6 день месяца Тис 7017 года
Брундбю, провинция Новая Дания, Канада
Чёрный цвет меня никогда не красил. Наоборот, подчёркивал худобу и неестественную бледность, а с ними — и остальные недостатки отнюдь не идеальной внешности. Так что маленького чёрного платьица в моём гардеробе не водилось ещё со школы. А это, которое сейчас нелепо болтается на бёдрах и липнет к груди, я присмотрела за сущие гроши неделю назад, когда прогуливалась по гипермаркету и неспешно наполняла тележку продуктами. Как знала, что скоро понадобится.
Альберт остался верен себе до конца: застал всех врасплох, умер внезапно, глупо. Вдоль шоссе на весь Брундбю один столб у дороги, и мой драгоценный супружник умудрился в него врезаться. Ей-богу, как специально целился. Единственное его оправдание — шёл дождь. И то шаткое, учитывая, что Альберт проезжал там минимум дважды в день вот уже сорок семь лет. Даже смешно. По-моему, именно это я и сделала, когда узнала подробности гибели — громко рассмеялась. Милая девочка-полицейская, которую прислали сообщить мне горестные новости, наверняка списала мою реакцию на шок. Но вряд ли это был он.
Стараясь сдержать глупую и совсем уж неуместную сейчас улыбку, поправляю шляпу, пытаюсь натянуть её поглубже. За час до панихиды выяснилось, что почтенной вдове в моём возрасте непростительно появляться у гроба без головного убора. Пришлось одолжить у старшей золовки. Наверняка выгляжу в нём, как гриб. Бестолковый огромный гриб на тонкой длинной чёрной ножке. Из плюсов — тёмная сеточка-вуаль отлично маскирует мою бледную физиономию. Потому что косметика и яркая помада на вдове усопшего — тоже очень дурной тон. В принципе абсолютно бесполезный жизненный опыт — провожать в последний путь кого-то ещё в данном качестве в будущем я не планирую, но для разового мероприятия вполне терпимо. И если сравнивать, то, пожалуй, впервые я не горю желанием поменяться местами с мужем.
Народу в траурном зале — битком. Кто все эти люди, не отказавшие себе в удовольствии поглазеть на закрытый лакированный гроб из липы, в большинстве случаев я не имею ни малейшего понятия. Последние шестнадцать лет мы с Альбертом вращались на разных орбитах, без обид сведя взаимный интерес к нулю. Скорее всего, это удел любого долгого и несчастливого брака: если не получается отколоться и разойтись в разные стороны быстро, остаётся дрейфовать на льдине вместе, естественно и привычно не замечая друг друга, пока на вашем пути не встретится какой-нибудь айсберг. Или обычный электрический столб из цельной древесины.
— Феликс, я хочу домой, — жалобно шепчу, наклоняясь к брату, когда очередной неизвестный мне друг семьи дрожащим фальцетом заводит трогательный рассказ о том, каким чудесным человеком был Альберт Эббесен.
Мне душно, тошно и... скучно? Не то чтобы я ждала безудержного веселья, но как же невыносимо медленно тянется время. Моя воля, я бы кремировала тело и закопала эту новомодную био-экологическую штуковину с прахом на заднем дворе. Пусть бы из Альберта выросла осина. Красиво, достойно. Дёшево, наконец. Но в споре с его родственниками, которые обожают помпезность и чужие деньги, я проиграла заочно, поэтому стою у гроба с видом побитой дворняжки.
Как всё-таки хорошо, что не получилось придать Альберту товарный вид, и теперь нет необходимости лицезреть его останки. Такой пытки я бы точно не вынесла.
— Щедрость и заботу о ближнем мне в зад, — с раздражением и всё так же шёпотом передразниваю говорящего. — Феликс, вот ты мне скажи, только честно. Альберт хоть раз проявлял к тебе щедро… — замолкаю, потому что в приглушённом свете траурного зала на меня смотрит вовсе не младший брат. Его вообще нет поблизости.
— Честно? Однажды герр Эббесен дал мне двадцатку просто так. — Незнакомец, лет сорока, симпатичный высокий белокожий шатен в дорогом тёмно-синем костюме-тройке с удивительно светлыми, словно бы прозрачными, глазами грустно добавляет: — Мои соболезнования, фру Эббесен.
Просто отлично! Значит, ему известно, кто я. Поспешно отвожу взгляд, сгораю от стыда и искренне желаю себе провалиться на месте. Совершенно не знаю, что нужно говорить. Наверное, стоит хотя бы извиниться, но язык будто прирос к нёбу. Что-то нечленораздельно мычу.
— Келль Грин. — У него тёплая, сухая большая ладонь. Крепкое уверенное рукопожатие.
— Магна… Магна Эббесен. — Решаюсь поднять голову и встретиться с ним взглядом. — Прошу прощения за… мою несдержанность. Это нервное… наверно.
Он хмурится. Потом улыбается. Почтительно и печально.
— Всё в порядке, Магна. Я понимаю. Приятно познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах.
Мне не жаль, но тоже приятно. Особенно от того, что мою руку по-прежнему сжимают его пальцы.
