У Гарри настойчиво шумит в ушах, а голос на задворках сознания убеждает его в том, что жизнь должна быть лучше того, что у него есть сейчас. Он отряхивается от этих размышлений, пытаясь сосредоточиться на папке с последним делом, открытой перед ним, чтобы усмирить надвигающийся страх перед его днём рождения. Завтра он встретится со всей четой Уизли впервые после их с Джинни расставания, и даже учитывая, что они решили остаться друзьями, он не видел её с тех пор. Какая-то его часть скучает по ней, по их отношениям, но гораздо большая часть него подозревает, что ему не хватает скорее пребывания в отношениях с кем-то, чем самой Джинни.
Он вздыхает и утыкается лицом в свои ладони. Папка соскальзывает с его колен прямо на пол и приземляется с глухим стуком, практически прогремевшем в тишине дома на Гриммо, и Гарри пялится на неё несколько минут с пустым взглядом.
После войны всё чего он хотел — стать аврором. Делать что-то хорошее, пока вся Магическая Британия изо всех сил пытается восстановиться от последствий. Он хотел отправить в последний путь всех погибших и побывать на многочисленных похоронах. Большинство этих похорон было проведено в стенах Хогвартса — в память о последней битве, о жертве, которую они принесли перед всем Волшебным Миром. Прошло уже четыре года, но Гарри всё ещё помнит сдерживающего слёзы Денниса Криви, который с усилием сжимал камеру Коллина в своих руках.
Работа аврора тогда казалась чем-то неизбежным, а теперь… стала неизбежным. Но искра исчезла… всё, о чём он может теперь думать — это о том, насколько у него больше нет желания снова встречаться с подозреваемым Пожирателем Смерти. Есть что-то утомительное в том, что он беспрерывно сражается за свою жизнь с момента, когда ему исполнилось одиннадцать.
Драко бы понял, — звучит в мыслях, но он тут же отмахивается от этого. Уже приближается полночь, и Драко вряд ли настолько глуп, чтобы бодрствовать в такой час и застать экзистенциальный кризис Гарри прямо перед наступлением его дня рождения. На самом деле, если подумать, остаются уже считанные минуты.
Он ненавидел свои одинокие дни рождения во время жизни у Дурслей, но сейчас он бы предпочёл, чтобы здесь вновь был только он и его мысли, по крайней мере пока ночь перетекает в рассвет. И есть кое-что ещё на счёт его дня рождения… кое-что, что он хотел бы узнать в одиночестве. Нет никакой гарантии, что он обретёт соулмейта, но он в значительной степени хочет этого. Чтобы сказать ребёнку внутри себя, который вырос в чулане под лестницей, что он достоин того, чтобы быть любимым. Он в любом случае не узнает о соулмейте до самого утра, но хочет обрести его. Хочет с такой силой, о которой и не подозревал.
Он поднимает папку с пола и кладёт её на кровать как раз в тот момент, когда часы пробивают полночь. Гарри чувствует, как сердце подпрыгивает в груди, а предвкушение проносится через всё тело подобно молнии ровно в тот момент, когда в окно начинают предательски стучать совы. Возможно, это письма от его бывших одноклассников, а может от Уизли, решивших сохранить традиции.
Загадай желание, Гарри, — бормочет ребёнок внутри него, что он и делает, закрыв глаза. Завтрашний день обещает быть длинным, но он может несмотря ни на что провести этот момент предвкушения, как самое дорогое, что у него есть.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Гарри просыпается как обычно — поднявшись с постели в семь утра в попытках сдержать зевок, когда солнце только-только проникает сквозь шторы. И в этот момент его снова захлёстывает волнение — на его запястье должно было что-то появиться. Он надеется, что там что-то появилось.
Он чувствует зуд, о котором, как он заметил, говорят другие люди, получившие метку соулмейта. Они описывают это как остаточное магическое присутствие, которое захватывает тебя своими когтистыми лапами, пока ты не обнаружишь метку. Теперь, правда, Гарри не уверен, вызван ли этот зуд его эгоистичным желанием или он на самом деле распирает его кожу. Он глубоко вдыхает и поднимает руку к свету, собрав для этого всю гриффиндорскую смелость в себе. Гарри шумно выдыхает, а затем у него напрочь перехватывает дыхание от вида метки, появившейся на основании его запястья.
Там теперь красуется дракон — величественное создание, похожее на венгерскую хвосторогу, с которой он столкнулся во время второго задания Турнира на четвёртом курсе. Рассмотрев метку внимательнее, он понимает, что это и есть венгерский хвосторог — такие же огненные глаза и угрожающая аура, преследовавшая его во время выполнения задания. Но Гарри улавливает в драконе что-то ещё, что-то знакомое, но точно не от встречи с драконом этой же породы несколько лет назад. Он знает, кто это. Он знает, кто смотрит на него этими глазами, знающими о нём больше, чем он знает сам о себе.
Драко Малфой, проскальзывает у него в мыслях, и он тут же понимает, что в этом нет ничего удивительного. Гарри прикрывает глаза на мгновение, размышляя о том, чувствует ли он себя достаточно гриффиндорцем сегодня, чтобы столкнуться с Драко, — кого он обманывает, — а затем зачаровывает метку, делая её невидимой. Пока Гарри не решит, что с ней делать, лучше оставить всё так.
Поговорить с Драко ощущается самым простым решением, но какая-то его часть хочет отложить это настолько, насколько возможно. В этом мало смысла, но именно Драко, помимо Рона и Гермионы, находится среди небольшого круга людей, с которыми он видится постоянно и которые понимают хотя бы часть того, что происходит у него в голове. И Гарри ни за что не станет жертвовать этим. Ну и, в первую очередь, с чего бы Драко может заинтересоваться в том, чтобы быть в отношениях с ним, учитывая, сколько раз он видел, как у Гарри срывало крышу?
Он сбрасывает с себя покрывало, заталкивая мысли о метке в самый дальний угол. Он не хочет опаздывать на работу, хоть и не хочет проводить там ни секунды.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
На свете не так много людей, которые не в курсе того, что сегодня день рождения Гарри Поттера. Не успевает он сделать и пары шагов от входа в Министерство, как люди тут же начинают подходить к нему с пожеланиями всего наилучшего. И все они говорят что-то в духе: «Ох, он так вырос» и «Поразительно, как вы смогли добиться столь много за такое короткое время, мистер Поттер!» Он натягивает улыбку, как следом слышит: «Совсем скоро вы станете Главным аврором!»
С его лица тут же исчезает даже намёк на благодарность за поздравление. Когда он наконец выпутывается из толпы, его смена уже давно началась, но никто из его коллег не делает ему замечание, они только без конца желают ему весёлого дня рождения. Они всё продолжают и продолжают подходить к нему с пожеланиями, пока натянутая безжизненная улыбка Гарри не становится очевидным намёком вернуться наконец к работе.
— Уже устал, Поттер? — спрашивает Драко, когда Гарри наконец достигает их общего офиса и с тяжёлым вздохом садится на своё место. На удивление, Драко не язвит по поводу его усталости, как делает обычно. Привилегии именинника.
— Я в порядке, — отвечает Гарри, замечая горечь в собственном голосе, и улыбается, — ты же знаешь, как Волшебный Мир реагирует на особенные дни рождения.
— Что за день рождения? — спрашивает Драко.
