Сила объятий

Осень 1481 года выдалась у архидьякона Фролло беспокойной. 

Началось всё с того, что в августе на Соборной и Гревской площадях стала появляться юная цыганка в сверкающих платьях и с монетками в косах. Её песни и танцы постепенно сводили священника с ума: каждую свободную минуту он появлялся на её выступлениях и непременно сообщал цыганке и присутствующим, что всё это колдовство, мерзость и просто… отвратительно! Но продолжал исправно посещать её выступления. 

Со временем архидьякон стал ловить себя на мысли, что вне зависимости от цели — коей являлось освобождение от цыганкиных чар, которого он не слишком рьяно пытался достичь, — его поведение не совсем… здоровое.

Впрочем, уйти в диванный психоанализ не позволял Жеан. Со второго дня нового семестра вереницей тянулись к кабинету архидьякона учителя младшего брата. Старший Фролло страшно хмурился, когда тот заявлялся за внеочередной порцией денег, но на маленького наглеца это не производило ровно никакого впечатления. И Клод всякий раз горевал. Он знал, что ещё в прошлом году Жеан спутался с каким-то военным, кажется, стрелком. Именно с того момента Жеан стал особенно активно тянуть из старшего брата деньги. Совпадение? Конечно нет, какое, к чёрту, совпадение? Но отказывать Жеану, обрекая того спать голодным на улице, было выше сил Клода.

И вот наступил ноябрь. А с ним пришёл промозглый ветер и чавкающая слякоть, от которой слабо помогали даже высокие итальянские¹ патены. Разумеется, половина клира свалилась с лихорадкой.

— Ваше Высокопреподобие, вы позволите войти? — прозвучал из-за двери голосок одного из причетников. 

— Войдите, — Фролло оторвался от документов.

— Его Светлость просит вас провести вечернюю мессу и исповедать прихожан.

— Разве я один в этом Соборе? Никого больше нет? 

— Его Светлость сказал, что придёт несколько знатных прихожан… 

— Я буду. 

Причетник с поклоном вышел. Клод откинулся на спинку: он бы сейчас с гораздо большим удовольствием полежал в постели, пусть и с лихорадкой, нежели разбирался с махинациями в некоторых приходах. Или готовиться к вечерней службе. Но тут же испросил прощения за роптание. Что ж, значит, такова его судьба… 

Месса, хоть и наспех составленная — ибо архидьякон Фролло предпочитал не пользоваться плодами менее значительных умов, коими являлись почти все, за исключением нескольких мудрецов, к сожалению, давно умерших, — прошла великолепно. Также к его сожалению пришлось выслушивать тех самых знатных — и, что важнее, богатых — горожанок. Архидьякон Фролло напустил на себя самый суровый и одновременно скучающий вид, однако почтенную мадам, исторгающую фонтан красноречия, это нисколько не затормозило.

Поэтому Фролло чрезвычайно обрадовался, увидев спешащего к нему причетника — того самого, который, как плохой гонец, днём принёс плохую весть. Но сейчас Фролло обрадовался даже этой возможности улизнуть от теперь уже нескольких мадам. 

— Срочное дело от Его Преосвященства, — выпалил Фролло, молниеносно благословил всех дам и практически убежал за алтарь. 

— Несколько прихожан желают исповедаться, — извиняющимся голосом произнёс причетник. 

— И кроме меня сделать это некому… 

— Да, увы… Но говорят, что завтра… 

— Говорят, что кур доят! — рявкнул Фролло. — Хорошо, вы свободны.

Когда бледный причетник вышел, Клод приложил руку ко лбу, вздохнув. Что ж… 

Исповеди выдались заурядные: гнев, чревоугодие, похоть, зависть, ещё чревоугодие, ещё зависть, похоть, похоть, гнев… Клод откровенно скучал, слушая одно и то же по кругу и назначая привычные епитимьи, пока… 

Пока он не услышал голос одной девушки, представившейся как Изабо. Клод вспомнил, что уже слышал это имя, только где? Он слушал её вполуха, всё стараясь припомнить, но никак не выходило. 

— Есть у меня один посетитель, совсем ещё молоденький, мальчишка, школяр… 

При этих словах Клод заёрзал на месте. 

— Вы совратили этого юнца с пути истинного? 

— Нет, что вы, святой отец! Я даже не знаю, грех ли то, чем мы занимаемся… 

Клод пыхтел от возмущения, хватая ртом воздух. И как она смеет так говорить! Конечно, это грех! Вот кто развращает Жеана! 