***
Уже неделю дом принадлежит только мне: родственники мужа не досаждают «заботой», соседи не наведываются с визитом вежливости, чтобы в сотый раз выразить соболезнования и всучить очередную запеканку. Телефон наконец-то молчит. Понятия не имею, почему все решили, что меня необходимо опекать. Будто без их присутствия я обязательно наглотаюсь снотворного или решу прогуляться в один конец до реки. Будто с гибелью мужа моя жизнь тоже закончилась.
Полезным как всегда оказался лишь брат. Прибрал с племянниками в гараже, увёз одежду Альберта и остальной хлам, помог разобрать документы и обзвонить все инстанции. А когда неожиданно выяснилось, что я богата, подключил знакомого адвоката.
Уж не знаю, в какую авантюру собирался пуститься мой благоверный скряга, но умирать определённо не входило в его ближайшие планы. Пока мы копались в бумагах, стало ясно, что Альберт умудрился скопить приличную сумму на отдельном закрытом счёте, аннулировал старое завещание, в которое были включены его сёстры, но подписать новое не успел. Зато вбухал целое состояние на личного тренера и зачем-то перед прошлым Йолем застраховал свою жизнь, хотя всегда бурчал, что это неоправданные расходы. Всё вместе с выплатами социальных пособий, стоимостью дома с землёй и страховкой за новенький, разбитый вдребезги внедорожник вылилось в довольно круглую сумму. От количества нулей у меня рябило в глазах. Согласитесь, приятный бонус к долгожданному одиночеству, чтобы отказаться даже в теории от мыслей о суициде. А их у меня и в помине не было.
Прошёл уже месяц, но я до сих не могу привыкнуть к новому статусу — застряла где-то на стадии отрицания. Постоянно кажется, что вот-вот зашуршат по гравию шины, распахнётся входная дверь, Альберт вернётся и всё обернётся сном, снова станет прежним.
Феликс советует сменить обстановку и махнуть куда-нибудь подальше от Канады. Например, в круиз по Карибам на месяцок-другой. Или в Европу. Мадрид, Лютецию, Милан, Лондониум. Или в Японию. Наверное, он прав. Но теперь, когда доступно так много, почему-то выбрать сложнее.
Пока я отважилась только на новую причёску. Прочитала в каком-то журнале: чем старше женщина, тем короче должна быть её стрижка. Думаю, каре в самый раз. В конце лета у меня юбилей — стукнет шестьдесят. А золотистый блонд на удивление молодит, если добавить чуть-чуть румян и блеска для губ.
Феликс прав. Самое время начинать новую жизнь. Бомбическую, как верно говорит младший племянник. Живём-то один раз. Да и сколько мне там осталось тикать?
Опускаю на широкие перила чашку с недопитым чаем. Выпрямляюсь, обвожу глазами вылизанную веранду.
Медленно спускаюсь по ступенькам с крыльца, зябко прячу руки в карманы. Последний осенний месяц в этом году уютный и тёплый, необыкновенно солнечный. Если бы не пронизывающий северный ветер, можно было бы расстегнуть пальто.
В почтовом ящике у дороги только одно письмо. Не мне — Альберту. Из автосалона «Рэв Субару». Именное, не обычная реклама, которую распихивают тоннами каждую неделю.
Распечатываю его не сразу — привычка. Пусть наши отношения были далеки от идеала, но мы никогда не нарушали личное пространство друг друга. Тем более не читали личную почту. Напоминаю себе, что Альберта нет в живых. Ещё несколько секунд разрываюсь между любопытством и желанием порвать и выкинуть. А потом всё-таки открываю.
***
От дома до центра Фредерикстада полчаса езды. В хорошую погоду, как сегодня, и того меньше. Оттуда ещё десять минут до южной промышленной зоны, где расположено большинство автосалонов округа, «Рэв Субару» в том числе.
Растерянно глазею на блестящую громадину из стекла и бетона. Запоздало размышляю, что выяснить детали и всё решить можно было по телефону. Но я зачем-то приехала сюда. А значит… Беру себя в руки, буквально заставляя толкнуть тяжёлые металлические двери.
Внутри блеска в сто раз больше. Полированный светло-серый керамогранит, новенькие автомобили всех цветов радуги, стеклянные витражи, хромовые перегородки, прозрачные стены с белоснежными рамами — солнечные лучи в этом «хрустальном замке» отражаются от всего разом, слепят, обескураживают. Я скорее угадываю движение, чем вижу, как ко мне направляется один из агентов по продажам. Будто только меня и ждал.
— Магна? — раньше, чем получается его разглядеть, узнаю голос. Тихий, вкрадчивый, слегка удивлённый.
— Келль?..
— Как поживаете? — К нему первому возвращается самообладание. Или это просто профессиональная выдержка. Или что-то ещё. Я не успеваю хорошенько обдумать ситуацию. — Чем могу помочь?
Мне ужасно неловко. Я была уверена, что в автосалоне просто не знают о смерти Альберта. Не то чтобы это как-то объясняло, как их пути вообще пересеклись. Но Келль присутствовал на панихиде, значит… Ладно. Я понятия не имею, что это может означать. Поэтому молча протягиваю письмо.
Он, всё такой же любезный и в идеально сидящем костюме, только теперь стальной расцветки, послушно забирает помятую бумагу, на миг касаясь моей кожи. Пробегается по нему взглядом, мрачнеет. Виновато качает головой.
— Это досадная ошибка. Видимо, кто-то в офисе забыл отменить заказ герра Эббесена. Ради богов простите. Я обязательно со всем разберусь. Обещаю, больше вас не побеспокоят.