Гарри резко поднимает голову, чтобы ответить, и замирает, замечая дразнящую ухмылку на его лице. Драко всегда был красив, но его улыбка только усиливает этот эффект — она делает его заострённое лицо открытым и свободным, из-за чего у Гарри до сих пор перехватывает дыхание.
В своё первое появление на тренировках авроров Драко был похож на оболочку себя прежнего, и теперь крайне приятно видеть его гораздо более свободным, чем то, насколько Гарри когда-либо позволял быть себе. Эта работа ему просто-напросто подходит, гораздо больше, чем самому Гарри, который начинает её откровенно ненавидеть. Единственное, что до сих держит его здесь, если не считать экзистенциального кризиса — это его напарник.
Не похоже, что Драко замечает то, как Гарри замирает в потрясении, когда поворачивается, чтобы порыться в своём ящике, и достаёт оттуда аккуратно упакованный подарок с не менее аккуратным бантиком сверху. Гарри чувствует, как улыбка прыгает ему на лицо, прежде чем он успевает осознать это. Драко слегка краснеет, и Гарри готов поклясться, что чувствует пробежавшее между ними электричество, когда он протягивает руку, чтобы принять подарок Драко. По форме упаковка смутно напоминает книгу, а зная склонность Драко дарить всем близким книги, это не удивительно.
— С днём рождения, Гарри, — говорит Драко с мягкостью и нежностью в голосе.
Гарри моргает, замирая в ошеломлении, потому что… потому что Драко никогда не звучал так, кроме разве что тех моментов, что останутся лишь в мечтах Гарри. Если мгновением ранее он считал Драко красивым, то теперь — головокружительно красивым.
— Ты же не думал, что я мог забыть, не так ли? — он смотрит на Гарри с поразительной теплотой.
Гарри сглатывает, чувствуя, как у него в груди что-то шевелится при виде улыбки Драко. Между ними есть много чего невысказанного, и даже сейчас он видит неловкость в том, как Драко держит книгу, будто он сомневается в том, что её примут. Он чувствует это и в самом себе — нерешительность присутствует в его движениях и том, как он следом говорит спасибо. Конечно, Драко замечает это, не зря он является одним из лучших авроров. Гарри — единственный, кто может посоревноваться с ним в мастерстве, если верить словам начальства. Но Гарри считает это полнейшей чушью, Драко намного лучше него во всём, что касается работы аврора. Как минимум, эта работа его по-настоящему заботит.
— Конечно, нет, — выдаёт Гарри, несмотря на то что ему определённо хочется сказать что-то другое.
Хочется спросить о том, какая у него метка, и есть ли в ней хотя бы отголосок Гарри. Он хочет взяться за руки, пока электричество между ними не исчезнет, оставляя лишь поединок взглядов между ними двумя. Хочет, хочет, хочет.
— Не открывай, пока не останешься один, хорошо? — говорит Драко, на что Гарри лишь кивает, всё ещё ощущая напряжение между ними, истоки которого ему неизвестны.
Драко неловко кивает в ответ, отходя в сторону. Гарри прочищает горло, и они оба, не понимая, откуда берётся неловкость, садятся каждый за свой стол, не желая продолжать обсуждение. Если бы он хорошенько подумал, если бы только захотел признать причины, Гарри бы понял, что во всей ситуации есть связь с его меткой соулмейта.
Он размышляет, ожидал ли Драко, что Гарри что-то скажет. Размышляет о том, получил ли Драко метку в свой двадцать первый день рождения.
Но об этом он слишком боится спросить.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Остаток дня проходит, как в тумане, они с Драко обмениваются лишь обрывочными фразами, а тишина с каждым часом становится всё более неловкой. Гарри не понимает, почему всё достигает этой точки. Драко постоянно выглядит так, будто находится в секунде от того, чтобы сказать что-то, прежде чем вновь замолчать. Даже то, что большая часть дня забита бумажной работой, не помогает ситуации. А зацепка в расследовании иссыхает до того, как они полноценно берутся за неё.
В общем-то, день выдаётся неважный, но всё усугубляется ещё и тем, сколько людей приходит, чтобы поздравить Гарри с днём рождения. Драко в целом гораздо более терпеливый человек, чем он, но даже Гарри замечает, как из Драко несколько раз почти вырывается язвительный комментарий о том, как много людей врываются в офис, нарушая их покой.
Определённо, больше одного раза Гарри порывается спросить, почему между ними вообще возникла эта неловкость. Гарри готов поспорить, что Драко тоже близок к тому, чтобы задать этот вопрос. Метка на его запястье буквально горит, будто обвиняя его и требуя рассказать всё Драко, пока не стало слишком поздно. И, конечно, Гарри распределили на Гриффиндор не просто так, но как только речь заходит о чём-то настолько серьёзном, как собственные чувства, он тут же становится трусом.
Есть определённая причина, по которой именно Джинни рассталась с ним, в то время как Гарри сконцентрировался на том, чтобы игнорировать осознание, что их отношения начали трещать по швам. Именно Джинни ушла от него, оставив напоследок поцелуй на его щеке и подарив улыбку сожаления, покидая квартиру на Гриммо. Это был последний раз, когда он её видел, а прошли уже месяцы. Но они встретятся сегодня в Норе, а Гарри попросту не знает, чего ожидать. Миссис Уизли заранее спросила его, хочет ли он видеть Джинни на этом ужине, и Гарри уже жалеет, что сказал «да».
— Гарри Поттер? — доносится голос, и Гарри подскакивает на месте, понимая, что чуть было не задремал над огромной кипой бумаг на своём столе.
Драко издаёт небольшой смешок, но никак не комментирует ситуацию. Это помощник Джона Долиша, и у Гарри ноет в груди, когда он понимает, что есть только одна причина, по которой он проделал весь этот путь до их кабинета.
— Главный Аврор хочет вас видеть.
Гарри тяжело вздыхает и поднимается, едва не опрокидывая стул. Помощник — Смит, вспоминает Гарри, — похоже, не замечает его раздражения или привычно игнорирует его, просто направляясь к выходу из кабинета и не дожидаясь, когда Гарри его догонит. Он обменивается раздражённым взглядом с Драко, — единственное нормальное общение за весь день, — и спешит за Смитом, в то время как часть его сознания уже знает, в чем дело.
Догадаться несложно. Кто угодно мог бы догадаться.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
То, что все ожидают, что Гарри в конце концов станет Главным аврором не является ни для кого секретом. Это так же стабильно, как Солнце, восходящее на востоке, ведь Гарри Поттер победил Воландеморта, был Избранным, и в конце концов займёт должность Главного аврора. Но никто ни разу не спрашивал, хочет ли он этого. Не то, чтобы Гарри задумывался о своих желаниях, но было бы хорошо иметь хотя бы иллюзию выбора в этом вопросе.
Эта жизнь давно распланирована для него, аккуратно упакована и повязана сверху бантиком, и Гарри ненавидит чувство безнадёжности в этот момент. Часто он хочет просто уволиться из Аврората, но что-то его постоянно останавливает.
«Драко», — звучат предательские мысли в голове. И это правда, не так ли?
Он никогда не смог бы стать таким аврором, которым является сейчас, если бы Драко не находился рядом с ним всё это время. Он не знает, что случится с их дружбой, если они перестанут быть коллегами, и слишком боится узнать наверняка. Не считая того, что Драко теперь является его соулмейтом.
Гарри задаётся вопросом, как он отреагирует. Вызовет ли это у него отвращение? Ненависть? Или может… счастье? Гарри всё ещё не хочет узнавать ответ на этот вопрос. Шансы быть отвергнутым слишком высоки.