— Дело в том, что ему нужно не то, что остальным. Я-то уж думала, что ко всему за столько лет попривыкла. А тут этот малец… 

— И чем же вы занимаетесь? — перед глазами всё плыло, как в тот раз, когда он будучи чуть младше Жеана рискнул выпить бутылку вина. А кроме того стало жарко. Воистину! К подобному его жизнь не готовила! 

— Мы лежим вместе. И я обнимаю его. Часто он кладёт голову мне на колени и просит его погладить. Иной раз он так и засыпает, я уж его не бужу, а то, он говорит, плохо спится ему. 

Пружина расслабилась, и Клод привалился спиной к стенке исповедальни. Обнимает? Лежат вместе? На лысине и на всём остальном теле выступил холодный пот. И что же это должно означать? Неужели Жоаннес не… не продолжит их род? За свою долгую священническую жизнь Клод узнал о множестве вариантов того, чем можно заняться с уличными девками. Но вот объятий в этом списке не было! Тут архидьякон мог поклясться даже тетрадью Николаса Фламеля.

— Экгрхм, и это всё? — осведомился Фролло, осознав внезапно, что драматическая пауза давно перестала быть драматической.  

— Ну, с этим клиентом — да. А вот с другими я и вправду грешила.

— Так… — Фролло потёр переносицу, всё ещё пребывая в трансе. — Было что-то… особенное? 

Изабо быстро перечислила, чем занималась эти две недели, Фролло так же быстро назначил ей покаяние, объявил ожидающим, что время приёма кончилось, мол, приходите потом, и степенным шагом удалился в сторону Северной башни.

Его младший брат ходит к уличным девкам. Ходит к ним, чтобы они его обнимали. То есть он платит им не за разврат, а за обнимания. Клод Фролло оказался перед трудной дилеммой: является ли это грехом?

Но что, если это всего лишь прикрытие? Что, если проблема на самом деле куда серьёзнее? Если Жеан не способен… не способен заняться этим? Здесь моральная проблема обретала весьма конкретные практические очертания. Если он вовсе не способен и просит обнимать его лишь для прикрытия… Тогда у них серьёзные проблемы. Клод уже давно нарисовал пасторальные картины, как Жеан заканчивает университет, становится адвокатом, женится на дочери богатого торговца или даже обнищавшего аристократа и живёт, бед не зная! Клод даже выбрал, в какую школу пойдут его племянники! 

Предстоял серьёзный разговор.

Несколько дней спустя Клод, работая в своём кабинете в клуатре, услышал невдалеке шаги и как кто-то насвистывал весёлую песенку. Подобное в таких местах мог позволить себе лишь Жеан… За несколько секунд до стука в дверь свист затих. Клод впустил младшего брата, вернулся в кресло и сильно нахмурился. 

— Мой дорогой брат! Я пришёл к вам… 

— За деньгами, — не сводя с него глаз, закончил Клод. — У меня их нет. Вы только неделю назад получили два парижских ливра на будущий месяц.

— О, но я пришёл не за деньгами, — растерялся Жеан. — Я пришёл к вам за мудрыми мыслями, коими вы всегда одариваете меня куда щедрее, нежели звонкими монетами. 

— Этого вам сегодня хватит надолго, — хищно протянул Клод. — Сядьте! И объясните мне то, что вас видели на улице Глатиньи за разговором с одной из уличных девок.

— А что эти праведники сами там делали? 

— То есть вы не отрицаете? 

— А мне уже нельзя поговорить? Или разговор с ними тоже грех? 

— Вы уходите от ответа. Так чем вы объясните? 

— Это не то, что ты подумал!

— О, действительно? Тогда, быть может, ты меня просветишь?

— Я хожу туда не за… Ты понял, о чём я. Ничего такого, за что я сгорю в адском пламени или где там, — Жеан покраснел, как его любимое вино. 

Господи, смилуйся! Худшие его опасения сбываются! Его брат бессильный! Если бы он был рыцарем, его бы прозвали, как того короля, — Мягкий меч! Клод горестно уронил голову на руки.

— Вы не рады, что я не грешу с уличными девками? — не своим голосом осведомился Жеан.

— А вы способны? — безнадёжно спросил Клод. 

— Вы о чём, дорогой брат? Разумеется, я могу! 

— Точно? Ты уверен? Ты проверял? Тебе нужно проверить! 

— Вы хотите, чтобы я?.. — Жеан коснулся его лба. — Вы точно здоровы? 

