Самайн 7017 года
Торонборг, провинция Рагналанд, Канада
Дорожка петляет и убегает в рощу, там раздваивается: левая возвращает обратно, правая уводит за собой — вперёд, вглубь деревьев. Сегодня Том собирается проверить, как далеко. Темнота не мешает, осторожность доведена до рефлекса, её уже не вытравить ничем. А вот передвигаться бесшумно и не пыхтеть, как паровоз, после пары километров он разучился. Толком не тренировался с лета, погрязнув в офисной возне и быте.
Том ненавидит спортзалы, поэтому марафонские забеги предпочитает устраивать на природе. Ещё лучше — в лесу, где сплошные плюсы: красивый вид, свежий воздух и стремящиеся к нулю шансы кого-нибудь встретить. Но после переезда в Торонборг приходится довольствоваться Ирокез Парком — до него ближе и проще всего добраться из дома. Поздним вечером здесь тихо и безлюдно, особенно вдали от центральных аллей. А бег — отличный повод раскинуть мозгами. Или, наоборот, не думать ни о чём.
Том не всегда был совой. В юности, когда по выходным Тотем Парк содрогался от бесшабашного разгула юристов-третьекурсников, Том спокойно вырубался под громкую музыку прямо на вечеринках, приткнувшись где-нибудь на кушетке или в кресле поверх сваленных в кучу курток, если не успевал вовремя вернуться к себе. Но после окончания Академии Королевской полиции биоритмам пришлось смириться с беспощадным графиком. Довольно быстро утомительные ночные дежурства и полицейские рейды научили засыпать вне зависимости от времени суток: там и тогда, когда это становилось возможным.
Том бежит неторопливо, знает, что в состоянии обогнуть пруд по периметру не один раз, но тело сопротивляется. Это злит и одновременно подталкивает продолжать.
Позади, слева от него, раздаются шаги и шелест веток. Следом — едва слышный свист. Том ни секунды не сомневается: не показалось. В последний момент едва успевает пригнуться и отскочить в сторону. На анализ ситуации времени нет, противник, чёрная тень, не медлит, нападает снова. В этот раз не промахивается, и в глазах от боли вспыхивают звезды.
Блокировать удаётся лишь второй удар — Том перехватывает инициативу, но его кулак не достигает цели. Левой рукой он продолжает удерживать палку, которая метит ему в висок. Резко тянет её на себя — наконец-то получается вырвать, отбросить в сторону и увернуться от очередного удара.
За несколько молниеносных секунд Том успевает понять: перед ним женщина. Невысокая, худая, юркая. Это ничего не меняет. Сейчас на высоте она, и ему не стоит церемониться. Инициатива снова у неё, он способен только защищаться. Это бесит, но злость лишь отвлекает. Рефлексы подводят снова, и Тому прилетает прямо в челюсть.
— Упс-с… — Незнакомка замирает. Сдёргивает с головы капюшон и довольно улыбается. У неё лицо Сиф. — Привет. Ты стал слабее, Юль.
— У меня уважительная причина, Ольсен.
— Женские дни? — ухмыляется она.
Они знакомы ещё со времён учёбы в академии. Пока оба работали в Видарсхавне — дружили и часто виделись, а потом погиб её напарник. При исполнении. Сиф должна была страховать, но опоздала, а потом долго и болезненно переживала его гибель.
…Она бросает на пятиэтажное здание из бурого кирпича затравленный взгляд, цепляется за металлический подлокотник заснеженной лавочки у входа. Видимо, на случай, если Том решит тащить в больницу силой. Отчаянно шепчет:
— Я не пойду. Не пойду… Не могу, Том. Мне придётся им врать, а я не могу. Не могу. Понимаешь?
Он понимает. Даже больше, чем должен.
— Ольсен…
— Скажешь сейчас, что всё будет в порядке, я… не знаю, что сделаю… — Сиф похожа на потревоженную сойку: нахохлилась вся, в глазах испуг. — Вчера было не в порядке, Том! Меня даже не пустили в палату! Понимаешь? Так делают, когда всё в порядке?! Я что — маленькая?! Не пойду сегодня!..
Её отчаяние постепенно сменяется истерикой, и с этим срочно нужно что-то делать.
— Вставай, — он протягивает ей руку.
— Я же сказала, не пойду.
— Вставай.
— Да не пойду я!
— Вставай, говорю!
— Нет.
— Мы пойдём в «Тобис».
— Зачем?
— Зачем ходят в «Тобис», Ольсен? Выпьем кофе.
Сиф нервно сглатывает. Хмуро таращится на Тома, потом на больницу за его спиной и снова переводит взгляд на него.
— Я не могу.
— Можешь. — Том решительно берёт её за руку.
— Не могу. Он — мой… напарник. И… ты знаешь… не только… Я не смогу без него жить.
— Купим тебе самое большое и сладкое пирожное, Ольсен.
— Я его подставила, Том. Он умирает.
— Ему тоже купим. Он любит бруснику?
— Я не могу его сейчас бросить.
Наконец-то.
— Не можешь. И не бросишь. Поднимай свой зад, Ольсен. — Том рывком ставит Сиф на ноги и легонько подталкивает. — Пошли. Ты нужна ему сейчас…
После гибели напарника Сиф уволилась из королевской полиции, переехала в Торонборг и подалась в Управление по борьбе с наркотиками. Работа под прикрытием свела их встречи на нет, да и расстояние сделало своё дело. Последний раз они виделись два года назад, летом семь тысяч пятнадцатого, когда Тома взяли в Национальную службу криминальной разведки и он тоже перебрался в Торонборг. Сиф помогла освоиться в новом городе, они снова часто встречались, вместе проводили выходные, даже умудрились переспать. Видимо, зря, потому что общение опять сошло на нет. Они больше не виделись, только пару раз говорили по телефону, в основном по делу.
