Спустя пять дней с начала обучения он проснулся от настойчивого стука. Раздражённый, голый по пояс, кое-как доплётшийся до двери Ра́шми почти сразу пожалел, что поленился потратить время на поиски одежды, как того требовали старые законы, которые пусть и изменялись от поколения к поколению, зато сохранились за столетия. В ту ночь ему снились очень странные сны, казалось бы и не кошмары, вот только он несколько раз просыпался и буквально сразу засыпал. Ему грезилась алая пустыня, рассекающий её высоченный улей, какие-то странные коридоры, явно построенные не кем-то из низких рас и где было тяжело дышать, а ещё чей-то голос. Но разбудивший савори́на стук всё испортил! Ситуация в целом сильно раздражала, подобно вырванным последним страницам из книги, он хотел увидеть, что произойдёт дальше, а не мучаться сомнениями, будто остался в шаге от правды. Своё недовольство учёный собирался излить на нежданного гостя, однако им оказалась Вэ́йдэ. Мгновенно ярость Ра́шми куда-то делась, туда же отправились и обрывочные воспоминания о сне вместе с желанием узнать больше.

И одновременно с тем он понял, в каком находится виде, почувствовав укол неловкости вперемешку с беспокойством. Вот только скандала о домогательстве не хватало в стенах монастыря! Отчего-то ему было сложно отогнать мысль, что картину стоящего на пороге ребенка и голого по пояс мужчины воспримут исключительно с неприглядной стороны, пусть в отношении связанных тандемом любые инсинуации абсолютно беспочвенны. Иронии в ситуацию также добавляло и то, что он чувствовал перед ребёнком сильную вину. Ещё и суток не прошло с их последнего урока, где савори́н наговорил много лишнего, чего не стоило вообще затрагивать в беседе со связанным тандемом. Тот разговор оказался долгим и сумбурным, потому что в глазах ученого одни решения проистекали из других и невозможно было объяснить что-то конкретное в отрыве от остального. Он в привычной увлечённой манере начал сильно издалека, часто говоря словами друга, ведь учебники истории или умалчивали о раннем периоде расселения, или навязывали уж слишком разные трактования от книги к книге. По словам неулыбчивого зануды, общество, чьё единство сохраняли титаниды, после исчезновения покровителей быстро погрязло в разногласиях. Положение дел усугубляло и то, что технологии высокой расы, альтернатив которым больше не имелось, без грамотного обслуживания постепенно выходили из строя, не хватало знаний и навыков в определённых областях, а главное – не хватало рабочих рук.

— … Но тяжёлые препятствия всегда закаляют дух, — вдохновенно рассказывал Ра́шми ребёнку. – Нашим предкам очень повезло, что драконы снисходительно отнеслись к брошенным видам и принципиально не вмешивались в их дела, будь то конфликты или просто помощь, считая за благо одно лишь нежелание истребить тех за ошибку титанидов. Как намекнул мне друг, благодаря этому остальные сейчас менее зависимы от крылатых рептилий, чем когда-то от высоких покровителей. Но в то же время ты, я и подобные нам остаёмся исключением из данного утверждения… — он на мгновение замолчал, понимая, что ненамеренно сболтнул лишнего, правда, ученица не заметила в его словах скрытый смысл, что позволило учёному плавно сменить тему. Что такое тандем ей предстоит узнать в Скользящей академии. — Также тебе стоит знать: пока низкие расы оставались единым обществом, ставя перед каждым цель всеобщее выживание, были приняты комплексы законов, часть из которых соблюдается по сей день. Они были названы трибуциями.

— Это потому, что низких рас тоже три? — на мгновение оторвалась от записей девочка.