— Гарри, — приветствует Долиш, жестом приглашая его садиться, с редкой улыбкой на обычно суровом лице. — Поздравляю тебя с днём рождения! Не каждый день такому многообещающему аврору как ты исполняется двадцать один, не так ли? Ещё и Спасителю…
Гарри проглатывает желчь, поднимающуюся в горле всякий раз, когда он слышал эти слова. Спаситель, который не может размышлять о своём будущем без ужаса, парализующего всё тело.
— Пожалуйста, не называйте меня так, сэр, — просит Гарри, убеждая себя, что с этим человеком нужно вести себя вежливо, несмотря на то что всё его тело протестует против попыток улыбнуться в его сторону.
На мгновение у Гарри возникает такое сильное желание ударить его, что у него кружится голова — но не так, как это было с Амбридж на пятом курсе, с того случая, кажется, прошла целая вечность. Гарри не собирается опускаться так низко.
— Но ты им являешься, не так ли? — говорит Долиш с доброжелательностью в голосе. — Хотя, полагаю, я не могу винить тебя за скромность.
Они проводят в тишине следующие несколько минут, Гарри усилием воли держит рот на замке, пока Долиш ищет очередную тему для светской беседы. Гарри уже знает, в чём цель этой встречи — Долиш хороший аврор, Гарри готов признать это, но ему определённо недостаёт деликатности.
— А ты не из разговорчивых, правда, Гарри? — улыбается Долиш с намёком на сочувствие, но это лишь усиливает отвращение Гарри к нему. Долиш не заслуживает такого отношения, но Гарри в самом деле не чувствует себя в настроении для милой беседы, когда весь день идёт под откос.
— Полагаю, да, — отвечает он.
Долиш смеётся немного неловко, а затем весь как-то собирается и кладёт на стол папку, до отказа набитую записями.
— Ты можешь задаваться вопросом, зачем я попросил своего ассистента привести тебя сюда, — говорит Долиш, и у Гарри возникает желание сказать ему нет, просто чтобы возразить и затянуть разговор. Ему не удаётся увидеть название папки, но более чем очевидно, что именно Долиш пытается ему подсунуть, ведь…
— Не буду больше таить, — говорит Долиш с дружелюбной улыбкой. — Мне пришлось связаться с несколькими своими контактами, чтобы всё устроить, но как только я сказал, что делаю это для Гарри Поттера ещё и в его день рождения, они стали очень сговорчивы. Разве не прекрасно? — на удивление, в его голосе нет ни капли сарказма. Он просто… радуется славе Гарри.
Гарри видит, как на стол перед ним опускается ещё одна книга, название которой заставляет вздрогнуть, несмотря на все усилия сдержать свою реакцию. «Руководство Аврора По Повышению» — книга, которую дают каждому младшему аврору, желающему получить повышение. Гарри счастлив быть напарником Драко, спасибо большое. К счастью, Долиш, похоже, не замечает эмоций Гарри, перелистывая книгу с таким благоговением, что смотреть на это становится откровенно неприятно.
— Ах, я помню дни своего юношества, когда я только и думал о том, чтобы подняться по карьерной лестнице и самому стать Главным аврором… И это было несколько чудесных лет, Гарри, и надеюсь, что их будет ещё много.
Гарри уже подумывает огрызнуться, требуя, чтобы он закончил мысль, но знает, в основном из личного опыта, что тогда Долиш просто погрязнет в бесконечных рассуждениях. Долиш — хороший аврор, и он оказал неоценимую помощь во время войны, но если и есть что-то, о чем он слишком много думает, так это его работа. Гарри никогда не знал человека, который любил бы свою работу аврора так же сильно, как он, и с таким рвением говорил о ней, что пугает Гарри больше, чем он хочет признавать.
— Они попросили меня порекомендовать следующую партию авроров, которых можно было бы повысить до офицеров, и, конечно, ты был первым, о ком я подумал.
О, да. Гарри, отвечающий за группу авроров, которые почти одного с ним возраста, или даже старше по званию. Гарри едва не смеётся в голос от этой мысли, но вовремя сдерживается. Долиш этого не замечает, и Гарри становится интересно, как он вообще стал аврором, если не видит, как Гарри не по себе от всего этого разговора. А затем он чувствует, как книгу вместе с папкой вкладывают ему в руку.
Гарри знает, что его ждёт — разговоры в офисе никогда не отличаются деликатностью — но это все равно не помогает унять онемение в его руках, когда он оцепенело хватает бланк заявления, уже наполовину заполненного его данными, как будто для того, чтобы оказать ему большую услугу. И это было бы лестно для любого другого, но Гарри ощущает лишь отчётливое чувство ужаса, которое никак не хочет его покидать.
— Тест через шесть месяцев, — говорит Долиш, подмигнув ему, как будто его согласие это что-то очевидное. Возможно, так оно и есть — для него, и для всех остальных.
Гарри идёт обратно в свой кабинет с чертовыми бланком заявления и большой папкой в руках, чувствуя себя оцепеневшим. В нем что-то нарастает, что-то отвратительное, и он не знает, что с этим делать. В основном, он вообще не хочет здесь находиться. В основном, он хочет разобраться в путанице эмоций, наполняющих его грудь всякий раз, когда он думает о своём будущем.
Драко приподнимает бровь, когда он входит в их кабинет, но, к счастью, не говорит ни слова, лишь взглянув на его лицо.
Ни один из них не может жить, пока живёт другой.
Когда же, интересно, начнёт жить просто Гарри?
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Гарри и Драко чувствуют облегчение, когда день наконец заканчивается, но по разным причинам. Уходя, Драко выглядит глубоко задумавшимся, и Гарри не хочет его беспокоить. Часть Гарри понимает, что он просто трус. Даже когда они только начинали учиться на авроров, и все, что Гарри хотел сделать, это притвориться, что Драко не его партнёр, он все равно старался наслаждаться настоящим днём как можно дольше. С тех пор многое изменилось. Тогда он ещё с энтузиазмом относился к своей работе и не так уставал, как сейчас.
Теперь он думает о многих вещах, но чаще всего — о Драко Малфое.
Ему только-только исполнился двадцать один год. Нет особого смысла в том, что он такой уставший, словно весь мир лежит на его плечах, хотя Воландеморта уже давно нет.
И ведь на самом деле, Воландеморта уже давно нет, но ему все ещё кажется, что это было вчера. Иногда он просыпается с громким сердцебиением в ушах, с зажатой в руке палочкой и за одну секунду до того, чтобы побежать за ним. Иногда, в первые месяцы после войны, он просыпался, хватал что-нибудь вокруг себя и в итоге оказывался в таком месте, что не помнил, что его туда привело.
Иногда желание бежать возвращалось с новой силой, и только сила воли удерживала его на месте. Война сделала дураками всех, сделала дураком и его, но он ничего не мог поделать, кроме как идти дальше. Ничего другого он себе не позволял. От него все ещё зависят люди — его друзья, Уизли.
Погоня за тёмными волшебниками до конца жизни казалась забавной перспективой, когда ему было пятнадцать и он злился на весь мир за то, что тот взвалил на его плечи пророчество, а он всего лишь хотел быть «просто Гарри», но была часть Гарри, которая просто хочет покончить со всем этим. В душе Гарри желает просто… Он не хочет формулировать свои желания даже для самого себя. Он вообще не знает, чего хочет, и это является главной проблемой.
