Малыш, не бойся,
С болью я подарю тебе настоящее наслаждение.
Adam Lambert - For Your Entertainment
Сатору плотно прижимается поцелуем к вульве и долго, утробно стонет. Вин, загнанно дыша, цепляется за края подушки под головой, стараясь не думать о второй, лежащей под ее булками для его, долбанного извращенца, удобства. Она-то, наивная, предполагала, что беловолосый, как любой порядочный парень, будет сводить ее с ума оргазм за оргазмом, а он и одного не дает, все оттягивает, дразнит.
А самое стремное, что она ничего не может с этим поделать. И что ей это нравится. Просто Пиздец.
Годжо обжигает ее хитрым взглядом, и между половых губ, раздвинутых пальцами, внутрь ныряет ловкий язык. Девушка давится воздухом, наблюдая за тем, как старательно мужчина ее вылизывает. Да еще и звуки издает такие, будто ест какой-нибудь деликатес.
Сатору в ответ наблюдает за ней, словно проводит эксперимент. Он оставляет работать только рот, а руками прижимает ее ноги к ее же груди и, слегка их разведя, крепко удерживает на месте.
Его ладони и пальцы липнут к коже, надавливают, оставляя красные следы. Вин скулит, давясь всхлипами, когда Сатору накрывает губами клитор и втягивает всю область в рот. Он посасывает, и облизывает, и мычит, как будто сейчас обкончается, а у нее от вибрации его голоса перед глазами взрываются фейерверки, и душа уходит в пятки. А не так далеко от пяток беспомощно поджимаются пальцы ног. Но беловолосому милосердие, видимо, не знакомо. Он продолжает мучить ее, подводя предельно близко к краю – не позволяя кончить.
Ее клитор уже дымится, а он, отпустив, трахает ее большим пальцем, как будто, так и надо. Вот весело будет подружкам рассказывать.
— Какого черта, Сатору?! — начинает она, возмущенно пыхтя, но заканчивает жалким полудохлым шепотом: — Я больше…не могу…
Виски взмокли, кровь шумит так, что собственного голоса не слышно; Вин вся извивается, поддается навстречу дурацкой руке, но он, всегда безошибочно определяя, когда она близка, меняет угол, темп или отстраняется совсем, оставляя ее голодной, уставшей и взбешенной.
— Как «больше не можешь»? — Сатору специально замедляется, выводя ленивые круги едва ли не на лобке, и этого мало, это по-идиотски, и она сейчас со злости точно пропишет ему в нахальную морду.
Он смотрит на нее так, словно в эту секунду читает каждую мысль, бегущей строкой проносящуюся в ее голове. Возможно, она никогда этого не признает, но от тяжелых взглядов мужчины ей всегда немного неловко, немного странно и очень жарко. Она и так уже настолько мокрая, что хоть трусы выжимай. Были б еще на ней трусы…
— Ублюдок, дай мне кончить, — шипит девушка, чувствуя, что от ее слов движения его руки и вовсе прекратились.
Непроизвольно делая несколько коротких вдохов, она боится разреветься. Чтобы этого избежать, опускает руку вниз, собираясь закончить начатое самостоятельно, раз уж он не способен. Пальцы только-только касаются набухшего клитора, как Годжо сбивает ее кисть, склоняется, хватая обе руки за запястья и заводя над ее головой.
Он так близко, рассматривает ее раскаленные щеки, искусанные едва ли не в кровь губы, заглядывает в мечущиеся по его лицу глаза. Вин почти хочет отвести взгляд, потому что это невероятно. Потому что как до такого вообще дошло? Он прижимается к ее губам своими, напористо, бурно, бешено. Удерживает ее еще сопротивляющиеся конечности одной рукой, а другой грубо хватается за грудь и сжимает со всей силы, так, что девушка взвизгивает и кусается.
Мужчина ахает, но только ухмыляется и продолжает целоваться дальше. Сволочь, это и было его целью.
— Придурок, без груди оставишь!
Годжо только мурчит в ее губы:
— Не волнуйся, малыш, ты будешь нравиться мне и без нее.
Вин хихикает в поцелуй, но недолго, потому что пальцы вскоре снова оказываются внутри. Длинный ряд ругательств наполняет комнату так же, как Сатору – ее, и она выгибается на кровати, пытаясь резче насадиться на фаланги. Только щекочущие касания горячих губ к шее намеренно отвлекают, и оргазм ускользает в который раз за вечер.
— Тору…
— Да, малышка, я тоже хочу поскорее оказаться внутри тебя.
Девушка фыркает с «малышки» и пафосности фразы, но, когда Годжо, оставив ее опустевшей, разбирается с ремнем на штанах, она невольно напрягается. Взгляд тут же липнет к ширинке. Недвусмысленная тугость, с которой расползается молния, вызывает слабость в коленях и сухость в горле.