Тому казалось, что Сиф избегает его, и он не настаивал на разборе полётов. В конце концов, у каждого давно свои заботы, куда редкое общение короткими сообщениями по праздникам вписывается на удивление гармонично. Том даже не стал сообщать ей, что женится. Сиф вряд ли интересовали подробности его личной жизни, а приглашать бывшую подружку на свадебную церемонию он не планировал.
И вот теперь такой сюрприз.
Том рывком бросается на неё, сбивает с ног и через мгновение вжимает Сиф в мокрый после дождя газон. Она изворачивается, высвобождая руку и целясь в висок ребром ладони. Черепная кость там тонкая, большой нерв и артерия расположены близко от кожного покрова. Умелый удар грозит как минимум сотрясением. Как максимум — вряд ли Сиф собирается его прикончить.
— Тряпка, — выдыхает она в лицо, видимо, вовсе не чувствуя себя побеждённой.
— Уверена? — улыбается Том в ответ. Аккуратно сплёвывает кровь.
— Твоя губа разбита. Не моя.
Проиграть Сиф не стыдно. Она отлично владеет всеми видами оружия и техникой рукопашного боя. Умеет бить точно, чётко, больно, исключая любую возможность удара в ответ. И ещё много чего умеет. Это он постоянно просиживает в офисе штаны, наживая одышку.
— Я знаю отличный способ остановить кровотечение, — Сиф приподнимает голову, явно собираясь поцеловать.
— Помню. — Теперь он женат, а значит, ему как минимум не стоит обниматься на газонах с бывшими любовницами. Том вскакивает на ноги, протягивает Сиф руку, помогая встать. — Как ты меня нашла?
Правильнее было бы спросить — зачем, но он не решается задать этот вопрос в лоб. Ждёт, когда сама расскажет.
Сиф пожимает плечами, отряхивается. Том хмыкает, понимая, какую глупость сморозил. Отследить его мобильник для неё — раз плюнуть.
— Что-то случилось?
Она молчит, пиная носком кроссовка жухлый кленовый лист.
— Ольсен?..
Том не видит её лица, но уверен — она как всегда прикусывает нижнюю губу и хмурится. Он терпеливо ждёт. Ни капли не сомневается: новость того стоила, раз Сиф разыскала его ночью в парке и не стала звонить. Но она почему-то тянет время, и это нервирует с каждой секундой сильнее.
— Эву Лунн зарезали в тюрьме, — наконец произносит Сиф. Тихо, едва слышно.
Том замирает, оглушённый новостью.
…В темноте всё сливается: земля, океан, горы, лес. Не разглядеть ни заснеженных пиков Скалистых гор, ни залив Видарс-фьорд, ни бухту. Только ночной город искрится, небрежно нарезанный на кусочки, как огромный мясной пирог — в спешке.
Они с Джанед стоят на самом верху смотровой площадки Хавнтарн. Поздно, почти полночь.
Обзорную площадку давно закрыли, но у Тома получилось убедить охранника, и добродушный толстяк, стыдливо спрятав двадцатку во внутренний карман, пустил их на крышу башни. «Десять минут, не больше». Больше и не надо. Слишком холодно. Уже осень, но какая-то неласковая в этом году.
Том перегибается через ограждение, смотрит вниз. Нащупывает сквозь плотную ткань куртки заветную коробочку с кольцом, оглядывается на Джанед. Она, если и подозревает, зачем они здесь, умело это скрывает.
— Ты знаешь, что раньше Видарсхавн назывался Фискхольм? — Джанед всё-таки решается подойти ближе к краю. В отличие от Тома она ужасно боится высоты. — А до этого был просто Гасбю.
Том протягивает ей руку, чтобы помочь переступить через каменный выступ.
Три недели назад, с тех пор, как Джанед устроилась в ювелирный магазин в самом центре старого Видарсхавна, она словно заново открыла для себя город. Даже говорить начала со всеми на датском, почти не пользуясь галльским. Том привык и тоже перешёл на датский — раз они оба живут теперь на Тихоокеанском побережье и не собираются возвращаться в Новую Галлию, откуда оба родом.
— Гренвилль мне нравится больше. А тебе?
— Мне нравишься ты.
Джанед оборачивается. У неё заразительный, переливчатый, красивый смех. И сама она потрясающе красива. Особенно такая — с растрёпанным каре и обветрившимися губами, без косметики, простая и домашняя на крыше самого высокого здания в лучшем городе на земле.
Выдержав торжественную паузу, Том опускается перед ней на одно колено, вытаскивает из кармана синюю бархатную коробочку с кольцом. Протягивает её Джанед на раскрытой ладони. Говорит на галльском:
— Мне нравится звать тебя фрёкен Сомонсон, но фру Юль мне нравится больше. Ты выйдешь за меня замуж?..
Джанед ему отказала, и они расстались. Она осталась в Видарсхавне, Том вернулся к родителям в Новую Галлию. А через полгода Джанед не стало — погибла во время ограбления ювелирного магазина, где она работала. По вине Эвы Лунн.
А теперь и та тоже мертва.
— Когда? — зачем-то уточняет Том, как будто это что-то меняет.
— Несколько часов назад. Я не хотела, чтобы ты узнал из новостей.
— А ты откуда...
— Конфиденциально, — перебивает она. Добавляет тиши и мягче: — Извини.
— Всё в порядке. Спасибо. — Том с благодарностью кивает, не понимая, что чувствует теперь, когда Эва Лунн мертва. Радость? Облегчение? Удовлетворение? Торжество справедливости? Кажется, ничего из этого. Вообще ничего.
У него давно новая жизнь, пусть прошлое остаётся в прошлом.
Видарсхавн, провинция Датский Лейфланд, Канада
Сегодня ночью Винс решает зависнуть на стыке причёсанного центра и вонючего китайского квартала Видарсхавна. Самый красивый город на земле, блядь! Здесь от каждого дома, из каждого окна за километр разит неблагополучием и клопами. Куда ни глянь, везде одни и те же чёрные пятна убогих кирпичных зданий, нищета и пустые улицы. Зато брезгливые легавые редко суют сюда свой нос. На данный момент именно это идёт первым пунктом в списке его предпочтений.