— Я — точно. А вы — точно? 

— И я — точно… А к чему весь этот разговор? 

— Да к тому, что мне доложили, что ты ходишь к этим девкам, чтоб они тебя… Господи, помогли мне! ...чтоб они тебя обнимали. Да лучше б ты ходил к ним за тем же, зачем все остальные! Или что это означает, Жоаннес?

Жеан выудил из шкафа початую бутылку вина, вырвал пробку зубами и протянул бутылку Клоду:

— Пейте. 

Неужели новости ещё хуже, и он… способен, но не… Нет, даже помыслить страшно. 

— Да, я хожу за этим. Потому что мне одиноко. Потому что всем на меня плевать. Тебе, друзьям, профессорам — всем! А там мне дарят хоть иллюзию любви, — казалось, на одном дыхании произнёс Жеан. — Но коли вам сие не угодно, я начну предаваться разврату. 

Клод сделал очень большой глоток и чуть не поперхнулся.

— Ты считаешь, что мне нет до тебя дела? 

— Тебе есть дело только до моего табеля и того, как хорошо я выучил урок греческого! 

Клод отставил бутылку на стол, сгрёб Жеана и посадил к себе на колени. 

— Я не желторотик! — неубедительно возмутился он, но вырваться не попытался. 

— Я… люблю тебя, — тихо сказал Клод. 

— И я тебя… тоже, — Жеан уткнулся ему в плечо. 

После этого разговора Клод подолгу лежал в постели, глядя в никуда. И думал. Долго и напряжённо. Но каждый раз неизменно скатывался в сеанс морального самобичевания. Он плохой родитель, раз не понял такой простой вещи. И просто глупый, ведь это в самом деле очень просто. 

Что ж, хорошо то, что ситуация с Жеаном прояснилась, а он… А он хотел бы того же? Эти размышления были ещё тяжелее: что он теперь мог поделать? Теперь уже ничего не изменить. Но хотя бы Жеан…

Хуже было то, что цыганка, на которую он так упорно ругался с августа, никуда не делась. Правда, с приближения первого Адвента ему стало едва хватать времени на сон, так что вернуться к прогулкам по вечерам следом за цыганкой — так получалось совершенно случайно — не выходило. Он мог лишь изредка встречать её на Соборной или на Гревской площадях и, конечно, не изменял своей традиции: кричать ей что-нибудь обидное. Потому что Рождество или нет, а порядок должен соблюдаться.

Наконец к празднику Крещения Клод смог хорошо всё обдумать. Она была ему нужна. В его голове родился план: простой, а поэтому гениальный. Надёжный, как миланский доспех. 

Вечером Клод, как обычно, наблюдал танец цыганки и ругался нехорошими словами. Когда её выступление подходило к концу, Клод отошёл к Собору. Первоначально он собирался похитить цыганку — зачем это делать, он слабо представлял, но чувствовал, что главное похитить, а что с ней делать — потом решит, — и хотел для этой цели взять с собой Квазимодо. Но потом план изменился, и Фролло решил, что горбун может испортить момент, а это совсем не то, чего хотелось.

Цыганка с привычной беспечностью собрала монетки, ковёр, повесила бубен на пояс и, кликнув козу, бодро зашагала в сторону Правого берега. 

Клод как мышь стал красться за ней. Они прошли довольно далеко, прежде чем цыганка свернула на маленькую тихую улочку. Клод подскочил к ней сзади и, закрыв ей рот, оттащил её в нишу между домами. 

— Не кричи, я не причиню тебе вреда, — строго сказал он и убрал руки от её лица. 

— У меня есть немного денег, — всхлипнула цыганка.

— Мне не нужны твои деньги, — поморщился Клод. — Мне нужна ты.

Цыганка стала рыдать ещё сильнее.

Да уж, не так он представлял себе этот вечер…

— Обними меня.

— Ч-что? — пролепетала она.

— Обними меня.

Клод опустился на колено, прижавшись головой к её животу. И тут ощутил её руки на своей шее. 

— Так? 

— Да. 

— Хорошо. 

Они простояли так ещё немного, пока Эсмеральда не сказала:

— Я замёрзла. 

Клод поднялся и отряхнул плащ от снега. 

— Хорошо. Иди. 

Он грустно смотрел ей вслед. 

За следующие пару недель он несколько раз повторил свои своеобразные нападения, не прекращая, впрочем, ругаться на цыганку, когда она танцевала. Но когда январь почти подошёл к концу и архидьякон привычно затащил цыганку в нишу между домами, та вдруг топнула ножкой и сложила руки на груди:

— Мне это надоело!