Из всех слов я зацикливаюсь на одном.
— Заказ? Какой заказ?
В таких же блестящих, как всё вокруг, глазах на мгновение мелькает растерянность. И что-то ещё. А потом они снова безмятежно улыбаются.
— Магна, можно пригласить вас на завтрак? Здесь недалеко.
***
Если Келль надеялся, что я откажусь, и ему таким образом удастся уйти от расспросов, он сильно просчитался. Конечно, я согласилась. Правда, предпочла дождаться, когда мы всё-таки приедем, а не набрасываться с вопросами прямо в машине. Она, кстати, ожидаемо оказалась марки «Субару» — стильный синенький кроссовер. «Трибека», успела я прочитать над бампером справа, когда Келль подвёл меня к ней и галантно распахнул переднюю дверцу.
Он не обманул, ехать пришлось недолго. С Годивей на первом же перекрестке Келль повернул направо на Слогет, а оттуда на втором — на Аллигет. Место было знакомым: напротив нас отличное отделение «Тигра», позади милая и очень демократичная пиццерия, где-то поблизости — неплохая аптека и магазин для животных. А вот на кафе, простенькое двухэтажное здание из красного кирпича с броской густо-красной вывеской «Кофемолка», я раньше не обращала внимания. Подруги ленились выбираться в город, и все наши встречи обычно проходили в «Тоббис» на въезде в Оромокто.
Внутри тоже довольно симпатично — чисто, просторно и почти безлюдно, если не считать улыбчивую толстушку-официантку в униформе и пару-тройку посетителей, судя по внешнему виду — водителей-дальнобойщиков.
Время близится к полудню и больше подходит для ланча, но Келль не шутил. Он действительно собирается кормить меня завтраками — именно на них специализируется эта кафешка. «Завтраки весь день» задорно обещает надпись на стене и такая же поменьше — на салфетках и меню с логотипом «Кофемолки», сложенных стопкой у витрины на входе.
— Прошу, — Келль помогает мне снять пальто, ловко накидывает его на плечики вешалки, увлекает меня за собой вглубь — к окну. Любезно отодвигает плетёное кресло, неизменно приветливо улыбаясь.
Благодарю молчаливым кивком и послушно сажусь, утыкаясь взглядом в чистенькую бордовую скатерть. Я не планировала ни перед кем сегодня раздеваться, а потому приехала чуть ли не в домашней одежде: на мне кроссовки, поношенные синие джинсы и бежевый банлон. Не то чтобы совсем уж не презентабельный вид, но рядом с «пепельным щёголем» чувствую себя неловко. Кажется, это входит у меня с ним в привычку.
Пытаюсь взять себя в руки, в конце концов я не на свидании, кому какое дело, как я вообще одета. Получается со скрипом. Наверное, потому что я в принципе не могу охарактеризовать цель нашего разговора.
Келль не обязан со мной откровенничать и рассказывать про дела с моим мужем. Про письмо он и так всё объяснил. «Досадная ошибка». Остальное меня не касается. Но если не собирается этого делать, зачем пригласил сюда? Мог ведь отказать ещё в автосалоне. Безо всяких завтраков. И что бы я стала делать? Размахивать полученным письмом, топать ногами и требовать подробностей? Звать управляющего?
Но мы оба сейчас сидим в кафе, изучаем меню. То есть, это Келль изучает, а я, закончив наконец-то поиски очков в сумочке, просто делаю вид.
Надо как-то начать разговор. Лучше сразу повторить волнующий меня вопрос в лоб. Или подождать, когда Келль начнёт говорить первым. Не завтракать же мы на самом деле приехали.
— У них отличные омлеты. Советую «Три яйца», — нарушает молчание Келль.
Серьёзно? Секунды две смотрю или, вернее, любуюсь его красивыми чертами. С него бы греческих богов рисовать — такие же правильные линии, тонкие, изящные. Фарфоровая кожа, лучистые глаза. Ему даже отросшая щетина к лицу.
— Я не голодна, — спохватываюсь, когда пауза затягивается до неприличия. — Мне только кофе. Чёрный, в зёрнах.
Моё навязчивое внимание, кажется, его не смущает. Келль всё так же невозмутимо и любезно улыбается. Профессиональное, что ли? Наверняка к вечеру от таких улыбок у него сводит скулы. Или успел натренировать лицевые мышцы за годы. Интересно, он всегда работал в продажах? Это ведь ужасно утомительно.
— Ранняя пташка.
— Что?..
— Сок на выбор, два яйца в любом виде, тост, джем и кофе, — Келль перехватывает мою ладонь, аккуратно высвобождает указательный палец и подводит к нужной строке в меню. — Пару лет, пока разводился, только этим выживал. Рекомендую.
***
Развод это плохо. Сложно. Точно сложнее, чем кончина нелюбимого мужа.
— Есть дети? — спрашиваю, потому что нельзя просто взять и проигнорировать такое признание.
— К сожалению, нет, — Келль выпускает мою руку, делает знак официантке. Снова смотрит мне в глаза. — Собственно, поэтому и пришлось развестись.
Вот уж что вообще меня не касается, слишком личное и точно не тема для светской беседы, но я зачем-то продолжаю лезть в задницу без вазелина.
— Она не захотела?