Это не звонок тревоги – настоящая паника, стрельнувшая в позвоночник сквозь шею. Пока беловолосый был в брюках, не было так заметно, а вот в одном белье от размеров становится чуть ли не дурно. Он опускается обратно на кровать, не забыв выхватить из кармана презерватив, и, пока с ним возится, Вин видит возможность сбежать; правда, стоит ей только дернуться, как ее крепко прихватывают за лодыжку.
— Блять, пусти! Отпусти меня говорю! — Аллилуйя стервенеет, пытаясь спастись из потенциально опасной ситуации, но чем сильнее дергается, тем жестче стискивается на ней мощная лапища.
Взбесившись, она замахивается свободной ногой, собираясь как следует прописать по ухмыляющейся физиономии, только пятка мажет, проскальзывая по плечу, и Вин с будоражащим ужасом осознает, в каком положении оказалась.
— Тебе так не терпится? — поддразнивает Сатору, деловито раскатывая латекс по стволу. По здоровенному, мать его, стволу.
— Ага, порваться о твой хуй, — парирует Вин, тяжело выдыхая, закусывая губу. От зрелища не оторваться, а этот ублюдок будто специально шоу устраивает.
Ухмыляется еще, оглаживает себя, массирует, позволяет увеличиваться все дальше, как будто этого мало, как будто это не чересчур. Впрочем, в адекватности возлюбленного девушка начала сомневаться давным-давно.
Управившись, он хлопает по напряженной икроножной мышце, рискуя вызвать судорогу, и подсказывает:
— Повтори-ка.
Превозмогая желание попытаться еще раз, Вин все же поднимает другую ногу и добровольно кладет на второе плечо. Позиция что надо. Плюс сто к уязвимости.
— Отлично. А теперь трахни меня, — побуждает она, нетерпеливо ерзая задницей по подушке.
Ублюдок смеется, хватая отставленную в сторону смазку и обильно выливая жидкость на ладонь, на член, ей на вульву. Выглядит сие представление до ужаса развратно. Вин вздрагивает от холода; сразу для разогрева накрывает клитор подушечками, растирает лубрикант сверху вниз и, добравшись до влагалища, с негромким вздохом погружает три пальца внутрь.
Сатору внимательно следит, куда ж он денется, за тем, чтобы она не управилась сама, и опять так не вовремя отнимает руку. Они пристально смотрят друг на друга, глаза в глаза, из-за чего девушке начинает казаться, что происходит нечто большее, чем просто секс, и это странно. И это заводит. И от этого трудно дышать.
— Расслабься, крошка, — шепчет Годжо на ухо, нависнув над ней и тем самым согнув ее пополам.
— Какая я тебе кро-
Она начинает кончать еще когда головка касается входа: ловить оргазм всем подрагивающим телом, беззвучно и бурно; так, что пальцы с силой сжимаются на руках Годжо; таз выписывает несдерживаемые круги, рот раскрывается; брови надламываются и, как при удивлении, взмывают вверх. Вин жмурится, отрываясь головой от подушки, и резко стукается своим лбом о чужой, но боли не чувствует, продолжая кататься на волнах наконец достигнутого удовольствия.
— Ебануться, — шепчет она, едва не задохнувшись от ощущений, а Сатору тем временем уже успевает войти в нее почти полностью. Вернее, почти до упора: целиком такому монстру в ней просто не поместиться.
Все его дразнилки и оттягивания однозначно стоили того, чтобы так затрепетать. Вин охуевает, проезжаясь спиной по кровати с каждым плавным, глубоким толчком. Обессиленно откидывается на подушку, не сопротивляется даже влажному укусу за мочку и позволяет себе в голос застонать.
Внутри все прошибает высоковольтным электричеством, от которого коротит даже мысли. Сколько раз он проходил по коридору учебного кампуса мимо неё, оставляя за собой едва уловимый холодный запах одеколона, после чего приходилось делать вид, что это ничего не значит, что причина неловкого ерзания – затекшая задница, даже когда рабочий день только начинался, а вовсе не желание потянуться следом и втянуть носом этот аромат, попутно слизав соль с шеи, обычно закрытой высоким воротом рубашки. Вовсе не стремление оказаться под ним, принять его в себя, хотя бы на время заполучить себе его часть. Такую далеко не маленькую, сука, часть.
Вин покачивается навстречу отточенным, ровным движениям, из-за которых до сладкой дрожи распирает стенки; спасибо занятиям по йоге, ноги пока держатся и не отвалятся еще долго, а вот сердце чувствует себя неясно. Дурацкое сердце решает вдруг взбрыкнуться, заявить о себе в самый неподходящий момент. Это ведь просто любопытство, не больше. Обычное желание разрядки с тем, кто знает, как ее добиться.
Ничего больше.
Сатору берет ее властно, настолько по-собственнически, как будто знает всю жизнь, как будто они – заклеймившие друг друга супруги. Она дура, раз доверилась ему. Она большая дура, потому что ей слишком хорошо, чтобы это случилось всего раз.
Потому что, когда его настырные губы снова оказываются на ее губах, у нее не остается ни капли сомнения в том, что она захочет повторить.