Внешне Клод в этот момент напоминал больше побитого котёнка, сидящего в луже, чем взрослого мужчину.

— Что ж, я всё понимаю… — трагично произнёс он.

— И что вы понимаете? Мне надоело постоянно стоять тут, на холоде. Я боюсь, что нас заметит Клопен или его подручные, или ночной патруль! Словно я какая-то преступница! 

— Так дело только в этом? — ободрился Клод. — Тогда идём обратно, скажешь своему Клопену, что уходишь из Двора Чудес. Завтра я принесу тебе деньги, расплатишься с ним. 

Первоначально Клопен энтузиазма при услышанных новостях не выказал. Но пять турских ливров, которые посулила ему Эсмеральда, мгновенно вернули ему оптимистический настрой, и он отпустил её на все четыре стороны. 

— Но я не буду вашей любовницей, — строго сказала Эсмеральда по дороге к дому на улице Тиршап. 

— Хорошо. 

Клод обустроил дом, как ему казалось до определённого момента, вполне прилично. До того момента, как Эсмеральда вошла в него. Она тут же объявила, что не собирается жить в монастыре, что сюда необходимы новые занавески, покрывало для кровати, скатерть и сервиз. И вот Клод уже обнаруживает себя отсчитывающим деньги на шторы.

Внешне же его жизнь мало изменилась. Эсмеральда всё так же танцевала — сии конспиративные меры Клод предложил, дабы отвести от них обоих подозрения, — а он всё так же ругался на неё, а на это всем всё так же было наплевать прямо с соборной колокольни. 

Жеан тоже регулярно приходил, только денег просил реже. Конечно, он не бросил совсем весёлых попоек, драк и всего остального, но вот с тех пор как они с Клодом стали потихоньку сближаться, на улице Глатиньи его видели всё реже. Да и жалоб от преподавателей поступало всё меньше. А когда преподаватель греческого похвалил его за отлично выученный урок, Жеан прилетел к Клоду едва ли не в тот же миг. Тому пришлось засунуть поглубже рассуждения о том, что всегда бы так, ведь он такой талантливый мальчик, и если бы не ленился, то… 

— Ты молодец, Жанно, — Клод потрепал его по голове.

А изо рта так и рвалось «Я же говорил!», которое он засунул в то же место, куда и предыдущие причитания.

— Спасибо, — смутился тот. — Профессор сказал, что у меня способность к языкам. И что мне делать с этим знанием? 

И вновь Клод был готов разразиться лекцией на тему «Как правильно жить», но благоразумно решил не портить только-только наладившиеся отношения. 

— Почему бы тебе на самом деле не заняться ими? Это будет полезно в будущем, — задумчиво произнёс Клод. 

Сам он давно уже не задумывался об истинных талантах младшего брата, кроме траты любых сумм за несколько дней и выпивания вина на скорость. А ведь Жеан мог бы оказаться неплохим политиком — с его-то умением заговорить зубы и продать снег зимой. Разве что ума поднабраться… 

— Впрочем, тебе нужно сначала закончить коллеж, потом факультет свободных искусств… У тебя ещё есть время подумать об этом.

— Наверное… — тот почесал голову. — Клод, у меня… деньги закончились. Вот. Может, ты мог бы?.. 

И вновь Клоду хотелось, как раньше, наругать его и выставить вон. Но он вздохнул и посмотрел на Жеана: он совсем юный, у него есть друзья, они порой поступают глупо и даже опасно, но… Жеан, кажется, стал исправляться… 

— Хорошо. Ты ведь не обязан жить, как я. Тебе хочется развлекаться, я понимаю… — Клод отсчитал ему двенадцать су. — Возьми, сегодня ты их заслужил.

В дополнение ко всему Фролло не заметил у себя крайне сильную близорукость — ещё и не там, где было бы разумно её ожидать. Граничащую с полным отсутствием ума, который, как он прежде искренне полагал, у него присутствует желание в значительном количестве.

Потому что до того вечера, когда Эсмеральда заснула на его груди, закинув на него ногу, он не замечал постепенного сближения. А когда заметил — вместо работы пару часов копался в памяти: может, он что-то ещё проспал? Наследство от неизвестного дядюшки? формулу философского камня? должность, которая избавила бы его шестнадцать лет назад от участи становиться священником? Кто теперь знает!