Винс пьян. Сильно. Сосчитать до десяти и обратно вряд ли выйдет. А он и не собирается тратить время на ерунду. Пора приступать к главному, пока ещё может и хочет шевелиться. Не церемонясь, перехватывает запястье шлюхи. Другой рукой проводит по её длинным светлым волосам, запускает в них пятерню. Тянет вниз, вынуждая запрокинуть голову, с ухмылкой разглядывает размалёванное лицо. Девице вряд ли приятно, но она вынуждена покориться, поэтому ёрничает ему назло.
— Деньги вперёд, Фриис.
Оба знают, что случится дальше. Винс уверен: девка его побаивается, хотя каждый раз соглашается приехать. Удивительно разумна и практична для никчёмной шлюхи. Жрать-то хочется, а он всегда оставляет неплохие «чаевые» и никаких извращений не требует.
Винс рывком притягивает её к себе. Достаточно близко, чтобы почувствовать на лице горячее прерывистое дыхание и приторную вонь дешёвой косметики. Замечает в обкуренных глазах знакомое возмущение: ей хочется ласки. Но Винс Флинн не целует шлюх. Для их губ есть только одно предназначение.
— Знаешь что, сосалка? — Почему-то даже проститутки ведут себя как обычные бабы. Подавай им нежности. — Для разнообразия я тебя сегодня просто трахну.
Её согласие не нужно. В этом главный плюс их отношений. Винс платит и может делать с ней, что хочет. Она всегда подчиняется, старательно притворяясь, что в восторге от члена в своей раздолбанной заднице. Другого от потасканной девки было бы странно ждать. Она не Эва.
Никто не Эва.
Потревоженная память мстительно, по-сучьи напоминает о том, что Винс стирал в порошок годами.
Винс вздрагивает со стальной уверенностью — его разбудил какой-то грохот. Первым делом валит на шлюху. Наверняка сучья тварь выносит всё дерьмо, которое блестит, пока он в отрубе. Собирается вскочить с постели, чтобы выставить дешёвку вон пинками. Но секундой позже вспоминает, что уже сделал это. Сразу, как кончил.
Винс щурится, стараясь прогнать остатки сна и хоть что-нибудь разглядеть. Напрасно. Ни хера не видно: в комнате темно, мутная и грязная форточка под самым потолком не спасает. Хозяин гадюшника имел наглость называть её окном, а туда даже в ясный день не проникает свет. Сейчас за стеклом — ночь.
Чернота вокруг усиливает слух.
Среди прочих звуков Винс выделяет подозрительный шорох у двери — с обратной стороны. Мигом сосредотачивается на нём. Хочет выхватить припрятанный под подушкой для таких вот грёбаных нежданных визитов «Глок», чтобы накормить из него гостя, но не выходит.
Винс матерится сильнее. Уверен, что вслух, но не слышит собственного голоса. Какого хера происходит?! Губы онемели, не двигаются. Даже пальцами шевельнуть никак: он будто прикован к постели. Ни ног, ни рук не чувствует, грудь напичкана свинцом. Как последний мудак лежит и таращится в чёрный потолок. Тупо и обречённо осознаёт: повернуть голову — тоже не вариант, он полностью парализован.
К шороху добавляется чьё-то дыхание. Прерывистое, осторожное, угрожающее. Винс нутром чувствует исходящую от него опасность. Так дышит хищник перед прыжком, чтобы за секунду оторвать своей жертве башку и смачно чавкать, разрывая клыками на куски податливую плоть. Винс слышит его так же отчётливо, как биение собственного сердца, и ни хера не может сделать. Полнейший сюр.
Внутри закипает от ярости, но толку больше не становится. Паршивое состояние. Не получается пошевелиться, даже вздохнуть выходит с трудом. Зато воображение подкидывает всякую хрень: перед глазами, как в психоделическом угаре, пляшут разноцветные картинки. Они такие же больные, иррациональные, как происходящее сейчас.
Незаметно и пассивно Винс теряет последнюю связь с реальностью. Теперь он почему-то уверен, что за дверью — дикая кошка, бесшумно крадущаяся по холодному кафелю. Настоящая, а не вся эта зелёная поебень для спецэффектов на съёмочных площадках. Или нет. Там волк — чёрный, огромный, с горящими пурпуром глазами. В них — голод, холодный расчёт и ни капли сострадания.
В них — смерть.
Винс замирает, потому что не просто способен представить этот страшный взгляд — он видит его перед собой и на самом краю сознания успевает изумиться.
Бля, да вы издеваетесь! Так не бывает. Не может! Обшарпанная дверь по-прежнему закрыта, никто в неё не входил! Не мог войти, он бы услышал. И всё же зверь здесь, мать его!
Винс различает уже не только дыхание, но и стук сердца. Слишком громкий, нечастый. Человеческое так не бьётся. Не должно по определению. Винс зажмуривается, чтобы не видеть две алеющие точки. Наверное, похож сейчас на перепуганного до усрачки ребёнка. Как в детстве хочется натянуть одеяло, укрыться им с головой, заткнуть уши, чтобы не слышать опостылевших до тошноты криков. Но они возвращаются.
За стенкой, как много лет назад, повизгивая, истошно вопит мать. Она всегда так делает, не важно, трахает её отчим или лупит по морде. Ей плевать, что Винс не может больше это слушать. И однажды не станет, навсегда заткнув ей рот.
Кровать исчезает. Он безвольной тушей проваливается в бездну. Тонет, захлёбываясь собственной памятью, как блевотой. В голове по-прежнему водоворот из картинок вперемешку с чужими голосами. Теми, которые он когда-то уже слышал, и совсем незнакомыми. Потом появляются запахи. Самый явный — серы. Винс знает, почему. Его прошлое пахнет именно так: тротилом, потом и кровью.