— Наоборот. Это я не могу иметь детей.
Немею. Боги, я не просила таких откровений! Но Келль словно не доставляет проблем рассказывать о самых интимных вещах.
— Варикоцеле, — будничным тоном, будто мы сто лет знакомы и съели уже не одну тысячу завтраков вместе, сообщает он. Смеётся: — Матросики объявили на корабле бунт и взяли капитана в заложники.
Я не выясняю, можно ли это вылечить. Или почему не воспользовались экстракорпоральным оплодотворением. А ведь есть ещё доноры, не говоря о том, что ребёнка можно было усыновить.
Вместо этого зачем-то рассказываю о себе:
— Мой сын умер. Утонул. В озере. Ему было двенадцать. Его звали Бенедикт. Альберт хотел ещё детей, но я не смогла. Не физически, а…
Не захотела, как не хотела слушать про усыновление, суррогатных матерей, отличных психологов и прочие доводы. Мне было ясно, как божий день: если я не смогла уберечь одного, других не положено. Дети ведь не коты: если сдох один, сначала горюешь, а потом просто заводишь другого.
Альберту нужен был наследник, мне не нужен был никто. Даже Альберт.
— Понятия не имею, почему мы не развелись.
Появление официантки прерывает поток бессвязных мыслей. Она радушно улыбается, я тоже пытаюсь. Чувствую себя до невозможности глупо. А вот у Келля трудностей с улыбками нет и в помине. Какой-то условный рефлекс, ей-богу.
Они естественно обмениваются любезностями, кажется, и правда давно друг друга знают. Может, эта молоденькая толстушка тоже в курсе его проблем с матросиками? Может, с ней он нашёл утешение, вон как мило щебечут. Почему бы и нет? Молодые, свободные. Как там? Никто не хочет быть один. А завтраки шли приятным дополнением — завёз девчонку с утра на работу, тут же поел и шмыг в свой автосалон до вечера. И по новой. Хотя вряд ли они встречались каждый день. Это же как новые обязательства. Наверняка он их не хотел. После развалившегося брака никто не хочет. Хотя я-то откуда знаю?
— Магна!
Не сразу понимаю, что Келль обращается ко мне. Официантка тоже застыла с блокнотиком в руке и выжидающе смотрит.
— Как ты ешь яйца?
— Что?..
— Я заказал нам две «Ранние пташки». Надо выбрать, как готовить яйца, — терпеливо объясняет он.
— А, да. Конечно.
— Так как? — уточняет официантка. Наверняка решила, что у меня прогрессирующая стадия деменции.
— Обычную глазунью. С зеленью, если можно. И чтобы обжаренная с двух сторон.
— Сделаем. Сок какой?
Перебарываю несвоевременное желание изучить ассортимент в меню. Называю первый пришедший в голову:
— Грейпфрутовый.
— Круто. Значит «Две ранние пташки», омлет с грибами, яйца пашот с зеленью, соки апельсиновый и грейпфрутовый, один каффепунш и один винландиано.
Мы, не сговариваясь, киваем.
Официантка удаляется, покачивая широкими бёдрами. Интересно, как Келль потом ей меня представит? Старая знакомая, причём буквально? Особенная клиентка? Или всё-таки расскажет правду?
— Ничего, что я на «ты»? — спрашивает он.
— Давно пора, — я всегда за демократичность. — «Вы» — как-то слишком официально. Добавляет, как минимум, ещё десяток, а мне и своих хватает, — пытаюсь пошутить.
— Неправда. Ты очень молодо выглядишь, Магна.
Не то чтобы мне не льстили его слова, но себя не обманешь.
— Для своих лет, — отмахиваюсь я, снимаю очки. И наконец-то решаюсь попросить: — Расскажи мне про заказ Альберта.
Келль становится серьёзным. Пожалуй, впервые за наш разговор отводит взгляд и несколько секунд сосредоточенно смотрит в окно. Вряд ли любуется пейзажем — за стеклом дорога и полупустая автозаправка. Чуть дальше — покатые серые крыши магазинов.
— Я надеялся, что мы поговорим об этом позже. Ты действительно хочешь знать?
Я не уверена, и чем дольше он тянет с ответом, тем сильнее сомневаюсь. Поэтому твёрдо киваю:
— Да.
— Герр Эббесен собирался купить у нас «Субару Би. Эр. Зет». Он сделал первый взнос за шесть дней до… аварии. Наличными.
Что-то такое я и предполагала услышать. Феликс говорил, что согласно распечатке из банка Альберт перед смертью обналичил несколько крупных чеков, но дальше следы терялись. И я не придала значения. Того, что мне досталось, и так хватит на безбедную старость с лихвой.
— Так ты пришёл на похороны их вернуть? — звучит грубо, хотя я вовсе не собиралась насмехаться, а тем более грубить.
— К сожалению, это невозможно. По условиям сделки первый взнос не подлежит возврату. Он остаётся у импортёра. — Судя по тону и взгляду Келль с радостью отдал бы мне эти деньги, если бы мог, чтобы никогда не слышать моих чёрных шуточек.
— Би. Эр. Зет, — повторяю, смакуя название. Откидываюсь на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Это что, какая-то спортивная модель?