— Не совсем, — усмехнулся Ра́шми. – Впрочем, я тебя понимаю: вполне созвучно и даже поэтически красиво, но в основе лежит человеческая трактовка этого слова, а именно – гражданский налог. Иначе говоря, то, что ради общества должен был отдать каждый. Позже, когда единство затрещало от разногласий по швам и низкие расы разделились, сформировав новые государства и фракции, нарушение этих законов легко приводило к затяжным конфликтам во времена так называемого позднего расселения. Вообще второй период до жути переполнен нюансами, одним из которых стало создание триединого совета.

— Это потому, что низких рас всё ещё три? – с лукавой улыбкой повторила перефразированный вопрос Вэ́йдэ.

— Именно так, потому что три, — не стал отрицать учёный, отчасти заразившись детским весельем. — Он существует до сих пор, и у него на эмблеме составной трёхцветный треугольник. Дата его создания совпадает с окончанием первого конфликта в период позднего расселения, который в плохом ключе сильно повлиял на последующие взаимоотношения людей и гномов. Благодаря чему родилась поговорка: «Обиженный гном любому заломит цену втридорога», — усмехнулся он, но затем его лицо стало серьёзным. – Впоследствии совет взял на себя обязанности мирового надзирателя, вмешиваясь в распри и решая чужие проблемы, хотя первопричина его создания была исключительно нейтральной – принять трибуции как мировое право, что будет стоять выше законов любых государств. Как-никак, выживание до сих пор считается приоритетной задачей низких рас. Довеском совету в дальнейшем приходилось решать конфликты на почве оскорблений и другие проблемы.

— Но, — вдруг подала голос Вэ́йдэ, — это же не имеет никакого смысла. Обиды обидами, но зачем было разделяться, если потом отделившиеся группы все равно договаривались следовать одним законам? Зачем формировать государства, если можно было разбрестись по планете, оставаясь единым обществом? Ради чего такие сложности?

— О, какие правильные вопросы, — довольно протянул Ра́шми и рассмеялся. – К сожалению, в книгах четкого ответа ты не найдёшь, самое большее – неподтверждённые предположения. Но мой друг рассказывал, что в ранний период расселения, а это где-то пятнадцать лет после «побега», начали возникать так называемые культы личности, когда вокруг конкретной персоны формировался круг единомышленников. Причем он не мог мне объяснить, благодаря чему так происходило, с его слов никто из этих лидеров вообще не обладал достаточными качествами и харизмой, чтобы так фанатично за ними следовать. Мистика, да и только. Тем не менее, основные конфликты того времени происходили лишь из нежелания одних принимать мнение других. Низких рас и сейчас недостаточно много, чтобы грызться за территории. Но это не означает, что нужды в военных формированиях нет, — он ненадолго замолчал, с досадой понимая, что слишком сумбурен в своём рассказе, но отступать уже было некуда. – Примерно полгода спустя после «побега» начали возникать странные явления, которые подобно культам личности плохо поддавались объяснениям. Их назвали аномалиями воплощения, и первое приняло форму плотного тумана, перекрывшего все возможные пути к брошенному комплексу Вулфат, и те, кто в него входил, назад не возвращались. Вообще стоит оговориться, первые примерно двадцать лет аномалии оставались проблемой исключительно Сабертии, именно на промерзлых землях северного континента впервые начали появляться новые для этой планеты, зато знакомые низким расам виды существ и животных. Впрочем, объявлялись и незнакомые, но это не создавало для остальных территорий особых проблем, ведь порождения воплощения не покидали континент.

— А для самой Сабертии? – уточнила Вэ́йдэ, ей удивительным образом удавалось задавать правильные вопросы. Это вызывало у савори́на чувство гордости.

— Создавало и немаленькие, — признался Ра́шми и тяжело вздохнул, — вот только тем, кто перебрался в тёплые края, были безразличны трудности севера.

— Но… — удивилась монастырская воспитанница, — разве это не противоречит трибуциям?