Алые светящиеся в ночи глаза тоже там, с ним, среди хаоса из обрывков памяти с острыми, рваными краями. Они постепенно меняют цвет. Сначала тускнеют, теряя пурпурный оттенок, затем желтеют, пока не становятся похожими на мелассу. Такие же тёмно-бурые, как запёкшаяся кровь на губах, если обмазать их мёдом. Глаза пристально смотрят, выжигая в груди дыру — в том самом месте, где у нормальных людей душа. У Винса её нет — продал в обмен на забвение. Но лживая сволочь обманула, потому что он так и не смог забыть.
Винс чувствует горячее дыхание на своей щеке и от липкого, удушающего страха съёживается в клубок. Омерзительным шелестом, будто гадюка ползёт по опавшим мокрым листьям в осеннем лесу, на него обрушивается память.
— Мы убьём его вместе, Винс, — жарко шепчет в ухо женский голос, похожий на Эвин. — Ты ведь помнишь? Я люблю тебя больше, чем до луны и обратно.
Он помнит. Конечно, помнит. Помнит, хотя старался забыть изо всех сил. Пытается кивнуть, не соображая, что всё ещё не может шевелиться.
Башка раскалывается. Вместо шёпота со всех сторон доносится оглушительный грохот. Винс догадывается раньше, чем успевает узнать — это взрыв. Тот самый, который гремел в ушах шестнадцать лет назад.
И снова тело ощущает удар. Снова раскалённый воздух, ставший смертельным оружием, расходится взрывной волной, сметая и круша всё на своём пути: бетонные стены, потолок, витрины, тело Джанед...
Винса подбрасывает, швыряет в воспоминания дальше. Он не хочет туда. Боится, отказывается возвращаться в прошлое. Не желает помнить. Отчаянно сопротивляется, борясь непонятно с кем. Похоже на игру в бильярд: чем яростней ударяешь кием, тем стремительней возвращается биток.
Удар, ещё один. Ещё.
Винс в который раз пытается всё забыть. Эву, себя. Кем был с ней когда-то. Очень-очень давно, ещё в прошлой жизни. Тот Винс исчез, появился новый. Их луны тоже нет, осталась половина.
Он знает: это не выход, самообман, но только так может смириться, заново принять смерть Эвы и жить дальше. Отчаянно отторгает каждый миг, каждую минуту своего прошлого. Снова. Снова. Снова.
Башка кружится, перед глазами хороводами проплывают лица. Скольких из них Винс встретил за сорок четыре года? Сколько мертвы по его вине? Плевать. Сожалений нет. В нём скопилось чересчур много ненависти.
Белый шар откатывается в сторону, замирает.
Бьёт озноб. К горлу подступает тошнота. Винс задыхается, широко распахивает глаза. Садится на кровати. Жадно хватает пересохшим ртом гнилой воздух — так воняет в склепе: сыростью, тленом и забвением. Плевать. Винс искренне рад, что всё ещё жив. Хотя бы это.
Он кое-как встаёт, с трудом ощущая, как к телу возвращается чувствительность. Придирчиво осматривает комнату: голые стены, каменный пол, обшарпанные двери. Единственная мебель — узкая металлическая койка с тонким бежевым матрасом и плоской подушкой. Одеяла нет, смятые простыня и наволочка кажутся чистыми. Во всяком случае, так предпочтительней думать.
В крошечном сортире на грязной плитке прямо над краном висит жалкое подобие зеркала — старое, в трещинах, по краям ржавчина. Винс смотрит в него, стискивая зубы. Облокачивается двумя руками на края раковины. Хмуро разглядывает шрамы на груди и животе: их не так уж много, но каждый — часть того, кто он есть и кем был. Встречается глазами со своим отражением. Тусклая жёлтая лампочка странно преломляет свет: сейчас радужки кажутся темнее. Свинцовыми, как пули. И такими же холодными.
Цель оправдывает средства, пусть у дозволенного всегда есть границы. Главный вопрос, который решает всё — кто их и зачем устанавливает.
10 день месяца Остролист 7017 года
Видарсхавн, провинция Датский Лейфланд, Канада
На подземной парковке «Стерн Центр» противно до безобразия: сыро, холодно, сквозняк. Снаружи ещё хуже. Ночью над Видарсхавном разверзлись небеса, за считаные часы центр города превратился в апокалипсис. Снег здесь — огромная редкость. Он, конечно, идёт пару раз в году, но к утру обязательно сменяется привычным дождём. Всё, что успело насыпать за ночь, мгновенно тает и смывается водой в канализацию. Не сегодня.
К холодному ветру и падающим за шиворот снежинкам добавились все тридцать три удовольствия зимней бури: неработающие светофоры, перекрытые улицы, толпы полицейских и невъебенные пробки с бесконечными авариями. Видарсхавнцы беспомощны как младенцы на занесённых снегом дорогах. В итоге, чтобы добраться сюда из Бьёрнстада, у него заняло в три раза больше времени, чем обычно.
Винс не любит приезжать в центр и последние шестнадцать лет без лишней необходимости не высовывает нос из пригородов. Но он на мели, а новая наводка слишком шикарна, чтобы отказаться от неё из-за ебучей непогоды. «Клиент» наотрез отказался тащить свои яйца в Бьёрнстад, и стрелку забили в Видарсхавне — в пяти минутах ходьбы от метро и Гавани. Но хотя бы не зря ехал в такую даль. Поговорили с толком. Если правильно лягут карты, через недельку можно со спокойным сердцем шуршать банкнотами, запивая блядей качественным аквавитом. Винс доволен, вовсю строит планы будущего кутежа. Первым делом надо отблагодарить за наводку.