— Да. Заднеприводное купе с низкой посадкой, — объясняет Келль. И сразу становится прежним — харизматичным, улыбчивым продавцом. — Модель была разработана при сотрудничестве со специалистами Тойоты, поэтому внешне напоминает их «Джи. Ти. Восемьдесят шесть». Но всё же имеет индивидуальные черты и более агрессивные формы. Плюс великолепная аэродинамика и манёвренность.
— И сколько же стоит славная малышка? С учётом внесённой предоплаты.
По промелькнувшему в глазах удивлению, понимаю, что этого вопроса Келль не ждал.
— Одиннадцать тысяч. Плюс комиссионные. Обычно не больше пяти процентов. Я смогу снизить до трёх.
Что ж, я тоже люблю удивлять.
— По рукам! Через три месяца у меня день рождения. Альберт наверняка хотел устроить сюрприз. — И устроил! Сначала умер, потом оказался богачом, а теперь ещё это. Ни на секунду не верю, что дорогущая спортивная машина предназначался мне. — Не пропадать же деньгам, — я с улыбкой протягиваю ладонь для рукопожатия.
Келль пристально смотрит на меня с изумлённой полуулыбкой. Затем встаёт и, перегнувшись через столик, целует кончики моих пальцев.
— Ты восхительна, Магна.
О, да. Впервые я с ним полностью согласна и не спешу убирать руку.
***
Сотовый телефон тихо, но настойчиво нарушает тишину кабинета. На экране светится незнакомый номер. Я борюсь с желанием сбросить звонок, но всё-таки отвечаю.
— Магна? — уточняет Келль.
— Привет, — с облегчением выдыхаю. Я слишком занята, чтобы быть сейчас обходительной с теми, кто жаждет уболтать меня на покупку какой-нибудь ерунды.
— Что-то случилось? — отчётливо слышу нотки беспокойства.
— Почему ты так решил?
Он отвечает не сразу:
— Мы договорились встретиться. Ты не приехала и не позвонила.
— О боже! Который сейчас час? — торопливо ищу взглядом циферблат. Мысленно проклинаю себя, когда вижу время. Надо было поставить напоминание. — Прости. Заработалась. Совсем вылетело из головы.
— Ты дома? — после короткой паузы интересуется Келль.
— Да, но я мигом. Через полчаса буд…
— Не торопись. У меня сейчас новая встреча, — перебивает он. — Если хочешь, могу завезти документы к тебе, — голос чуть отдаляется, словно Келль говорит не в телефон. Наверняка сверяется с записями в ежедневнике. — Часа через два. Не возражаешь?
Конечно, я не возражаю, но мне ужасно неудобно.
— Послушай, это вовсе не срочно. Мы можем договориться на любой другой день…
— Адрес в документах указан верно? — не слушает он. — Карлсвей девятнадцать, Брундбю?
— Да, но…
— Заодно привезу ключи. Твой брат сможет подъехать к нам в любое время и забрать машину со стоянки.
Понимаю, что спорить бесполезно. Заглядываю из проёма в гостиную — за два часа успею закончить дурацкий отчёт и заодно прибраться.
— Хорошо. Только позвони, когда будешь выезжать.
Конечно же, он не звонит. Зато приезжает точь-в-точь, как обещал — ровно через два часа. И с бутылкой вина.
Я как раз сижу на веранде, пью кофе и любуюсь, как солнечный диск стыдливо прячется за макушками деревьев, успевая раскрасить небо киноварью. Вернее, теперь уже любуюсь Келль, выходящим из серого внедорожника. Длинное, почти по щиколотку, тёмное пальто нараспашку ему удивительно идёт. Делает фигуру выше и статней, что ли. Впрочем, за все три раза, что я видела Келля, включая сегодня, можно с уверенностью сказать — ему абсолютно всё к лицу.
— Хорошо смотришься, — Келль выразительно оглядывает меня с ног до головы, лихо перескакивает через ступеньки и, оказавшись рядом, вместо рукопожатия целует в щёку. Так просто и естественно, словно мы с ним старые знакомые.
Я буду жуткой ханжой, если попытаюсь возмутиться. И страшной лгуньей, если скажу, что мне не понравилось его мягкое прикосновение и аромат кедра — лёгкий и напористый, как сам Келль. А в том, что сорок пять минут потратила на выбор платья, не признаюсь никому даже под пыткой.
Келль протягивает мне серебристую картонную папку со «звёздным» логотипом «Субару» и одновременно размахивает бутылкой.
— Это, чтобы отпраздновать сделку.
Последний раз, когда я покупала автомобиль, продавец не был настолько услужлив. И, хель побери, мне льстит такое внимание, хотя до сих пор не понимаю, чем его заслужила. Келль гораздо моложе меня, поэтому обычный флирт можно точно не брать в расчёт. К тому же, как выяснилось ещё в прошлую встречу, он вовсе не агент по продажам, а управляющий автосалоном, так что вряд ли его зарплата напрямую зависит от количества заключённых сделок. А значит, лебезить перед клиентом нет смысла. Но причина обязательно есть, и мне ужасно хочется её знать.
— Думаешь, у меня не найдётся, что выпить?
— Уверен, что да. Но это вино вкуснее.
Мне нечего возразить, поэтому побеждённо поднимаю руки. И следом жестом приглашаю его войти.
Келль идёт к раскрытой входной двери и вдруг останавливается. Оборачивается ко мне и чуть тише произносит:
— Я всю неделю думал о тебе.