— И да, и нет, — учёному было сложно объяснить детали, не прочитав при этом целую лекцию. – Как я уже говорил, основные конфликты того времени проистекали из нежелания принимать чужое мнение. Преобладающая часть общества, если верить словам моего друга, сильно разочаровалась в титанидах: одних переполняла обида, другие стали испытывать к бывшим покровителям сильную ненависть, третьи отнеслись к «побегу» по-философски, как к очередному жизненному повороту. Меньшинство продолжало верить в то, что экспедицию не бросят и за ними вернутся. Именно их называли лоялистами и буквально вынудили осесть подальше от остальных. Естественно, это не способствовало дальнейшим хорошим отношениям, но отделившиеся группы продолжали жить согласно трибуциям, просто, кое-как справляясь своими силами, не просили ни у кого помощи и не помогали в ответ. Вот такой холодный нейтралитет.

— Но если они отделились, — Вэ́йдэ снова ненадолго отвлеклась от записей, чтобы посмотреть на наставника, — тогда где эти группы жили?

— Жаль, карты под рукой нет, — негромко проворчал учёный. – При титанидах были построены не только исследовательские комплексы, но и четыре крупных портовых города для коммуникации между континентами, потому что Иллакеш возвели в самом центре пустыни Товаруна, а Вулфат – в самой холодной точке Сабертии. Добираться как-то нужно было, ведь магия перемещения, основанная на ритуалах и символах, на этой планете не работала. Так северная Сабертия обзавелась Вотэри́мом, восточный Римуш – Ка́рдией, на южной Фе́рре построили О́сву, а на западном Товаруне – Тартана́й. Именно благодаря вынужденно отделившимся группам перечисленные мной города сейчас называются великими портовыми, потому что лоялисты заботились и сохранили защитные технологии титанидов, пусть и не все… — он ненадолго замолчал, вспоминая, как впервые увидел в действии сумеречную вуаль. Зрелище произвело на него сильное впечатление. – Мир полон разных чудес, Вэ́йдэ, и если однажды попадёшь в О́сву – поймёшь, о чем я говорю.

— Если вы закончили придаваться воспоминаниям, наставник, — наигранно строго сказала монастырская воспитанница, — то вернитесь к аномалиям воплощения.

— Смотрите-ка, кто проявил характер, — хохотнул Ра́шми, а девочка, покраснев, смущённо улыбнулась. Но в то же время он был рад, что ученица перестала просто плыть на волне его рассказа и наконец-то начала озвучивать свой интерес. – Современные ученые выдвинули теорию, что аномалии воплощения – это проявление коллективного бессознательного. Не все согласны с подобным предположением: с одной стороны, оно легко объясняет обнаружение именно знакомых видов, парнокопытных разных мастей и волков, к примеру, а с другой — совершенно не даёт ответов на остальные вопросы, в том числе почему также появлялись неизвестные монстры и животные. Но главным недостатком теории по-прежнему остаётся отсутствие обоснования, почему первые аномалии возникали только на территории Сабертии, а спустя два десятилетия – уже и на других континентах с меньшей частотой появления.

Савори́н не ожидал, что занимательная в корне тема, будоражившая любопытство в более ранние годы, сейчас испортит ему настроение. Отчего-то стало неприятно говорить о просчётах коллег по ремеслу, пусть их с Ва́ритэн изыскания находились далеко от изучения магии. Учёный в определенный момент почувствовал беспокойство, будто говорил ученице не то, обманывая чужими словами, но легкомысленно приписывал сомнения страху разочаровать ребёнка, который не видел даже того, что творилось за стенами монастыря.

— Как видишь, у теории много недостатков, — продолжил Ра́шми после короткой паузы. – Но последние несколько лет она не теряет популярности, правда в основном благодаря пополняющимся тезисам и открытиям в области магии. Можно сказать: для низких рас фантазия стала главным врагом и помощником. Тем не менее, тебе никто не даст чёткого ответа, что такое аномалии воплощения.

— А вы бывали в Вотэри́ме, наставник? – неожиданно поинтересовалась Вэ́йдэ, но учёный вздрогнул от вопроса. И пусть в нём не было ничего волнительного, дыхание Ра́шми участилось, будто телу не хватало кислорода.