— Привет. — Хуй знает откуда взявшаяся смазливая деваха с сильным новгородским акцентом мгновенно переключает внимание на себя. Кутается в меховой воротник, призывно лыбится. Тычет в Винса указательным пальчиком с тёмным овальным ноготком: — Винсент Фриис, правильно?
Он подбирается, бросает по сторонам настороженные взгляды. Тут вам не западный Бьёрнстад, где его знает каждая собака. Внимательно изучает дамочку: она стоит перед ним в коричневом кожаном пальто и таких же по цвету зимних ботинках на рифлёной подошве. На стройных ножках — серые обтягивающие джинсы, из рукавов торчат собранные гармошкой манжеты белого свитера. Одета опрятно, чистенько, дорого. На обычную шмару не похожа. На румяном ухоженном личике — косметика и дружелюбная улыбка. Светлые пушистые волосы распущены, в глазах — блядство. Оно ей идёт, девица выглядит вкусно. Пахнет тоже — стылый воздух на парковке наполняется сладким цветочным ароматом с кислинкой ментола.
Винс расслабляется, улыбаясь в ответ:
— Чем могу быть полезен, фрёкен?..
— Зови меня Сиф. Ни к чему формальности. Все свои. — Она кокетливо проводит ладошкой по намарафеченной щёчке, смахивая несуществующую прядь. Нежно воркует, кивая на безобразный бетонный потолок: — Наверху есть неплохая кафешка. Поднимемся? Я угощаю.
Пару секунд Винс размышляет.
— У меня встречное предложение. В здании напротив делают отличный чёрный кофе, там можно курить. И народу меньше. — А ещё прямо у двери на входе — лестница в метро. При необходимости съебаться, затерявшись в толпе, будет в разы проще, чем на неповоротливых эскалаторах торгового центра. — Но угощаешь всё равно ты.
Ровно через девять минут они уже пьют кофе, через час — разбавляют его галльским коньяком, через три — мчатся, пьяные, на такси в мотель. Сиф говорит, что видела его в стрип-клубе. Заинтересовалась. А теперь вот так совершенно случайно встретила на парковке и решилась подойти.
Винс ей не верит, но причин отказывать себе в удачном трахе не видит. А в том, что трах будет удачным, не сомневается.
Торонборг, провинция Рагналанд, Канада
Том устало разминает шею. Переводит взгляд с монитора на свадебную фотографию в позолоченной рамке слева от ноутбука — на ней он и Стефф в обнимку, счастливые, за спиной — строгая Атабаска и могучие ели, изумительно зелёные в лучах не по-осеннему яркого солнца.
Всё-таки хорошо, что они поженились во Флёдстене. Поначалу Стефф отказывалась, предлагая в качестве альтернативы Дюэндевин, его родной город. Том не возражал, но за уговоры взялись родственники Стефф, и в итоге она сдалась. Сейчас, глядя на фото, Том искренне рад, что получилось её переубедить. Свадьба вышла хоть и скромной по флёдстенским меркам, зато уютной и красивой. Даже мама осталась довольна, а угодить фру Юль — задача не из лёгких.
В определённом смысле свадебная церемония во Флёдстене — своеобразное замыкание круга. Они познакомились там же, во Флёдстене, во время его первой командировки на новой должности. Том был уверен, что бывшая невеста главного подозреваемого — очередная капризная снобка, упакованная с ног до головы в дорогие шмотки, как и положено дочери бургомистра. А Стефф, высокая хрупкая шатенка с пронзительным взглядом огромных светло-карих глаз, в обычных потасканных джинсах и рубашке, держалась просто. Настороженно, без истерик и угроз. И сразу доверилась ему.
Это не было любовью с первого взгляда, да и обстоятельства не располагали к романам, всё-таки Том приехал туда расследовать убийство подруги детства Стефф. Но за короткое знакомство, не обещавшее тогда продолжения, между ними возникла обоюдная симпатия. Понадобились два долгих трудных года и одна хорошая ссора, чтобы наконец осознать — их дружба давно переросла в нечто куда большее.
Том с улыбкой опускает фотографию обратно на стол, вспоминая.
— Стефф, пожалуйста… Прекращай.
— Знаешь, в чём моя проблема, Том? — она ловко уворачивается. Теперь их разделяет теннисный стол. — Тебе плевать! На всех. Ты только кажешься добрым и милым. На самом деле ты — монстр! Ледяной истукан!
— Я — истукан? — Том растерянно останавливается.
— Ты — эгоист.
Нет, он — идиот. Законченный. Дёрнул же чёрт рассказать ей про заманчивое предложение из Департамента Квебека прямо на тренировке. Надо было хотя бы дома или пригласить Стефф в кафе, а не вываливать планы на будущее посреди погружённого в полумрак спортивного комплекса — свет горит только в холле у дверей и наверху в тренажёрном зале. Но захотелось сбросить напряжение и скинуть с себя длинный тошный день, поэтому Том потащил Стефф играть в сквош на ночь глядя.
Она умеет удивлять. Сначала восприняла новость сдержанно: улыбнулась, пожелала удачи на собеседовании, если всё-таки он решит поехать, и отправилась в раздевалку. Не то чтобы Том ожидал какой-то определённой реакции, но промелькнувшее разочарование горчинкой застряло в горле и противно саднило в груди. Мысль сменить обстановку, вернуться в Квебек и видеть Стефф с близнецами раз в год всё ещё не вызывала достаточно энтузиазма, чтобы, не раздумывая, брать отгул и паковать дорожную сумку. Но, видимо, Стефф считала иначе. И это почему-то сильно мешало, хотя не должно. Они ведь просто друзья, соседи.
А через семь минут в коридор вернулась совсем другая Стефф: раскрасневшаяся, взволнованная, чуть ли не на грани истерики. И разочарование уступило место беспокойству.
По-хорошему, стоит её успокоить и отвести в машину. Но Стефф не слушает, продолжает сыпать злыми упрёками.