Возможно, ему следовало подумать о другой карьере на пятом курсе. Может быть, ему стоило вернуться в Хогвартс, как это сделала Гермиона. Может быть, ему следовало взять перерыв после войны. Может быть, может быть, может быть. Он мог бы подавиться количеством этих может.
Его метка соулмейта буквально горит на его запястье, постоянно напоминая о том, что он не хочет признавать, ещё одно дополнение к списку сожалений, который с каждым днём становится всё больше и больше. Он не заслуживает Драко, точно не будучи тем человеком, которым является.
Гарри выдыхает, бесконечно раздражаясь на себя за то, как чертовски страшно он себя чувствует из-за всего этого. Он победил Воландеморта, но, возможно, единственное, что в итоге победит его — это неспособность думать о собственных чувствах.
Ему необходимо поговорить с Драко, но он не хочет.
Подарок так и остаётся неоткрытым. Может быть, он развернёт его позже, после возвращения с празднования своего дня рождения в Норе с семьей Уизли.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Он вспоминает, как впервые встретил Драко Малфоя после войны. Это было во время суда над Малфоями, на котором Гарри присутствовал больше из чувства долга, чем по другим причинам. Нарцисса Малфой напомнила ему его собственную мать, а Гарри всегда испытывал симпатию к матерям, готовым на все ради своих сыновей. В те дни Гарри думал о Малфое лишь в небольших дозах, предпочитая не размышлять о неуверенности, гудевшей в его груди всякий раз, когда он вспоминал противоречивое выражение лица Драко, когда тот прикрыл его, сказав Люциусу, что не уверен, Гарри ли это перед ними.
Но когда он оказался в зале суда, все мысли вернулись. Если во время войны Драко выглядел осунувшимся и измождённым, то на суде он выглядел ещё хуже, словно весь мир покоился на его плечах. Гарри сочувствовал ему больше, чем хотел признаться даже самому себе. Должно быть, это… тяжело — видеть, как твоего отца уводят в Азкабан вместе с другими Пожирателями Смерти, в то время как ты днями напролёт вынужден лежать в камерах Министерства и думать о своём будущем.
В конце концов, все они были детьми. Гарри тогда едва исполнилось восемнадцать, и именно эта мысль, как никакая другая, заставила его выступить в защиту Драко, поручиться за него и сказать Визенгамоту: клянусь, Драко Малфой не такой, каким кажется. Никто из них не выглядел так, будто поверил ему, но они испытывали существенное уважение к Спасителю, как они любили его называть, чтобы отпустить Драко со снисхождением, удивляя этим всех и младшего Малфоя в том числе.
Его ждали лишь общественные работы по двадцать часов в неделю и следящие чары на палочке. И, возможно, судьи на тот момент уже чувствовали усталость от вынесения жестоких наказаний. В те дни это был совсем другой мир: одни люди отчаянно призывали к справедливости, в то время как другие хотели покончить со всем и никогда больше не говорить о войне.
Джинни относилась к первой категории. А Гарри ко второй. Хотя, может, он просто не хотел ни о чём говорить. Хотел притвориться обычным человеком для разнообразия, как бы неестественно это ни ощущалось. Таким он был большую часть времени в течении нескольких месяцев после войны, окаменело глядел в пространство, пока Джинни навещала его в перерывах между занятиями в Хогвартсе. Их общение становилось всё более и более неловким. Это было… тяжело, первые несколько месяцев. Потом Гарри стало лучше, но, возможно, их отношения были испорчены безвозвратно.
Каждый раз, когда он делил постель с Джинни, кошмары становились только хуже. Джинни относилась к этому с пониманием, но, возможно, именно тогда их отношения действительно испортились. Но это уже не имеет значения — нет смысла думать об этом сейчас, когда у Гарри появился соулмейт. Драко Малфой, о котором, вразрез со своими желаниями, он думает так много, что его это пугает.
Гарри никак не ожидал встретить Драко Малфоя после того, как увидел его в зале суда. Не ожидал он и того, что неделю спустя отправится на тренировку авроров и увидит его там, нервничающего больше, чем когда он приезжал в Хогвартс — больше, чем Гарри когда-либо видел.
Никто не хотел становиться напарником Драко. Рон, единственный человек, с которым Гарри мог бы стать партнёром, отказался от обучения на аврора. А у Гарри всегда был комплекс спасателя, даже если иногда это заканчивалось тем, что он в конце концов кусал себя за задницу.
В итоге он ни разу не пожалел об этом.
Сейчас Драко находится в дружеских отношениях с Роном и Гермионой, а Гарри думал, что никогда не доживет до этого дня. Возможно, это связано с тем, что соулмейт Рона — Блейз Забини, но нельзя забывать и то, что Драко существенно изменился после войны, пока Гарри не обращал на это внимания.
С этими мыслями он направляется к Норе, глубоко вдыхая, чтобы успокоиться. Большая часть его тела чувствует себя… неспокойно, как будто он ожидает, что должен быть чуть больше взволнован тем, что ему исполнился двадцать один год. В основном же он чувствует постоянную тревогу в сердце, которая не желает оставлять его в покое. Воспоминания о войне не позволяют вернуть обычный ход жизни, и какая-то его часть хочет убежать от толпы, прочь и прочь, пока он не останется один без душащих его ожиданий.
Но Уизли внутри этого дома, они — его семья, и они ждут его. И, возможно, есть вещи похуже, чем провести день рождения среди шумной семьи, хотя какая-то часть его мозга отказывается в это верить. Он глубоко вздыхает и стучит. Миссис Уизли сразу же открывает дверь, будто она заранее знает, что он находится за дверью. Зная её, так оно, скорее всего, и есть.
Она ничего не говорит о его опоздании, просто притягивает его к себе в объятия, в которых он всегда чувствует себя как дома. Гарри расслабляется, решая оставить все тревоги позади и насладиться днём, ну, или ночью, в зависимости от ситуации. Миссис Уизли отстраняется, когда замечает, что он стал жилистее, и отмечает свои переживания вслух:
— Гарри, дорогой, ты считаешь, что способен позаботиться о себе в этом большом доме?
Это заставляет Гарри покраснеть от смущения. Не то чтобы он не заботится о себе — скорее, он… забывает о себе позаботиться. Дурсли так и не научили его этому, и Гарри наполовину уверен, что только настойчивые уговоры Кричера, съесть хотя бы что-нибудь, позволяют ему оставаться сытым. Его спасает Рон — он задыхается от смеха.
— Оставь его в покое, мам, я уверен, что Гарри достаточно взрослый, чтобы самостоятельно о себе позаботиться, — говорит Рон, закатив глаза, несмотря на то, что он знает, как выглядит дом Гарри.
Он беззвучно благодарит его, и Рон смотрит на него в ответ с нежностью, которая тут же исчезает. И это ещё одна вещь, которая изменилась после войны — Рон стал мягче. Он взрослеет и становится другим человеком. Теперь он держится более непринуждённо, как будто оставляет позади все предрассудки и неуверенность.
Когда-то они оба хотели стать аврорами. Но Рон присоединился к Джорджу и помог ему вновь открыть «Всевозможные Волшебные Вредилки», пока Гарри изо всех сил старался не чувствовать себя брошенным. Но это неважно — были и другие вещи, о которых стоило беспокоиться, например, о том, что Джордж с каждым днём становился все более замкнутым и отказывался выходить из своей комнаты в квартире в течение месяца, пока Рон не устал и не заставил его переехать к ним с Гермионой.