— Я много читал о северном континенте, пока Ва́ритэн не видела, — савори́н выдавил из себя кривую усмешку, пряча за ней мимолётное смятение. – К сожалению, у подобных нам с тобой нет возможности там побывать, и книги – то немногое, что может удовлетворить наш интерес, — он поймал удивлённый взгляд ребёнка и пояснил. – Всё дело в драконах, они считают Сабертию проклятым краем и, образно говоря, облетают её по широкой дуге. При жизни мой саво́р не особо горела желанием отвечать на вопросы о северном континенте, но обмолвилась, что там жила стая упрямцев, которых погубили mall’skhism и титаниды.

— Я… еще плохо знаю скользящий, — с запинкой призналась монастырская воспитанница, пряча взгляд, словно наставник мог её упрекнуть.

— Не переживай, у этой идиомы нет прямого перевода, но драконы пользуются ею, когда нужно описать цикличное повторение чего-то плохого. Хотя я больше уверен, что тебе интереснее, при чём тут титаниды. Верно? – в ответ Вэ́йдэ активно закивала.

Ра́шми хотел было улыбнуться, разрядив серьёзную атмосферу, вот только у него никак не получалось. Раньше, когда молодой савори́н читал о северном континенте, в собственных глазах он оставался сторонним наблюдателем, но сейчас его посетило нарастающее и оттого пугающее чувство сопричастности, как будто внезапно стал очевидцем далёких событий, о которых только собирался рассказать. Разум твердил, что подобное невозможно, ведь прошло более двухсот лет, и его там попросту не могло быть, что он всего лишь человек, пусть и связанный тандемом, и столько бы не прожил. В то же время казалось: стоит закрыть глаза, как в воспоминаниях появятся и улицы Вотэри́ма, на которых ему никогда не доводилось бывать, и заснеженные пейзажи, и укутанная туманом гора вдалеке. Диссонанс грозил порвать его рассудок на части, и единственное, что в тот момент успокаивало ученого, не позволяя сойти с ума, была сидящая рядом девочка с горящим от любопытства взглядом, так похожая на него самого.  

— Знаешь, — несколько неуверенно начал Ра́шми, но стоило взгляду зацепиться за собственные руки, как волна сильного раздражения накрыла савори́на с головой. Что-то в нём желало высказаться, и пусть это было совершенно не то, что стоило говорить связанного тандемом ребёнку. – Драконы верят, что титаниды виновны в гибели инеистой стаи, рептилий-альбиносов, чьё гнездо находилось где-то среди горных массивов Сабертии. У них не было ни доказательств, ни опровержений – они просто верили в собственную правоту, и это оказалось достаточно, чтобы вершить самосуд. Так Иллакеш пал под гневом высокой расы, — он даже не заметил, как речь с каждой фразой становилась торопливее и злее, как ладони сжались в кулаки, а лицо исказилось гримасой. Зато все эти изменения в наставнике видела Вэ́йдэ, но и она оцепенела от резких перемен. – Крепость буквально вплавили в пески пустыни потоком огня целой стаи, а спустя полвека на месте «захоронения» тот же песок начал менять цвет на алый. Красивое и зловещее зрелище. Любой, кто подходил к нему близко, чувствовал слабость, прикоснувшись – нарастающую тревогу. Шли годы, и странное явление росло, поглощая пустыню, пагубный эффект становился тяжелее – даже драконы теряют там сознание. Вот только за импульсивный поступок одних теперь расплачиваются все... Поразительное лицемерие, они позволяют низким расам изучать алую пустыню в надежде найти чудесное решение, и даже не дали явлению названия из суеверного страха.

— Наставник… — взяв себя в руки, позвала учёного девочка, только он как будто её не слышал, продолжая свой монолог уставившись в одну точку.