— Нет, ты хуже! Бесчувственный чурбан! — Она, не оборачиваясь, направляется в противоположную от входа сторону.
Тому не остаётся ничего, кроме как пытаться её догнать. Сделать это сложнее, чем кажется: тёмный коридор петляет, света от уличных фонарей хватает, чтобы разглядеть разве что сваленное на полу спортивное снаряжение и не растянуться — детский бассейн всё ещё на ремонте. Том злится, и вряд ли это помогает в без того бесполезной и нелепой погоне.
— Ты же не собирался никуда уезжать. Говорил, что тебе нравится в Торонборге.
— Нравится, — признаёт он и зачем-то старается объяснить, хотя вряд ли Стефф сейчас услышит: — Не в этом дело…
— А в чём? Мы тебе надоели?
Рассказывать сейчас про карьерные перспективы, проценты по социалке и остальное более чем неуместно.
— Конечно, нет. Ты здесь вообще не при чём, тем более близнецы.
— Ну спасибо! — В голосе Стефф звенит обида, и Том понятия не имеет, почему.
Коридор сворачивает влево, упирается в две двери и наконец-то заканчивается. Том с облегчением выдыхает: дальше — душевая и детская раздевалка, Стефф некуда деваться.
— Давай-ка мы успокоимся и поговорим.
— Не хочу! — она нервно размахивает руками, мечется из стороны в сторону, как львица в клетке. — Оставь меня в покое! Уезжай, делай, что хочешь! Просто уйди сейчас! Не хочу тебя видеть.
— Ты знаешь, что я не уйду. — Осторожно, чтобы не вспугнуть, Том оттесняет Стефф в угол — к правой двери. — Что происходит? Объясни, пожалуйста.
— Зачем?
— Чтобы я понял.
— А смысл? — она пожимает плечами. Беспомощно оглядывается и прижимается спиной к стене. — Ты всё равно уедешь и бросишь нас.
— Брошу вас?..
— Наверное, так даже лучше. Нет, правда. Так будет лучше для всех. — Стефф вдруг успокаивается, тон меняется — становится ледяным. — Это же просто привычка. Мы просто привыкли к тебе. Ты всегда рядом и…
Том искренне удивлён.
— Я всегда рядом?..
Всегда рядом с его-то графиком? Бывают дни, когда Том приходит домой, только чтобы поспать пару часов. Стефф прекрасно известно об этом, ведь именно она исправно покупает ему продукты и раз в две недели разбирается с уборщицей.
— Всегда рядом, когда нужен.
— А нужен я редко, — он пытается обернуть разговор в шутку. — Вот увидишь, вы даже не заметите, что я уехал.
Получается приблизиться — теперь Том стоит в каких-то двадцати сантиметрах. Но Стефф это, кажется, больше не беспокоит. Она долго смотрит ему в глаза, а он терпеливо ждёт, опасаясь что-нибудь сказать или сделать не так и вызвать новый виток ссоры.
— Знаешь, чего я больше всего боюсь, Том?
— Ты ничего не должна боя…
— Что однажды близнецы назовут тебя папой, а я не буду знать, как объяснить, что ты им никто. А теперь и объяснять не придётся.
Странно. У него нет причин обижаться. Он действительно никто. Федерал, не сумевший спасти её близких. Сосед. Приятель. Но Тому обидно. И больно. Очень.
— Я думал, я — друг.
— Ты — дурак. Ты так ничего и не понял. И… ты хочешь уехать, когда больше всего нужен.
— Нужен?..
— Нужен. Мне нужен.
Том не знает, кто из них начинает целоваться первым. Может, это он целует Стефф. Или она — его. Не то чтобы сейчас имеет значение. Тома мучает другое — почему он до сих пор ни разу её не поцеловал? Она ведь понравилась ему ещё во Флёдстене.
Том продолжает вжимать Стефф в стену. Чёрт, он никогда не думал, что их первый поцелуй будет таким. Том вообще не думал, что у него со Стефф он когда-нибудь будет.
Сердце колотится как бешеное. На губах — её запах, в голове — неожиданное понимание очевидного. Том влюбился. Давно. И даже не понял. Странное ощущение. Непонятное, пугающее и очень правильное…
Через месяц он сделал Стефф предложение, а ещё через полтора они поженились, и вот уже почти год не могут решить, где лучше купить дом.
Стефф уехала из Флёдстена десять лет назад, после гибели брата-близнеца. Полгода жила в Эквике, потом купила квартиру и перебралась в самый центр Торонборга. С тех пор её жизнь здесь — она не пожелала возвращаться в родной город под крыло многочисленных родственников даже, когда отца ещё неродившихся близнецов застрелили, а Стефф, едва уцелев, узнала, что беременна.
Том много лет жил в Видарсхавне. Сначала, пока учился в университете и встречался с Джанед, потом напросился туда на стажировку после академии, да так и остался. Переехал в Торонборг три года назад, когда наконец-то освободилась желанная должность. Не то чтобы в Видарсхавне его карьера топталась на месте, но, положа руку на сердце, Том начинал тяготиться городом. Слишком многое связывало там с прошлым, слишком о многом напоминало. Хотелось перемен, и торонборгский отдел по борьбе с организованной преступностью казался долгожданным глотком свежего воздуха. Новые лица, новые имена, новые возможности. Тот самый волшебный пендель, чтобы появилась необходимость шевелиться и снова доказывать, кто он и почему. В последнее годы в Видарсхавне этого сильно не хватало.
Первые полгода он снимал квартиру в Этобико на пару с Нилом. Их познакомила и практически свела вместе Сиф, когда Том рассказал ей о своём переводе из Видарсхавна в Торонборг. Благодаря ей всё сложилось идеально. Нил — практически его ровесник, всего на два года младше, — работал там же, где и Том, и за месяц совместного быта из вчерашних незнакомцев они превратились в не просто коллег, понимающих друг друга с полуслова, а в неразлучных друзей, проводивших вместе свободное время.