Конечно, они все ещё общаются, но теперь все по-другому: оба занимаются своими жизнями, и ленивость хогвартских дней остаётся позади.
— Ты в порядке, Гарри? — спрашивает Рон, притягивая его в объятия.
А затем Рон отстраняется, чтобы рассмотреть его с ног до головы, очень в стиле миссис Уизли, она может гордиться своим сыном, а следом бросает на него осуждающий взгляд, но ничего не комментирует.
— Мама говорила тебе, что Джинни приедет сегодня? Я хотел спросить у тебя, но она сказала мне только вчера, и… ну, мне показалось подлым и несвоевременным просить её не приезжать, — очевидно, что Рону неловко, и Гарри мог бы притвориться, что впервые слышит об этом, но избавляет его от страданий.
— Да, она говорила мне, — говорит он резче, чем планировал.
Рон красноречиво приподнимает бровь, и Гарри в самом деле будто слышит его вопрос, но игнорирует это. Ему хочется наброситься на Рона, потребовать перестать обращаться с ним, как с хрустальным, но это только испортит настроение всего вечера, поэтому он сдерживается, сделав над собой неимоверное усилие.
— К тому же, в конце концов, мы всё равно должны встретиться друг с другом, верно?
— В этом есть смысл, — признаёт Рон и ведёт его в сторону кухни, откуда Гарри уже слышит голос Гермионы и знакомый говор Блейза.
Напоминание о соулмейте Рона лишь возвращает к мыслям о его собственном, но он отгоняет их на задворки сознания. Не сейчас. Не сегодня, когда он может наслаждаться настоящим, не задумываясь обо всём, что происходит в его жизни.
— Мама сегодня просто в бешенстве, — буквально все опаздывают, — и она боится, что ты воспримешь это как оскорбление, — Рон закатывает глаза. — Правда, сейчас осталось дождаться только Джинни и Джорджа.
Народу уже больше, чем Гарри ожидал, но нет ничего удивительного в том, что миссис Уизли пригласила всех, кто мог выделить время, чтобы прийти на его день рождения, включая Джинни. Чарли, Билл и Перси прислали ему письма с извинениями, в которых подробно объяснили, почему они не могут присутствовать на его празднике, а Гарри просто посмеялся над ними и сказал, что извинения ни к чему. В тот день на душе у него было легко. В конце концов, они семья, запутанная и прекрасная в этом.
Гарри с нежностью улыбается выходкам миссис Уизли и входит на кухню как раз вовремя, чтобы успеть поймать шокированный взгляд Гермионы, когда она захватывает его в крепкие объятия, почти задушив своими кустистыми волосами. За последние несколько лет, к огорчению Гермионы, они становятся только пышнее — если Гарри будет честен, то в основном из-за того, что Гермиона упорно отказывается думать о чём-либо, кроме работы, хотя Гарри не может её в этом упрекнуть, чтобы не показаться лицемером.
— Гарри! — восклицает Гермиона, крепко обхватывая его руками, и это так напоминает их годы учёбы в Хогвартсе, что Гарри хихикает, крутя Гермиону вокруг себя, пока она смеётся вместе с ним. — С днём рождения! Надеюсь, день проходит хорошо, я хотела навестить тебя в Министерстве, но меня завалили работой…
— Все в порядке, Гермиона, правда, — говорит Гарри. — Я знаю, как ты занята в эти дни, я даже не… Я безумно рад, что ты смогла прийти сегодня.
— Я тоже рада, что смогла прийти, — улыбается Гермиона и целует его в щёку, а Гарри чувствует, как в груди разливается тепло. Тепло, которого он не чувствовал уже давно. Гермиона ненадолго задерживается рядом с ним, словно чувствуя его мысли, и только хочет сказать что-то ещё, как её прерывает сухой голос.
— Прости меня, если я не поцелую тебя, как Гермиона, Гарри, — говорит Блейз, и Гарри закатывает глаза.
— Привет, Блейз, — отвечает Гарри, обменявшись с Роном недовольным взглядом.
В последний раз, когда Гарри интересовался, у них с Блейзом все было прекрасно, и Гарри даже не чувствует укола зависти, когда думает об этом сейчас. Ну, может он и завидует, но только немного. Когда Рон впервые получил свою метку соулмейта, — которую он до сих пор отказывается показывать Гарри: таковы уж обычаи волшебников, — он несколько дней находился в смятении, прежде чем отправился прямо в квартиру Блейза и Драко, постучал в дверь и поцеловал его в губы. С тех пор они счастливы вместе.
— Должен сказать, ты не совсем в моём вкусе.
— Я не в твоём вкусе? — Блейз театрально вздыхает. — Меня описывали как человека, который понравится каждому много-много раз. Может, тебе стоит проверить зрение?
Гарри не отвечает на этот вопрос, а лишь закатывает глаза, как ему кажется, в миллионный раз. Блейз наконец-то улыбается и протягивает руку для пожатия, похлопав его по спине вместе с тихим:
— С днём рождения, Поттер.
В конце концов появляется Джордж, и Гарри может поклясться, что давно не видел миссис Уизли такой оживлённой. Не каждый день волшебнику исполняется двадцать один год, хотя Гарри по началу предполагает, что она уже давно привыкла к этому.
Гарри, к его собственному удивлению, это тоже нравится — он давно не был таким общительным, но то, что он знает всех вокруг, немного помогает раскрепоститься. Если подумать, то очень даже помогает. Нет никаких ожиданий, как бы Гарри не боялся осуждения со всех сторон. Счастье от этого факта почти заставляет его забыть о том, что Джинни должна появиться в Норе в любой момент. Он видит, как миссис Уизли с тревогой оглядывается по сторонам в поисках хоть каких-то признаков её появления, тем более что она последняя из всех приглашённых, ещё не пришедших на праздник. Гарри не возражает по поводу её задержки и с удивлением понимает, что действительно не испытывает никаких негативных эмоций. Джинни, вероятно, задерживается из-за тренировки по квиддичу, и Гарри не может её за это осуждать.
Он не уверен, что наконец способен отпустить Джинни, — неужели первая любовь никогда не исчезнет? Но Джинни уже не значит для него так много, как раньше. И когда она наконец появляется, все ещё одетая в квиддичную экипировку и выглядящая отдохнувшей и живой, обычного чувства тоски не возникает. Метка соулмейта всё ещё горит на его руке, и более того, в его сознании поселяется принятие. Бесполезно думать о них с Джинни, когда между ними больше нет ничего глубокого.
А возможно, так было всегда и, возможно, в этом и заключалась проблема. Они оба всегда были самоуверенными, стояли на своём мнении и слишком часто конфликтовали, не желая идти навстречу друг другу, чтобы отношения могли укрепиться. Гарри не может сосчитать, сколько раз он приходил в квартиру Рона и Гермионы, чтобы остыть, а они смотрели друг на друга так, будто знали что-то, о чём Гарри не догадывался. Вокруг него всё ещё много людей, которые продолжают не делиться с ним мнением.
— Извини за опоздание, Гарри, — весело говорит Джинни, как будто между ними нет нескольких месяцев молчания. Гарри необъяснимым образом чувствует, как в груди поднимается гнев, но с усилием подавляет его. Это его день рождения, и, возможно, Джинни просто старается быть вежливой и внимательной.
— Все в порядке, — говорит Гарри и понимает, что говорит это не так искренне, как несколько минут назад. Он заставляет себя улыбнуться, и Джинни улыбается в ответ, казалось, не замечая его настроения.