Одновременно грело душу то, что несмотря ни на что они с Эсмеральдой сближаются, и отравляло понимание, что он совершенно не понимает, что делать дальше. Потому однажды ночью он как уж вылез из постели, зажёг свечу и принялся искать в доме романы, которые читала мать. Если уж там не будет рецепта, как завоевать девушку, то кроме как в очередной раз драматично впасть в отчаяние выбора не останется.

Итак, посещение проповеди, рыцарского турнира или выступления труверов² (так называли менестрелей на севере Франции) Фролло не думая отверг: первое вряд ли разожжёт в цыганке романтический огонь, а в двух других случаях он сам будет выглядеть проигрышно.

Над совместным походом в баню он долго думал, но решил, что и риски слишком высоки, да и способ заявить о своих чувствах весьма сомнительный. Несомненно, такие чувства он к цыганке испытывал, но чувствовал, что нужно быть деликатнее. 

Оставалась только ярмарка, которая должна была открыться совсем скоро, в начале лета. Угнетало то, что они не могут никуда пойти вместе. Однако архидьякону открылась прекрасная идея — устроить дома романтический ужин.

Готовиться к нему он стал заблаговременно: нашёл у себя в башенной келье бутылку бордосского, потом купил несколько дорогих восковых свечей, разнообразных сладостей, а накануне заказал в хорошо известной ему таверне ужин, который принесли, пока цыганка танцевала на Гревской площади. 

Эсмеральда немало удивилась, когда, войдя в дом, увидела архидьякона перед столом с накрытым шикарным ужином. Неужели что-то случилось? Может, объявился богатый дядюшка и отписал ему сундук, набитый турскими ливрами? Или что-то ещё лучше? Хотя… что может быть ещё лучше? 

Но нет, вместо сей радостной новости она весь вечер наблюдала, как священник ведёт себя всё более и более странно. Обычно спокойный, как кусок льда в подвале, и способный вещать без перерыва два академических часа, сегодня он странно шутил, краснел пятнами и пару раз едва не поперхнулся. И лишь когда она допивала второй бокал вина, до неё дошло, что всё это время она наблюдала попытки флирта. Цыганка закусила щёку, чтобы не рассмеяться и не разрушить иллюзию романтического вечера.

— Ну….кхм… что ж… да-а-а… — растерянно протянул Клод, когда ужин подошёл к концу. Эсмеральда заинтересованно посмотрела на него, но он лишь покраснел и опустил взгляд на грязную тарелку. 

— Вы хотели что-то сказать? 

— Что? 

— Что? 

— А, да… Спокойной ночи, — погрустнел архидьякон. 

Эсмеральда разочарованно выдохнула. Она уже несколько недель ждала от него перехода к решительным действиям! Она стала засыпать у него на плече и даже закидывала на него ногу, хотя рука и ноги потом чертовски сильно затекали. И она точно знала, что ему не всё равно, потому что коленом каждый раз чувствовала большой бугорок внизу его живота. И до сих пор ничего! 

Она привычно переоделась в ночную рубаху и забралась в прохладную постель. После жаркого дня и горячего ужина это было именно то, что нужно. Вскоре пришёл архидьякон, и Эсмеральда пристально следила за тем, как он переодевается. С удовлетворением она отметила, что у него не было словно ни грамма жира. Человек куриное крылышко! Зато мышцы отчётливо выделялись на руках, груди, бёдрах… Фролло заметил её взгляд и поспешно натянул рубаху. Эсмеральда разочарованно вздохнула второй раз за вечер.

Архидьякон лёг к ней в постель, и Эсмеральда юркнула к нему поближе. Закинула ногу, прижалась грудью и, якобы случайно задев рукой тот самый бугорок, ехидно улыбнулась.

— Напрасно я боролся с собой. Всё бесполезно. Я люблю тебя. 

— Я тоже. 

— Ты тоже любишь тебя? — Клод приподнялся на локтях. 

— Ну да. И вас тоже.

— Правда? 

— Абсолютно. 

И в следующую секунду произошло то, о чём Эсмеральда так долго мечтала. А ещё через несколько минут их тела впервые соединились. Правда, всё оказалось не так поэтично, как им обоим казалось, а очень даже прозаично. Однако Эсмеральда решила не терять присутствия духа. 

В конце концов её душу грело сознание того факта, что грозный архидьякон Жозасский, одним видом распугивающий всех от пяти до восьмидесяти лет в радиусе ста футов, наедине с ней превращался в большого ласкового кота, млеющего от её поглаживаний. 

А остальное как-нибудь устроится.