— Возможно, та же участь ждала и Вулфа́т, но предрассудки драконов, что называется, уберегли комплекс. С другой стороны, те же предрассудки давали крылатым рептилиям удобное оправдание не вмешиваться в дела севера, когда аномалии воплощения и порождённые ими монстры стали для Сабертии масштабным бедствием, — Ра́шми ненадолго замолчал. Он словно остановился после бега: в горле першило, грудь ходила ходуном от участившегося дыхания, а виски словно кто-то сдавил. Когда савори́н продолжил, его речь снова звучала размерено, но менее пугающей она не перестала быть. – Тяжёлые препятствия всегда закаляют дух. За двести лет население Вотэри́ма привыкло жить в противостоянии с кем-то: и с союзниками, и с врагами. Так была построена Стена, протяжённое фортификационное сооружение, сдерживающее набеги самого разного зверья и защищающее великий портовый город. Уникальный опыт северного континента приобрёл разные формы, но самыми известными и востребованными до сих пор остаются немногочисленные егеря́ – люди и эльфы, способные противостоять появляющимся монстрам и аномалиям воплощения в одиночку. Когда мировые законы были приняты и вступила в силу одна из доктрин трибуции защиты, были основаны Стражи – глаза, уши и кулаки триединого совета. Ирония и ещё один акт лицемерия заключается в том, что присоединение егерей к Стражам являлось обязательным условием для поставок Вотэри́му жизненно необходимых товаров.

— Наставник… — снова позвала учёного Вэ́йдэ, она уже была рядом, собираясь, как и в прошлый раз, взять мужчину за руку. Как вдруг савори́н сам схватил ребёнка за запястье.

— Но знаешь, — Ра́шми вскинул на монастырскую воспитанницу взгляд, и девочка снова оцепенела. Она отчетливо помнила, что глаза гостя были серыми, вот только в тот момент они казались почти чёрными. — … лицемерие – характерная черта всех мыслящих видов без исключения, между высокими и низкими расами нет принципиальной разницы. Мы написали ради выживания законы, но поощряем их нарушение. Насильнику, покусившегося на потенциальную мать и оправдывающего себя словами: «Она сама меня соблазнила!», трибуция жизни предусматривает один исход – казнь, вот только если мерзавец обладает востребованными навыками или познаниями, то трибуция знаний не даст ему умереть, а если он еще воспылает желание выступить против порождений воплощения, то уже трибуция защиты возьмёт его под крыло. Вместо того, чтобы воспитывать страх перед наказанием, мы создаём меры предосторожности. Такие как твой таббат, чтобы скрыть от глаз искушение.

Образец упомянутого предмета одежды буквально маячил перед его глазами, и свободная рука, будто в трансе, потянулась к высокому вороту нижней рубашки ученицы, выглядывавшего из-под монастырской одежды. Ра́шми не преследовал каких-то постыдных целей, но поднятый им пример лицемерия низких рас не мог не пугать. И хотя на нём самом был надет таб, согласно декрету трибуции жизни о внешнем виде, но потянулся он именно к ребёнку. Позже, восстанавливая в памяти детали разговора, савори́н признавал, что поступил глупо, и не удивительно, что напуганная Вэ́йдэ оттолкнула его, вырвав запястье из цепкой хватки, и убежала. Вот только в тот момент, опрокинутый на траву от толчка учёный не понимал первоисточник такой реакции.

«Однажды она поймёт…», — проскользнула в голове удивительно спокойная мысль, и он резко сел, словно его облили холодной водой.

Поймёт? Помёт что? Ра́шми потянулся к воспоминаниям и спустя пару минут уже сидел, схватившись за голову. Зачем он вообще начал рассказывать ученице такие вещи?! Можно было подумать, что перед ним кто-то поставил цель специально показать девочке драконов с неприглядной стороны, опорочить хотя бы в мелочи, дать повод задуматься и засомневаться, отчего-то забывая, что путь ребёнка как савори́на еще даже не начался.

