола в операционной. 

Было очень странно каждый вечер возвращаться в пустую квартиру, так напоминавшую его проданную в неудачном браке холостяцкую нору. Спасибо Звягинцеву, конечно, за заботу – до работы было десять минут пешком, да и вопрос оплаты жилья не стоял от слова совсем. 

Было очень странно ложиться спать в одиночестве. Не обнимать, пытаясь согреть, вечно холодную, как ледышка, Марину. Не будить её поцелуями в совпадающие выходные. Не заставлять запихнуть в себя хотя бы ложку овсянки с утра перед работой. Не ложиться с ней рядом, если время ещё позволяет, дожидаясь, пока она уснёт после дежурства. 

Было очень странно проводить вечера в одиночестве. Не обсуждать ни с кем статьи о новых технологиях в хирургии. Не смеяться над ситкомами с их нелепыми сюжетными поворотами. Не заниматься любовью, в конце концов. 

Было очень странно, что Нарочинской нет в Санкт-Петербурге. 

Привычными были лишь долгие телефонные разговоры и километры текстовых сообщений в одном из мессенджеров, “Не геройствуй, спи, пока возможность есть” и “Даже не вздумай на машине ехать!” в трубку и заказ цветов на московский адрес утром не совпавшего выходного. 

– Ой, Олег Михалыч, а у вас же выходной сегодня, – удивилась улыбчивая регистратор, завидев Брагина на пороге клиники. Да ещё и не одного, а с какой-то женщиной.

– Выходной-то выходной, а жене экскурсию устроить надо, пока она из Москвы своей приехала, – фыркнул Олег, чуть крепче сжимая Маринину руку. – Но если что, Наташа, ты меня тут не видела, – подмигнул девушке. – Короче, вот тут вот я и это, руковожу, – переключил внимание на Марину. 

– Ага, от словосочетания “руками вожу”, – не удержалась от подкола Нарочинская. – Не, ну красота, конечно. И девочки красивые кругом, да? – дождавшись, пока они скроются в коридоре, снова подколола.

– Язва ты бубонная! – буркнул Брагин. – Это не девочки, это подчинённые. 

– С каких это пор, Брагин, ты перестал волочиться за каждой юбкой? – в голосе женщины звучала неприкрытая ирония. 

– А вот как тебя встретил, так и перестал, – в тон ей ответил мужчина. – В общем, тут у нас палаты. Койки, кстати, поудобнее, чем в Склифе – спина не болит, если поспать. А вот тут святая святых – операционные. 

– А я думала, что святая святых – твой кабинет, – фыркнула Марина. 

– Не, там так, ничего особенного, – отмахнулся Олег. – Пошли, подглядим, как они там аппендицит вырезают. 

– Ой, Брагин, я на той неделе столько этих аппендицитов вырезала, что смотреть на них не могу, – скривилась Нарочинская. – И вообще, почему жена? 

– Ну потому, что невеста в нашем возрасте уже как-то несолидно. Да и правильно ты заметила, девочек красивых много кругом. Вот и говорю всем, что женат, чтобы не вешались. А то я у тебя мужчина видный… 

– Ага, морковки в детстве переел, – фыркнула Марина, – и вырос почти два метра. А мне теперь орать и подпрыгивать. 

– Это зачем ещё? – не понял мужчина. 

– А это чтобы ты лучше меня слы-ы-ы-ша-а-а-ал! – рассмеялась женщина. – Ого, ни фига, какая у вас штука тут есть! – тут же переключилась – заметила что-то за смотровым окном. 

И Олег в очередной раз подумал, как ему с Нарочинской повезло (а вот ей с ним, непутёвым, кажется не очень).

Олег досуг организовывать особо не умел (да и, если честно, не горел желанием после долгой разлуки-то), поэтому две из трёх пар совпавших к данному моменту выходных пара провела в постели. Нарочинская возмущалась, конечно, что вообще-то хотела погулять (сходить в музей, на выставку, в театр, на концерт – нужное подчеркнуть), но из-под одеяла вылезать всё равно не спешила, наслаждаясь нежными объятиями и ленивыми поцелуями. 

В свой второй визит в город на Неве Марина Владимировна вспомнила-таки, что это, вообще-то не хухры-мухры, а культурная столица и после экскурсии к Брагину на работу (закончившейся, конечно же, проверкой на прочность мебели в его кабинете), потащила ничего не подозревающего мужчину в Эрмитаж (и откуда только силы взялись?).

Пришлось Олегу бродить по залам, рассматривать интерьеры и картины, а чтобы не заскучать, ставить диагнозы людям, на них изображённым. 

***

Однако неизбежным каждый раз было одно: расставание. 

Два выходных пролетали слишком быстро, а до отпуска ещё было очень и очень далеко. 

– Мне кажется, я на начинаю ненавидеть вокзалы, – Нарочинская обнимала Брагина за талию, грея руки под его кожанкой. 

– За что? Они ведь приносят тебя ко мне, – парировал Олег, даже сквозь свитер чувствуя, какие ледяные у женщины руки и чуть крепче прижимая её к себе, чтобы она совсем не замёрзла.

Они стояли на перроне. До отправления поезда оставались считанные минуты.

– Ну приносят меня не вокзалы, а поезда, предположим, – фыркнула Марина.

– И не приносят, а привозят, предположим, – в тон ей подхватил Олег. – А ношу это я на руках тебя. 

– Когда ты меня вообще последний раз на руках носил? – Нарочинская закатила глаза. 

– Ну хочешь, каждый раз буду? Ты только приезжай, – Брагин уткнулся губами в светлую женскую макушку. 

– Куда я от тебя, Брагин, денусь? – усмехнулась женщина, утыкаясь носом в мужскую грудь. – Приеду обязательно. Как только выходные совпадут в следующий раз. 

– Вы там долго ещё обжиматься собираетесь? – донёсся до них неприятный голос пожилой проводницы. – Отправляемся через минуту! 

***

И вот, поезд скрылся из виду, унося Марину обратно в Москву. 

Брагин уныло побрёл в сторону выхода в город, на ходу набирая сообщение: 

Уже скучаю. Но ты мне своими холоднющими руками почки отморозила, кажется!