На Сиф рассчитывать не приходилось — она всегда была или слишком занята, или под прикрытием на очередном задании, карабкаясь вверх по служебной лестнице, как шутила сама. Так что привычное общение смсками и редкие встречи продолжились, пусть их больше не разделяли четыре с лишним тысячи километров.
Зато Нил помог не только освоиться в новом городе, но и не позволил Тому раскиснуть. А ещё стал шафером на его свадьбе и отличной нянькой для сыновей Стефф.
Эта квартира-студия досталась Тому в наследство от брата Джанед и идеально подходила для холостяцкой жизни. Но сейчас превратилась в бесполезное приложение, даже находясь на одном этаже с квартирой жены и получив гордое название кабинета — Том часто работал из дома, да и Стефф иногда уединялась здесь, когда бралась за новое дело. Не слишком-то удобно постоянно ходить туда-сюда через лестничную площадку и возиться с замками. Том подумывал объединить обе квартиры, но в итоге отказался от идеи. Дорого, бессмысленно и решит проблему лишь на время. Когда-нибудь родится их общий ребенок, и места снова не будет хватать. Не говоря о том, что западная часть центрального района с шумными улицами и бесконечными высотками — в любом случае не лучший район, где стоит растить детей. Как ни крути, нужен свой дом — с большой зелёной лужайкой для игр в тихом, спокойном пригороде с хорошей школой поблизости.
Входная дверь за спиной едва слышно захлопывается, обрывая размышления. Том оборачивается, встречаясь со Стефф взглядом. В полосатых шортах и майке с распущенными волосами и без макияжа она такая домашняя, родная. Виновато смотрит на него, сжимая в руках детскую подслушку.
— Помешала?
— Нет. Я как раз закончил. — Том закрывает ноутбук, поднимаясь с кресла. Уже давно за полночь, и так засиделся. — Иди-ка сюда, — он притягивает Стефф к себе. Крепко обнимает, утыкаясь подбородком в её макушку — от неё приятно пахнет детским шампунем. — Всё в порядке?
— Нет.
По тону жены Том понимает, что она шутит. Подыгрывает ей:
— Что случилось?
— Не получается заснуть без тебя.
— Эм... Есть один способ, как тебе помочь. Показать?
— Покажи.
Том не видит лица жены, но слышит довольную улыбку в её голосе.
— И покажу. — Со смехом подхватывает Стефф на руки. — Потом не жалуйся, что опять не выспалась.
Канун Йоля 7017 года
Видарсхавн, провинция Датский Лейфланд, Канада
Из сна вышвыривает заунывный вой, сменяющийся орущим рэп алеутом. Винс подскакивает на кровати. Ошарашенно крутит башкой, в первую секунду даже не понимая, где находится. Во вторую узнаёт нору, куда недавно перебрался, и стоящую перед ним шлюху с мобильником в руке. За окном сумерки, но света хватает, чтобы разглядеть детали.
Откуда она здесь?.. Как блядь вообще?..
Пока Винс пытается этот факт осмыслить, музыка смолкает.
— При-и-и-ивет, со-о-олнышко-о, сюрприз! — ехидно произносит блядская Златовласка. Как там её зовут? Кажется, Сиф. Да. Точно Сиф. Дурацкое имя, такое не забудешь. — Ну ты и соня.
Ни её синее трико под расстёгнутой дублёнкой, ни натянутые на ладошки кожаные перчатки не обещают подарков и шариков, только проблемы. Винс, стараясь не делать резких движений, осторожно лезет под подушку за «Глоком». На всякий ебучий случай. Напрасно — ствол, так некстати появившийся в правой руке Златовласки, теперь недвусмысленно тычется Винсу в физиономию.
— Что-то потерял, любимый? — Довольная улыбка с каждой уносящейся прочь секундой становится нахальней.
Винс тупо таращится в дуло. Пора начинать соображать, но тяжёлая с похмелья башка раскалывается и отказывается шевелить две с половиной воскресшие извилины. Единственная здравая мысль, на какую он сейчас способен: шлюха не стала бы будить, если бы собиралась его замочить. Отстрелила бы яйца, пока он сопит в две дырки и пускает пьяные слюни. Значит, явилась не за этим.
И всё-таки им обоим будет гораздо уютней, если «Глок» вернётся к хозяину.
Винс отклоняется всем корпусом в сторону, уходя с траектории выстрела — вдруг нервишки не выдержат, и Златовласка успеет нажать на спусковой крючок раньше, чем озвучит, зачем вообще припёрлась. Рывком бросается на неё, удерживая пистолет: сверху и за тыльную часть. Выпрямляет обе руки, отводя ствол от себя и направляя его в потолок.
Её мобильник с грохотом падает на пол, завывая по новой. Продырявить шлюху не то чтобы идеальный расклад, с которого хотелось начать новый день.
Винс собирается заломить ей кисть, чтобы вырвать «Глок», одновременно лягнув в голень и лишив точки опоры. Но она каким-то хером предугадывает его движение. Первой выкручивает ему запястье, вынуждая разжать пальцы. Резво отскакивает, меняя позу. Толкает Винса ладонью под дых, выбивая из лёгких воздух. В глазах темнеет.
Его нога пинает пустоту. Потеряв равновесие, Винс неуклюже валится на спину.
Правый кулак Златовласки с зажатым в нём пистолетом подныривает под локоть Винса. Не напрягаясь, сучка умудряется за один грёбаный миг нихуёво выкрутить ему предплечье — до острой, пронзающей боли в суставе — и уткнуть мордой в подушку.
Винс пытается вырваться, но сдаётся, когда разноцветный фейерверк под закрытыми веками становится по-особенному ярким и оглушительным. Бессильно мычит, кусая наволочку. Когда шлюха научилась так качественно пиздить? Или умела всегда?