Возможно, это ещё одна черта, которая делает их теми, кем они являются. Гарри не пытался заметить, что чувствует Джинни, — он никогда не понимал, что она чувствует, — и Джинни тоже не пыталась.
— Мам, может, уже приступим к разрезанию торта? Раз уж я пришла? — спрашивает Джинни, и миссис Уизли встаёт, словно в потрясении.
— Да, конечно.
Когда миссис Уизли отправляется за тортом, атмосфера становится явно неловкой, и, к счастью, проходит всего несколько минут, как она уже возвращается с ним. Она ставит на стол большой торт в форме Хогвартса, и Гарри чувствует, как в горле непроизвольно застревает комок, когда он смотрит на него. В нём все идеально — вплоть до территории вокруг и крошечных деталей в замке, на которые никто обычно не обращает внимания. Миссис Уизли, должно быть, потратила на него целую вечность, и Гарри чувствует, как в его груди поднимается столько любви, что он готов лопнуть от неё.
— Я не уверена, что правильно передала все детали, но я постаралась сделать их как можно более точными, Гарри, дорогой. В конце концов, не каждый день кому-то в нашей семье исполняется двадцать один год.
— Он идеален, миссис Уизли.
Так и есть. Идеальный день рождения, если бы он мог забыть о неопределённости, которая по-прежнему тяготит его.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Остаток ночи проходит так незаметно, как только может пройти семейное собрание Уизли: Джордж и Рон решают в кои-то веки отказаться от розыгрышей, но при этом не прекращают без остановки болтать. Разговор постоянно возвращается к Гарри, — его работе, его амбициям, тому, что он планирует делать в ближайшие дни, месяцы, годы, — и в конце концов они меняют тему, когда понимают, насколько неловко себя чувствует Гарри.
Он все ещё не знает, что сказать Долишу. Он абсолютно не желает быть повышенным, да и вообще не хочет больше стеречь порядок волшебного мира. Он уверен, что Рон и Гермиона, по крайней мере, знают об этом и просто ждут, когда он поговорит с ними на эту тему, ждут, когда он вообще заговорит о чём-нибудь. Но пока что ему нужно придержать свои эмоции в секрете на случай, если он взорвётся от них. Если он чему-то и научился на пятом курсе, после смерти Сириуса, так это тому, что слишком много эмоций могут погубить тебя. Бесполезно быть эмоциональным, когда жизнь просто идёт дальше, не дожидаясь, когда ты придёшь в себя.
По большому счёту, Гарри не имеет никакого значения в масштабах вселенной, а всё, что на самом деле волнует людей — это то, что он — Спаситель волшебного мира.
Может быть, когда-нибудь Гарри и смирится с этим, но не сегодня. Не тогда, когда день и так был достаточно подавляющим, не тогда, когда его окружает вся семья и празднует само его существование.
— Если серьёзно, как ты поживаешь, Гарри? — Джинни спрашивает, и в её глазах угадывается искренность, которая заставляет его почувствовать, что она ему невероятно импонирует, а прежний гнев испаряется вместе с болтовнёй на заднем плане. Теперь она сидит рядом с ним, заняв место Рона, когда тот на несколько минут выходит из комнаты.
— Я… в порядке, думаю, — говорит Гарри, но слова звучат неуверенно, как бы он ни старался. Судя по выражению лица Джинни, она тоже не верит его словам.
— Правда?
— Ну, не очень, — признаётся он, удивляясь, почему ему легче говорить об этом с Джинни, чем с кем-либо ещё. Огневиски, которое он пьёт весь вечер, тоже помогает с лихвой. Джинни приподнимает бровь, указывая на бокал в его руке, и он смеётся. Он чокается с ней, и они оба синхронно выпивают.
— Хочешь выйти в сад, там меньше подслушивающих, — громко говорит она, и Гермиона с Роном, который вернулся и сел рядом с Гермионой, когда Гарри не смотрел, виновато отворачиваются.
— Если тебе так хочется, — бормочет Рон, бросая взгляд на Гарри, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Гарри кивает, и выражение лица Рона смягчается.
Через несколько минут они с Джинни выходят в сад, подальше от посторонних ушей, и садятся на скамейку, котораю поставили здесь совсем недавно. Гарри не может сказать, является ли выражение «без лишних ушей» верным, учитывая, что с течением времени «удлинители ушей» становятся только лучше.
— Ты получил метку соулмейта? — спрашивает Джинни без предисловий, и Гарри чуть не подпрыгивает от удивления.
— Знаешь, ты первая, кто спрашивает меня об этом сегодня. Все здесь относятся ко мне как… ну, не знаю, как к хрустальному фужеру, который взорвётся, если спросить об этом, или что-то в этом роде, — произнося это, Гарри понимает, что крайне приятно выплеснуть переживания из своей груди.
— Это потому, что они тебя знают, — говорит Джинни, делая глоток виски и морщась от его вкуса.
Гарри пьёт понемногу, и уже чувствует себя пьяным от выпитого. Потребуется всего несколько глотков, чтобы вконец опьянеть. Но в конце концов, сегодня же его день рождения. А самое главное, Гарри должен признать, что Джинни права, хотя ему очень хочется, чтобы это было не так.
— Значит, я полагаю, ты получил свою метку? Есть идеи, кто это?
— Это не твоё дело, — огрызается Гарри и краснеет, когда Джинни смеётся, доказывая свою правоту буквально через минуту. Он делает ещё один глоток своего напитка, чувствуя, как мир всё больше и больше расплывается по краям.
— Я буду считать, что это «да» на оба вопроса, — говорит Джинни сквозь смех, и Гарри снова отпивает из своего бокала, отчаянно пытаясь уйти от этого разговора. — Это Малфой? Держу пари, что да.
— Как ты… — Гарри шипит, а затем трясёт головой. — Как ты можешь быть такой спокойной? Мы…
— Я живу дальше, Гарри, — говорит Джинни так же прямолинейно, как и всегда, но все равно эти слова похожи на пощёчину. Джинни ничего не замечает, продолжая: — Наши отношения исчезли давным-давно, когда ты отказался говорить со мной о чём-либо. Это я тебя бросила, если ты не помнишь.
— Да, — тихо соглашается Гарри, чувствуя, как его сердце раскалывается на мелкие кусочки, разрушаясь само по себе, пока не превращается в горстку пепла.
Мне жаль, Гарри, сказала Джинни в тот день со всей решительностью, которую Гарри успел полюбить. Я не знаю, любишь ли ты меня или просто хочешь иметь отношения.
— Да, я помню.
После этого они замолкают, погрузившись в собственные мысли. Гарри хочет насладиться этим днём, но сейчас он чувствует лишь оцепенение. И опьянение.
Тишину нарушает внезапный грохот со стороны кухни и голос раздражённой миссис Уизли, которая принимается ругать Джорджа за что бы то ни было, — в конце концов, ему не удалось удержаться от парочки шалостей.
— Хочешь посмотреть, что там произошло? — спрашивает Джинни, словно всё ещё не замечая боли в его сердце. Внезапно Гарри с поразительной ясностью осознаёт, почему из их отношений ничего не вышло. Почему у них бы никогда не вышло.
Пара серых глаз всегда была где-то на периферии, когда он не замечал этого. Даже когда он был с Джинни, единственное, что заставляло его расти как аврора — это тренировки с Драко.
Ни он, ни Джинни никогда не были заинтересованы друг другом, не так ли?