«Ва́ритэн бы такого не одобрила», — упрекая самого себя, подумал учёный, потянувшись к образу саво́ра скорее по привычке, но лишь окончательно убедился, что там, где при жизни дракона находились запреты и наставления, теперь ничего не осталось.

— Кажется, наши уроки сегодня закончатся, — вслух сказал Ра́шми, как бы отделяя опасения от творящегося сумбура в голове.

— Давно хотел сказать: вы учите её не тому, — прозвучал за спиной голос мастера-травника, и савори́н кое-что понял: Вэ́йдэ убежала в противоположную сторону, а значит не она позвала монаха и тот наблюдал за ними, слушал, мог оценить интонации и даже видел реакцию ребёнка, но не вмешался. К горлу снова подступило раздражение, чуть более спокойное, направленное на конкретную персону.

— Вот как… — не оборачиваясь, сухо протянул Ра́шми, в точности как его неулыбчивый друг, когда опасался сказать лишнего. – Мне тоже давно хотелось спросить: для чего при каждом монастыре служит эльф?

Он ожидал, что нежданный собеседник использует сад как оправдание, но ответа так и не последовало, только звуки удаляющихся шагов. Обладатель острых ушей, подобно драконам, предпочёл промолчать, хотя всё в нём кричало и требовало убить странного савори́на, никто в монастыре и мысли не допустит, что гостя отравили. Тем не менее, хранимая им тайна, способная стать ответом на провокационный вопрос, останавливала эльфа от каких-либо действий. Связанные тандемом должны умирать «своей» смертью, напомнил он себе, успокаиваясь.

Остаток дня Ра́шми терзался муками совести, собираясь при следующей встрече прояснить недоразумение и, в конце концов, извиниться. Возможно, потому ночью ему снились необычные сны-воспоминания о Товаруне, а утренняя встреча стала неприятным сюрпризом.

— Послушай, кроха, — начал было учёный, силясь подобрать нужные слова, правда получалось у него это из рук вон плохо. – Я не знаю, что на меня…

Договорить ему не дали: Вэ́йдэ внезапно скинула с головы капюшон, оборвав савори́на на полуслове, и он напрочь забыл и об извинениях, и о двусмысленности их встречи. Растрёпанные каштановые волосы, влажные глаза, слегка опухший нос и довеском отчётливо заметные светло-серые чешуйки на раскрасневшихся скулах, будто она сперва пыталась их стереть и только потом прибежала к наставнику. Он даже сел перед ученицей на колени, чтобы рассмотреть отметины поближе и убедится, что девочка их не повредила. Вглядываясь в детское лицо, его голову посетила неприятная догадка: никто не сказал, что однажды её тело будет меняться, и это напугало Вэ́йдэ ещё сильнее, чем странный урок накануне. Проявленное доверие приятно грело савори́ну сердце, даря надежду, что недавний инцидент быстро забудется. Единственное, что его смущало, был цвет. У Ра́шми тоже имелись чешуйки, правда не на лице, что сильно усложняло ему жизнь в моменты, когда Ва́ритэн пребывала где-то далеко, и они тоже были серого оттенка. Память невовремя всколыхнула воспоминания о дне прибытия в монастырь, нагнетая чувство вины и заставляя хмуриться под тяжестью мрачных мыслей.

Но Вэ́йдэ по-своему расценила реакцию наставника. По щекам потекли слёзы и, громко зарыдав, она и сама упала на колени. Не видя иного выхода, учёный обнял ребёнка, гладил по волосам, успокаивая какими-то глупостями, и слушал прерываемыми всхлипами оправдания. К своему удивлению, Ра́шми узнал, что монастырскую воспитанницу напугало не столько появление чешуи, сколько перспектива скорого отбытия в Скользящую академию. Детское признание даже показалось ему до нелепого смешным, правда ровно до того момента, пока его голову не посетила простая мысль: не покидая стены монастыря, Вэ́йдэ до ужаса боялась перемен. И савори́н дал себе обещание поменять её взгляды… если, конечно, следующим утром откроет глаза.