Не успеваю замедлить шаг и почти налетаю на него, стоящего в проёме. От волнения сглатываю, пытаясь отшутиться:
— Хорошо или плохо?
— Много.
***
Мы сидим на кухне с одним единственным включённым рожком на стене. Света от него немного, зато уютно. За окном почти ночь, но спать не хочется. И я не спешу выпроваживать засидевшегося гостя. В отличие от меня ему точно завтра рано вставать — рабочая неделя в самом разгаре. Но Келль на удивление гармонично вписывается в моё добровольное одиночество, не нарушая его. И я ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы он уходил. Потому как могу развлекаю: нарезаю ещё сыра, добавляю на блюдо фруктов, позволяю Келлю наконец-то открыть бутылку, которую он принёс с собой — после того, как мы вместе приговорили одну из моих. И ни на минуту не замолкаю. Келль — ужасно притягательный собеседник. Кажется, я рассказала ему всю свою жизнь.
— Не знала, что из черники делают вино.
— Ага. Мой приятель в Конгсберге. Начал забавы ради для себя и друзей, потом набил руку. Теперь продаёт. Говорит, теоретически это возможно из любых забродивших ягод.
— Всё равно странно. Непривычно, — приподнимаю наполненный бокал на свету, слегка раскачивая. Принюхиваюсь. Пахнет, как обычное виноградное. Молодое Сагрантино или Шираз. — При слове «вино» сразу представляются зелёные холмы и виноградники. Знаешь, такими ровными рядами убегают вдаль. И обязательно солнце с голубым небом. Где-нибудь в Чили или Италии. Или в Провансе.
— И огромный замок, да? — Келль наливает себе, с озорной улыбкой отставляет в сторону бутылку.
— Можно без замка, — смеюсь я. Выразительно обвожу взглядом стены. — У меня и так есть.
— Этот не считается.
— Почему это?
— Он неправильный. Без призраков и скелетов.
— Не будь так уверен. — Мне точно не стоит больше пить. Несу какую-то чушь и не могу остановиться: — Может, у меня полно скелетов.
— И где же ты их прячешь? — Келль явно старается говорить с серьёзным лицом, но лукавые бесята в глазах выдают.
— В шкафу в спальне, — вырывается у меня с глупым смешком, и что-то во взгляде Келля меняется.
— Покажешь? — громко шепчет он, наклоняясь ближе.
— Подумаю об этом, если будешь хорошо себя вести.
— Сомневаешься?
Мне нравится, как он пристально смотрит мне в глаза, как по телу разливается тепло. И что-то ещё. Наверное, я просто пьяна.
Пауза затягивается, становясь слишком оглушительной, чтобы молчать дальше.
— Поживём-увидим, — прячу смущение за бокалом.
— А ты прагматик, — Келль выпрямляется, с привычной полуулыбкой поднимает свой, салютует им: — За мечты, которым суждено сбыться.
Вино лёгкое, сладковатое, но не приторное, с едва ощутимой кислинкой. Пьётся приятно, не оторваться. И я незаметно выпиваю до дна.
— Ну как? — В отличие от моего бокал Келля опустел лишь на четверть.
— Замечательное, — искренне хвалю я. — Надо будет купить несколько бутылок. Будешь моим поставщиком? Или придётся знакомить с приятелем.
— С ним поосторожнее.
— С другом? — глупо хихикаю, понимая, что Келль имеет в виду вовсе не его.
— Хмельное, — он вдруг встаёт. Перехватив взгляд, с видимым сожалением кивает на часы над моей головой, словно извиняется: — Пора. Поздно.
— Ладно.
Тоже поднимаюсь. Чувствую, как кружится голова. Не сильно, чтобы всерьёз беспокоиться, но достаточно, чтобы не делать резких движений.
Келль снимает с вешалки пальто, медленно идёт к двери, я семеню следом. Мне хочется его задержать, но боюсь показаться глупее и навязчивее, чем уже. Не упрашивать же остаться. Наверняка у него есть дела поинтереснее, чем полночи распивать со мной вино и слушать занудные истории. Мы ведь с ним даже не друзья. Мы, в общем-то, никто. И вряд ли когда-нибудь увидимся. Слишком разная жизнь, ничего общего, кроме дурацкой машины Альберта, которую в любом случае собираюсь отдать Феликсу.
На веранде неожиданно холодно и темно — идиотка, я даже забыла включить наружный свет.
— Прости. Я сейчас, — зябко втягиваю пальцы в рукава, собираясь вернуться, чтобы зажечь фонарь на крыльце.
— Это ты прости, — Келль делает шаг назад, оборачивается. Бросает, не глядя, пальто на перила, берёт меня за запястье, приближаясь почти вплотную.
— За что? — не понимаю я.
— За это, — он обхватывает моё лицо ладонями. Они горячие, мягкие, уютные, но держат крепко — не вырвешься. Я и не пытаюсь. Смотрю, задрав голову, в глаза, в которых блестящими точками отражается луна. Или это так причудливо падает свет. — Не могу просто взять и уйти, Магна.
— Тогда не уходи, — я снова говорю глупости, но думать связно не получается. Мыслей слишком много и сразу, чтобы уцепиться хотя бы за одну.
— Если не уйду, мне придётся тебя поцеловать.
— Это плохо?
— Скажи мне ты.