— Все в порядке, — говорит Гарри, сжимая бокал в руке так крепко, что боится, что тот разобьётся. Джинни улыбается ему в ответ, той самой блестящей улыбкой, в которую он когда-то был влюблён, а потом, не оглядываясь, уходит в дом.
Гарри осушает свой бокал и выскальзывает с территории Норы, растеряв весь настрой веселиться.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Верх глупости — аппарировать на Гриммо, будучи таким пьяным, как сейчас. Он садится на автобус «Ночной рыцарь» и понимает, насколько плохим становится и это решение, когда изо всех сил старается не сблевать по дороге, проклиная все свои жизненные решения, когда открывает дверь дома номер двенадцать, поднимается по лестнице в свою кровать и тут же засыпает.
Уже во сне он вспоминает, что ещё не открыл подарок Драко. Неважно, — у него будет время.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
На самом деле, времени у него нет.
Когда он просыпается на следующий день, то уже опаздывает на работу, да ещё и с головной болью от огневиски. Он выпивает зелье от похмелья, наспех накладывает на себя очищающие чары и отправляется на работу, даже не позавтракав. Драко уже ждёт его, когда он добирается до их кабинета. При виде измученного состояния Гарри с его лица сразу же исчезает воодушевление.
— Послушай, Драко, мне очень жаль…
— Полагаю, семья Уизли вымотала тебя вчера? — прерывает его Драко с нервозностью в голосе. Гарри останавливается. — Всё в порядке, я понимаю.
— Драко, мне очень жаль…
— Я же сказал, что понимаю, разве нет? — Драко огрызается, окончательно потеряв терпение.
Гарри не видел его таким с тех пор… собственно, Гарри не помнит, когда он видел его таким в последний раз. Он уверен, что до того, как они стали друзьями. Он даже не знает, как ему относиться ко всей этой ситуации. Не то чтобы злоба на человека за то, что тот не открыл подарок вовремя, является чем-то обычным, не так ли?
— У нас появилась зацепка по делу, — есть убежище в Девоне. Мы едем туда, ловим Пожирателей Смерти и не говорим об этом. Когда ты вернёшься домой, ты откроешь свой подарок.
Гарри улавливает в серых глазах напротив отголосок надежды, затаившейся где-то в глубине души.
Гарри причинил ему боль. Почему он постоянно (каждый раз) обижает людей, которыми дорожит?
Гарри кивает. Он может это сделать. Он отправляется готовиться к заданию, чувствуя себя так, словно находится в полсекунды от того, чтобы сломаться.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Миссия, в общем-то, становится чертовски неудачной. Гарри и Драко находят и ловят Пожирателей Смерти, но…
— Гарри, осторожно…!
На них падает здание. Кто-то выкрикивает проклятие, а затем доносится болезненный стон, который исходит не от Гарри… это болезненный стон Драко. Гарри теряет сознание под обломками, но не раньше, чем улавливает боль, застывшую в каждом уголке лица Драко.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Гарри открывает глаза, и уже не в первый раз на больничной койке в больнице Святого Мунго под обеспокоенными взглядами Гермионы и Рона.
— Что случилось? Я помню драку, и ох, Драко…
— Гарри, успокойся, — говорит Гермиона, взяв его руку и крепко сжав её своей. — Миссия прошла хорошо, мы достаточно быстро нашли вас двоих, а что по поводу…
— Гермиона, пожалуйста. Что случилось с Драко?
Гермиона закусывает губу и отводит взгляд.
— Мне жаль, Гарри, — говорит она, не желая смотреть на него, в то время как Рону, сидящему рядом с ними, становится всё более неловко. — Драко в коме. Его состояние стабильно — врачи думают, что ему потребуется немного времени, чтобы полностью восстановиться, но с ним все будет в порядке.
Это все Гарри виноват. Во всем виноват Гарри. Если бы Драко не шагнул ему навстречу и не оттолкнул их обоих от струи света… Гарри был бы мёртв, но, по крайней мере, Драко не был бы прикован к постели.
— Они пускают посетителей? — спрашивает он, наконец, после долгого раздумья, когда мысли вращаются кругами, а в голове уже созревает решение и план действий.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Гарри приходит в кабинет Долиша, несмотря на протесты друзей, и подаёт заявление об отставке под его пристальным взглядом.
— Я понимаю, что это твой первый случай, когда задание прошло не слишком успешно, Гарри…
— Дело не в этом. Я хочу уволиться.
— Ты только что из больницы…
— Я хочу уволиться.
— Просто подожди несколько дней…
— Я чертовски ненавижу эту работу, — говорит Гарри, и его голос звучит сердито, надломлено, а он сам переполнен множеством эмоций.
После собственной выписки вид Драко, лежащего на больничной койке, пробуждает в нем что-то — осознание того, что он не может больше это делать. А главное — ему нельзя доверять в выполнении всех задач блюстителя порядка, когда есть так много людей, которым работа аврором нравится больше, чем ему.
— Может быть, вы считаете, что я отлично справляюсь с этой работой, но я больше не могу так продолжать. Мне все равно, если мне надо продержаться на этой работе последние две недели — увольте меня, мне все равно. С меня хватит.
И почему-то это кажется самым смелым решением, которое он когда-либо принимал. Гарри отправляется в свою квартиру на Гриммо, запирает все двери и блокирует каминную связь, и рыдает, утыкаясь в свои руки.
Драко, его соулмейт, находится в коме, он не знает, когда очнётся, и Гарри кажется, что его жизнь постепенно рушится. Он ещё даже не открыл подарок Драко, и теперь не уверен, что захочет это делать, не сейчас, когда чувство вины забивает ему горло. Оно парализовывает.
Он никогда не будет заслуживать Драко. Драко ни за что не захотел бы быть с таким человеком, как он, который разрушает всё, к чему прикасается. Он откладывает подарок и падает на кровать, не желая сегодня ни с кем общаться.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
— Я думаю, нам нужно покончить с этим, Гарри, — сказала Джинни, её голос был мягким и умоляющим. Гарри моргнул, пытаясь понять, о чем она говорит. Это был обычный вечер для них — Джинни, свернувшаяся калачиком на диване с разложенной на коленях стратегией игры в квиддич и объясняющая каждый ход своей команды, чтобы потом устроить им перекрёстный опрос. Это была уже хорошо отработанная традиция, и Гарри никогда не терял своей вовлечённости в квиддич.
— Покончить с чем? — спросил Гарри, слишком погрузившись в свои мысли, чтобы заметить грусть на лице Джинни. — Я знаю, что Холихедские Гарпии плохо выступили в последних матчах, но я не думаю, что это повод…
— Я имею в виду нас. Мы должны покончить с этими отношениями, Гарри, — сказала Джинни, и Гарри, глядя в наполненные слезами глаза, понял, что его жизнь уже не будет прежней. — Я знаю, что у тебя есть странный идеал того, какими ты хочешь нас видеть, и… Я не знаю, смогу ли это осуществить. Твой день рождения через несколько месяцев, и… Я не думаю, что мы — соулмейты. Правда, не думаю.
Каждое слово словно вонзалось в его сердце.
Я не думаю, что мы соулмейты.
— Почему ты так уверена?
«Неужели тебе так не хочется быть со мной», — хотел спросить Гарри, но побоялся ответа.
Джинни просто покачала головой, на её лице не было и следа улыбки.
— Только не говори, что ты не заметил? Я знаю, что тебе не нравится быть аврором, Гарри. Буквально все знают. Ты никогда ни с кем не говоришь об этом, ты никогда не говоришь об этом со мной, и я могла бы понять это, но ты продолжаешь приходить домой все позже и позже. Мы оба, но…
— Но?