Она отпускает его руку, дёргает за резинку на боксерах, заставляя снова перевернуться на спину и приподняться. Отходит на несколько шагов.
Винс побеждённо садится. Ухмыляясь, потирает ноющее плечо. Молча гипнотизирует чернеющее дуло.
Златовласка приседает, нащупывает на полу орущий сотовый и наконец-то вырубает музыку. Медленно выпрямляется, продолжая целиться в лобешник.
— Нихрена ж себе манеры, Винсе-е-ент. У меня теперь синяк будет.
— Подорожник приложи, говорят, помогает. А лучше назначай свиданку заранее.
— Не любишь сюрпризы?
— Иди на хуй.
— Будешь хамить, прострелю чихалку, — беззлобно обещает она, возвращая на рожу лучезарную лыбу тупой блондинки.
В угрозу охотно верится. Если блядский палец дрогнет, наступит настоящий пиздец.
— Продолжим беседу?
Вышибать ему мозги Златовласка вряд ли хочет. Тогда что?
— Если у тебя нет других планов… — хмыкает Винс. Косится на окно: стёкла не выбиты, рама целая и закрыта. Значит, дверь. Её с кровати не видно.
— Абсолютно никаких планов. У тебя?
— Въебать тебе.
— Въебать или выебать? — с очаровательным апломбом элитной проститутки уточняет она.
— Можем совместить.
Златовласка выразительно оглядывает его с ног до головы, брезгливо морщится:
— Ты сейчас настолько жалок, что даже трахать за деньги противно. Хотя бы пасть сполоснул.
— В следующий раз подмоюсь. Что тебе нужно?
Она не спешит прояснять ситуацию. Изучает обшарпанные стены с видом, словно под штукатуркой спрятан как минимум огнемёт. Убирает мобильник во внутренний карман на дублёнке и, хвала всем богам, всё-таки опускает руку с пистолетом. Деловито суёт его за пояс на пояснице.
Винс с сожалением провожает взглядом исчезающий под одеждой «Глок».
— Для протокола — это моя любимая игрушка, лапуль.
— Неужели?
— Прикинь. Без неё не засыпаю. Вернёшь?
— Сначала умойся. Вонь, как будто тебя бомжи заблевали. Я пока сделаю кофе. — Златовласка направляется в сторону кухни. — Тебе как всегда? Крепкий с ибупрофеном?
Винс, нахмурившись, таращится ей в спину. Смотрит, как Златовласка снимает дублёнку, небрежно кидает её на стул, но остаётся в перчатках. Боится наследить пальчиками?
Ещё полсекунды, пока она топает к холодильнику, Винс размышляет, что будет, если он запустит ей в башку табуреткой. А потом всё-таки решает послушаться её совета.
Вчера он вернулся поздно и до рассвета обнимался с унитазом. Не самая отстойная вечеринка. На его памяти точно бывали хуже — все, с тех пор, как Эвы не стало. Так что он бы с удовольствием провёл в душе больше времени, но внезапное как инсульт и такое же пугающее появление Златовласки в его норе вынуждает шевелить булками шустрее. И сейчас благоухающий, как розарий в ботаническом саду, Винс торопливо упаковывается в чистые шмотки прямо у шкафа.
По комнате плывёт запах вкусной жратвы: свежего кофе, гренок и бекона.
— Другое дело, — Златовласка, по-прежнему в идиотских перчатках, смотрит на Винса с блядским прищуром. Кивает на дымящиеся чашки и тарелку с яичницей, рядом аппетитной горсткой сложены поджаренные кусочки белого хлеба. — Садись.
Винс не спорит. Садится за стол, намазывает горячую гренку сливочным маслом.
Девица умеет быстро и вкусно готовить. Она вообще дохуя всего умеет походу, сучья табакерка с сюрпризами. Например, проникать в чужие дома. Или невозмутимо закуривать сигарету прямо в перчатках.
— Вкушна, — с набитым ртом бормочет Винс. — Шпашиба.
Не то чтобы пятнадцать минут, проведённые под холодными струями, в корне изменили его состояние, но соображалка работает в разы быстрее. И всё же догадок, зачем к нему влезла Златовласка — по-прежнему ноль. Чуйка прихуела и молчит.
— Не жарко? — он кивает на перчатки. Ответа не ждёт, отпивает кофе. Осторожно возвращает чашку на стол. — Как ты меня нашла?
Она насмешливо вскидывает брови.
— Интрига, скажи?
Златовласка заразительно гогочет, но ему не до смеха.
— Не еби мозги. Выследила?
— Ну а как ещё? Да не дёргайся ты, — она глубоко затягивается сигаретой. Неторопливо выдыхает к потолку дым. — Это дружеский визит.
— Нахера?
— О, — довольное сучье личико становится до смешного важным. — Это уже сложнее. Скажем так, — она усмехается, накрывает ладонью его кулак. — Я твоя последняя надежда.
— Надежда на что?
— Нихуёво подняться и остаться на свободе.
— Но сначала прокатиться в Новую Данию?
— Ага, — она отвечает буднично. И это настораживает сильнее.
— Почему я? — он кладёт свою руку сверху, стискивает её пальцы.
— Ты мне понравился.
Винс щурится, наклоняя голову набок. Предложение, озвученное ему неделю назад: собрать команду упырей и в лучшем виде оформить алмазный Фонд, вынеся с выставки брюлики, всё ещё звучит, как подстава.
— Продолжаешь хитрожопить? — хмыкает он.
— Мне снова отсосать, чтобы ты проникся?
— Ну пиздец! Аж набухло от перспективы.
— Не веришь?
— Ни секунды.
— Держи. — Златовласка вытаскивает из-за пояса его «Глок». Опускает перед ним, снова откидывается назад. — Так убедительнее?
— Допустим. — Винс мельком бросает на него взгляд. Снова смотрит на неё. — Ты же понимаешь, что этого мне мало?
— Понимаю. Поэтому я здесь. Обсудим детали?