— По правилам ты должен был пригласить даму хотя бы на одно свидание, — улыбаюсь я.
— Теоретически их было три.
Мне безумно нравится, что между нами происходит сейчас, хотя уверена — происходить не должно. Но и отказываться не собираюсь.
— Убедил, — обнимаю за шею, тянусь губами к его.
У нашего первого поцелуя вкус черники и вина.
***
— Так, ещё раз. Значит, вы напились, и он тебя поцеловал. Зде… там, — Феликс кивком указывает за свою спину — видимо, на входную дверь, так и оставшуюся распахнутой настежь. По лицу сразу не угадать, издевается или говорит серьёзно. — Вы переспали, — он кидает выразительный взгляд на потолок. Долго ёрзает в кресле, словно устраивается поудобнее. — Утром ты протрезвела и выставила его вон. Потом передумала, а теперь страдаешь. Пока я всё правильно понимаю?
Ничего он не понимает, а я не знаю, как объяснить. И надо ли объяснять. Зря, наверное, рассказала ему про Келля. В конце концов, мне не шестнадцать. Разберусь сама.
— Всё хорошо, Феликс.
— Угу. Поэтому выглядишь, как будто Альберт только что снова умер, но на этот раз ты его любишь.
— Ключи на столе. И документы. Я тебе там не нужна.
— Ага, это я понял. Кстати, можешь оставить машину себе, если она снова сделает тебя счастливой. Ты ведь из-за неё такая, да, жадина? А вовсе не потому что влюбилась в пацана.
— Иди в бездну, — беззлобно бросаю я. Не до его шуточек сейчас.
Зачем-то поправляю раскиданные по дивану подушки с вышитыми на них цветами, пытаюсь выстроить идеально ровную линию. Они не слушаются, заваливаются на бок, падают на пол.
Когда погиб Бенедикт, я возилась с ними несколько первых месяцев чуть ли не сутками. Прокол, стежок, опять прокол. Не ошибиться в схеме, выбрать правильный цвет и толщину. Немыслимым образом простые, размеренные и повторяющиеся движения помогали разглядеть в хаосе хоть какой-то порядок. Они успокаивали. А когда возвращалась холодная пропасть, я укладывала подушки вокруг себя, обнимала одну и неспешно раскачивала, представляя, что снова держу на руках новорождённую кроху.
Альберт ненавидел меня такой, считал, что я медленно схожу с ума. Потом, гораздо позже, не раз порывался их выкинуть. Я не позволяла. Не могла позволить — в них будто заключался весь смысл моей новой жизни. И в конце концов Альберт нашёл свой. Уже без меня.
— Что с тобой, Маг?
Тихо мычу в ответ.
— Ясно, — ухмыляется Феликс. — Теперь попробуй словами.
Меньше всего мне хочется разговаривать. Даже с ним. Но брат ни за что не отстанет.
— Сможешь их куда-нибудь увезти? Отдать или… выкинуть.
— Подушки? — хмурится он.
— Ага. Хочу сделать ремонт, всё тут изменить. Вряд ли они подойдут к новой мебели.
— Слушай, — брат подаётся вперёд, напоминая отца. Такой же смуглый, широкоплечий, с пронзительными карими глазами и галльской бородкой. Локти деловито упираются в ноги, пальцы сцеплены в замок, губы поджаты. — Дело ведь не в подушках, так?
— Я не знаю, в чём дело, Феликс.
— По-моему, знаешь. Позвони ему.
Качаю головой:
— Не могу.
— Гордость?
— Глупость, — усмехаюсь. — Я столько всего наговорила, ты не представляешь! Не удивлюсь, если он никогда не захочет меня слушать.
— Ты ничего не теряешь, — Феликс забирает с журнального столика мой сотовый и протягивает мне. — Звони.
Звонить я не стала. Испугалась, вдруг Келль повесит трубку, если вообще ответит. Я бы не ответила. И что дальше? Продолжать дозваниваться, пока он не внесёт меня в чёрный список? Не наговаривать же сообщение на автоответчик или писать сообщение. Нет уж, есть вещи, которые стоит объяснять глаза в глаза. Или хотя бы попытаться.
В офисе Келля не было. Оказалось, он взял выходной — наверняка собирался провести его со мной. Или просто решил отоспаться после бессонной ночи и далеко не спокойного утра. В отличие от меня, Феликс не растерялся — сумел уговорить ту же служащую любезно поделиться с нами адресом босса, пока рассыпался восторгами около новенького спорткара, принадлежавшего теперь ему. Кажется, даже пообещал в качестве благодарности купить ещё один такой же. Или даже что-то подороже. Я постаралась уехать раньше, чем он вынудит меня это сделать.
Нужный дом нашёлся сразу — на северной стороне реки, в Вестбеке прямо на обочине Беклинн, в двухэтажном сером таунхаусе напротив гольф клуба. Пару раз я точно подвозила сюда Альберта. Может, так они и познакомились, гоняя мячик по газонам «Вестбакке»? Наверняка ещё летом — в остальное время клуб закрыт.
Серый внедорожник рядом с перепачканным в грязи «Драккаром» на стоянке у дома помогает избавиться от последних сомнений — я приехала по адресу. Теперь главное, чтобы Келль захотел меня выслушать.