— Я больше так не могу, — сказала Джинни и резко поднялась с дивана, книга с тихим стуком упала на пол.
Гарри даже не успел придумать, что ответить, как она поцеловала его в щеку и ушла.
⋆˚｡⋆୨♡୧⋆˚｡⋆
Он безвылазно сидит в квартире на Гриммо уже больше недели. Единственная причина, по которой он вообще знает, какой сегодня день — это еда, которую Критчер приносит ему по расписанию, словно боясь, что без неё он сгниёт. Гарри, по крайней мере, именно так себя и чувствует. Большую часть времени он проводит, навязчиво водя пальцами по татуировке на запястье, размышляя, как дела у Драко, но боясь это выяснить.
Друзья просят его выйти на улицу, в равной степени уговаривая и требуя, даже миссис Уизли требует открыть дверь, чтобы они могли войти. Гарри не хочет никого из них видеть. Он и так достаточно разочарован собой. Он игнорирует стуки в дверь до тех пор, пока они не затихают, пока все, во что превращается его существование — это есть, спать, размышлять и повторять эти действия раз за разом.
Пока…
Стук в дверь заставляет его вздрогнуть. Все его друзья отказываются от общения с ним, но теперь, как предполагает Гарри, это лишь вопрос времени, когда их попытки вызволить его из самопровозглашённой изоляции вновь возобновятся.
— Гарри! — он узнает голос Драко где угодно. — Это я! Открой дверь, или, клянусь богом…
Гарри открывает дверь и видит разъярённое лицо Драко… лицо здорового Драко. Он выглядит невероятно злым, скорее всего, на Гарри, но ему наплевать на это. Драко здесь, он жив и выглядит прекрасно, на нем нет никаких следов проклятия, и Гарри вздыхает, не подозревая, что задерживал дыхание.
— Драко, — говорит Гарри. — Ты в порядке.
— Конечно в порядке, болван, — говорит Драко, без приглашения проходя в дом Гарри. Конечно, Гарри не стал бы просить его уйти. Он никогда не мог противостоять ему, не тогда, когда дело касается Драко Малфоя, и уж точно не сейчас. Мало кто понимает его по-настоящему, и Драко как раз один из немногих. — Думаешь, шальное проклятие сможет меня одолеть?
— Я имею в виду, что ты был в коме в течение…
— Одного дня, — категорично заявляет Драко, окинув Гарри осуждающим взглядом, от которого тот не может не съёжиться. Вскоре Драко уже расхаживает по гостиной, все больше и больше распаляясь. — Представьте моё удивление, когда я проснулся и обнаружил, что мой напарник бросил работу и теперь не отвечает ни на одну из своих сов, а также не позволяет никому проверить, все ли с ним в порядке. Вероятно, из-за неуместного чувства вины, которое я даже не смог облегчить, потому что неделю пролежал в кровати.
— Мне… жаль?
— У тебя хватает наглости… — шипит он, остановившись, чтобы посмотреть на него, и Гарри делает шаг назад. — Мне не нужны твои извинения, Гарри.
Что ж… Гарри ни черта не понимает. Метка соулмейта на его запястье становится лишь очередным напоминанием о том, что Драко значит для него, но он все ещё не знает, что Драко думает о нём, и это заставляет чувствовать себя безумцем.
— Ты не злишься на меня за то, что я захотел уволиться? — спрашивает Гарри, чувствуя необходимость знать. Драко смотрит на него как на идиота, и у Гарри едва не ёкает сердце, прежде чем он слышит следующие слова Драко.
— Конечно, нет, ты, чёртов псих. Ты ненавидел эту работу годами. Я рад, что ты наконец-то что-то предпринял по этому поводу, — говорит Драко, сделав глубокий вдох. — Я даже помогу тебе найти новую работу. Просто… просто я злюсь на тебя за то, что ты думаешь сделать всё самостоятельно. Я… Я забочусь о тебе, Гарри. Тяжело смотреть, как ты закручиваешься в спираль, зная, что ты не примешь помощь, даже если она будет предложена.
— Оу, — говорит Гарри, удивляясь самому себе. Возможно… возможно, просить о помощи было не так уж и плохо, в конце концов. — Я не… я не ожидал этого.
— Ты ведь никогда не ожидаешь многого, правда, Гарри? — спрашивает Драко, его голос неожиданно становится нежным. А в его глазах плещется такая искренняя чувственность, что у Гарри перехватывает дыхание. Он тянется за чем-то… за его подарком, понимает Гарри с чувством вины в груди и отворачивается, когда Драко вкладывает его ему в ладонь. Рука Драко тянется к его лицу, и Гарри чувствует, что лицо его горит. В глазах Драко плещутся эмоции, которым Гарри боится дать название, не сейчас. — Прости меня за злость на тебя за то, что ты не открыл его в тот день. Пожалуйста, открой его сейчас. Для меня?
И Гарри никогда не мог отказать этой версии Драко, когда тот смотрит на Гарри с такой искренностью в глазах и просит так мало. Он разрывает обёрточную бумагу, даже не замечая, как ладонь Драко отдёргивается от его руки и обнажает второе запястье. Эта книга… «Сказки барда Бидла». Гарри поражённо вздыхает, не в силах поверить в это. Драко ни за что не стал бы показывать ему эту книгу, да ещё с символом Даров Смерти на обложке, если только не…
— Я так долго ждал, чтобы показать тебе это, — признаётся Драко, обнажая запястье и делая такое честное лицо, что Гарри чувствует дрожь во всём теле.
На его запястье красуется крошечная копия символа Даров Смерти, и Гарри понимает, что все волнения были зря. Для него это всегда был только Драко, как и для Драко, только Гарри. Другого быть не могло.
— Я целый месяц искал, что означает этот символ, и нашёл лишь какие-то рассказы о Гриндевальде, пока не вспомнил, что однажды ты говорил о символе Даров Смерти. Затем все пазлы начали складываться в единую картину. Я не уверен, что я твой соулмейт, но я хочу, чтобы ты знал… Я хочу, чтобы ты знал, что я не сожалею. Я никогда не пожалею об этом.
Гарри приближается к Драко, почти инстинктивно, как моль тянется к огню. Драко не отходит в сторону. И Гарри… Гарри достаёт свою палочку и снимает чары невидимости, которые находятся на его запястье с его двадцать первого дня рождения. Драко широко распахивает глаза, когда Гарри показывает ему руку, замирая в удивлении, как будто не веря тому, что видит. И…
Оу. Оу.
Может быть, Гарри был влюблён в Драко всё это время.
Эта мысль больше всего остального заставляет его протянуть руку к Драко и прижаться к нему в поцелуе. Драко застывает, и Гарри начинает бояться, что он неправильно понял всю ситуацию, и уже находится в шаге от того, чтобы отдалиться от поцелуя и убежать из собственного дома, когда Драко вдруг отмирает и двигается навстречу, даря Гарри чувственный ответный поцелуй. Драко улыбается, не разрывая контакт губ, и, возможно, нет большего счастья, чем то, что происходит сейчас. Они смеются в поцелуй, к которому они шли все эти годы.
— Я люблю тебя, — шепчет Драко, когда они наконец отодвигаются друг от друга на пару сантиметров, Гарри возвращает слова и… признаётся самому себе, что жизнь никогда не была такой лёгкой, как сейчас.