Паркуюсь рядышком с его «Субару», выдыхаю. Пытаюсь собраться с мыслями, они отчаянно сопротивляются. Я столько всего придумала, пока ехала, но сейчас всё равно жутко нервничаю — даже ладони вспотели. Волнуюсь, как неопытная девчонка на первом свидании. Жалею, что не взяла ничего выпить — для храбрости сейчас пригодилось бы. Ночью я точно была смелее. Невольно вспоминаю и чувствую, как краснею. А следом — пугаюсь. Что, если Келлю не понравилось? Что, если не мог дождаться утра, чтобы поскорее уйти? Что, если дурацкой тирадой про разницу в возрасте я только помогла ему достойно исчезнуть из моей жизни?
С ужасом понимаю, что все мои утренние сомнения и страхи вернулись и ломятся в закрытую дверь, опережая меня. Заставляю себя просто не думать. Будет, что будет. Феликс прав — в крайнем случае я ничего не теряю. Вернусь домой и… как-нибудь переживу. В конце концов, не первое и точно не последнее фиаско в моей жизни.
Чтобы успокоиться, считаю шаги до лестницы, затем — белые деревянные ступеньки наверх. Их тоже семь. Моё счастливое число.
Улыбаюсь. Почти заношу руку, чтобы постучать, но замираю, когда слышу голоса на датском из-за двери. Оба мужские, первый принадлежит Келлю:
— Пока не попробуешь, не узнаешь, Бьёрн. Продавать просто.
— Ну да! — в голосе второго, звучащего из динамика, слышится смех. — Это тебе просто. Ты этим полжизни занимаешься. А я бывший панцирь.
— Ты умеешь расположить людей, дальше дело техники. Начинай с азов. Знаешь, в чём главная ошибка? Большинство спешит. Не увидели у клиента желания заключить сделку и всё. Тут же сдают назад, ищут другого. Боятся навязываться, а навязываться необходимо. По статистике восемьдесят процентов соглашаются только после седьмого предложения. Так устроен наш мозг. На принятие решения выложить кругленькую сумму может уйти даже месяц. И ты должен быть рядом, окучивать клиента.
— Правило семи касаний, я помню.
— Умница, — теперь смеётся Келль. — Но семь — это минимум. В идеале чем больше ты коснёшься, тем лучше. Используй ненавязчивую рекламу. Или лучше дегустацию. Не одну. На этой своей фирме. Почему нет? Пусть распробуют, потом ещё раз. Напоминай, пригласи босса к себе. Или лучше его жену с подругами. Очаруй, пусть привыкнут к тебе. Подари именное вино. Назови… не знаю… «Пьяная черника», чтобы цепляло. Это тоже, кстати, отличная реклама, а заодно повод напомнить о себе и невзначай поинтересоваться через недельку.
Келль убеждает с таким заразительным энтузиазмом, что не поверить в успех сложно. Не верить даже глупо — коснуться меня правильно он точно сумел. Иначе бы я не стояла сейчас здесь.
— Почему ты пришёл на похороны? — прямо с порога спрашиваю, глядя Келлю в глаза, когда он открывает дверь. Неожиданно для меня это теперь самый важный вопрос.
Келль замирает. Удивление на лице сменяется радостью, а следом — смущением. И чем-то ещё. Он откашливается, отступает вглубь квартиры, чтобы я могла войти, но я не двигаюсь с места.
— У твоего мужа был роман с моей женой. До того, как мы с ней развелись. И после — тоже. Я узнал два месяца назад, когда он собрался купить ей машину. А потом… после аварии… Мне захотелось прийти, — Келль говорит тихо и, мне очень хочется надеяться, искренне, потому что он не отводит взгляда, — чтобы познакомиться с его женой… с тобой.
Теряюсь от рухнувшей на меня правды. Любовница Альберта — вряд ли неожиданность. Но жена Келля? Это одновременно логично и нереально, многое объясняет и сбивает с толку.
— Зачем?..
— Не знаю. Наверное, простое любопытство. В каком-то смысле мы с тобой оба — пострадавшая сторона. А ты оказалась… другой. Лучше.
— Лучше?..
— Не такой, какой я представлял. Ты мне понравилась. Сильно.
Вспоминаю себя на похоронах — в нелепом платьишке, в огромной чёрной шляпе с дурацкой вуалью, как перепутала брата с Келлем и ляпнула бестактность, за которую сёстры Альберта с удовольствием сожгли бы меня на костре. Во всяком случае в тот день, когда не прочувствовали всю «щедрость» брата на собственной шкуре. Уверена, сегодня они бы со мной обязательно согласились. Ну, а мне необыкновенно повезло, что Альберт встретил свой роковой столб до того, как успел подписать новое завещание. Эту мысль стоит хорошенько обдумать, но точно не сейчас и не здесь.
— Прости, что была такой…
— …настоящей, — заканчивает за меня Келль, перебивая.
Я тоже хочу, чтобы он оказался настоящим. Но я никогда не узнаю, какой он на самом деле, если сейчас сбегу.
— Ты мне тоже… понравился, — наконец-то нахожу силы признаться и попросить: — Мы могли бы забыть, что случилось сегодня утром?
Долго, безумно долго Келль молчит и смотрит на меня. А потом улыбается — широко, искренне, с лукавыми смешинками в глазах.
— Магна, я могу пригласить вас на свидание?
С груди словно падает камень, на душе — радостно и тепло. И точно что-то ещё.