Глубокая ночь. За окнами стояла гробовая тишина, темнота окутала беспросветные панельные массивы. Тусклый свет настольной лампы и пыльный скрипучий пол. Горькая тоска по чему-то родному, смешанная в одном бокале с депрессией. В одном ли?
С Володей всегда было проще проживать всё это. Проживать и чувствовать чужую руку, плечо, шею, скулы, пальцы… Хотя, наверное, только руку, более чем так Поэту не сильно удавалось прикоснуться к приятелю. А хотелось бы. Так же и сегодня. Начиная с того дурацкого салфеточного котика и заканчивая любовными дифирамбами от поэта, которые тот невозмутимо цитировал из русской классики. Начиная с местами пыльных библиотечных полок и заканчивая этим временем убитым диваном. Начиная с «Незнайки» и заканчивая «Мельмотом Скитальцем» Чарлза Роберта, страницы книги которого Поэт нервно листал, изредка заглядывая через плечо, чтобы ненароком снова поймать на себе взгляд Володи. Бесконечно нежный взгляд. И эта бесконечность пугала.
Иногда ему одиноко. Только иногда. Чаще он просто хочет сделать глоток свежего воздуха, будь то иной час на крыше его панельки или неосторожное прикосновение к чужой руке. И так уже на протяжении месяца, с каждым днём которого становилось страшнее. Они стали близки. Очень близки. Порой коллега Поэта ехидно хихикала, когда Володя в очередной раз заскакивал в библиотеку не за книжкой, а за поэтом. Иногда казалось, что он ведёт какой-то свой библиотечный учёт, правда не в произведениях, а в количестве раз, когда он вытаскивает его пообедать или выпить. Поэт скидывал свой страх на проблемы с доверием. Ему не хотелось нарушать своих личных границ, когда он был к этому не готов. Не готов снова пересечься взглядом. Не с тем, кому так хочется довериться.
Он рвался и метался. Особенно сейчас, когда пьян. Они как обычно прогулялись, но что-то потянуло туши обоих в ближайший алко-маркет. Уже родной. Разнообразие ароматов продукции смешивается в воздухе, и на сердце что-то толи болезненно, толи приятно щемит. И вот ставя на столик кассы бутылку дорогого красного полусухого вина, поэт оглядывается. Володя спешно шарится в карманах в поисках банковской карты, и что-то в этом жесте было так миловидно и трогательно.
И Поэт прекрасно догадывался, что с ним не так. И это «не так» было взаимно. Володе было лучше рядом с ним, как он пару раз сам сказал: «Ты помогаешь мне справится с депрессией». Это было и ежу понятно, что Володя влюбился, а такому символисту как Поэту — подавно ясно. И это льстило. Но может он просто хочет слишком много? Много ли просто хотеть кого-то рядом? Хотеть чью-нибудь руку, плечо, шею, скулы и пальцы. Он обязательно подумает об этом позже.
Оплатили. Пошли домой. Точнее, домой к Поэту. Половина бутылки благополучно испарилась так же быстро, как и появилась на придиванном столике. Большую часть влил в себя поэт, Володя же не стал злоупотреблять... Парни лежали друг на друге, молчаливо смеряя взглядом потолок. Как они докатились до этого? А хер знает. Они стабильно выпивают вместе. Стабильно жмутся друг к другу, так и не в силах связать и пары слов, чтобы признаться. Улёгшись на Володю, поэт чувствовал, как пальцы последнего массируют его голову. Приятно. Всё казалось таким правильным и уютным, таким, каким оно должно было быть с самого начала. С того самого первого бокала. Таким, каким оно было заложено и придумано судьбой. Может она так награждает поэта за все страдания в прошлом? Может быть он всё-таки заслуживает быть особенным хотя бы для кого-то. Хотя бы для него.
Вторая половина бутылки вина пустела медленнее. Пустела постепенно, пока полностью не опустошилась, разбиваясь о пол. Вино разлилось, каплями рассыпалось по паркету вместе с кудрявыми волосами Поэта по подушке.
Они не соображали, просто делали. И им, кажется, это нравилось. Нравилось в моменте действовать безрассудно, не думать о завтра, о том, пожалеют ли они. Просто делать это в пьяном бреду. Просто снова поцеловать. Ещё раз. Последний. И ещё один.
Очередной поцелуй, но в этот раз более желанный и менее осторожный. Оба отчётливо ощущали мягкое прикосновение чужих губ и то давление, с которым Володя склонялся над поэтом и то, с которым второй тянулся к первому. Руки забегали по спине, медленно поднимаясь к голове, в волосы, нежно поглаживая макушку и вновь спускаясь ниже к плечам.
Володя что-то шепчет, но поэт его не понимает. Он снова молчит, когда блондин касается своими губами впадинки у виска и проводит линию поцелуев по его щеке до подбородка.
— Если ты хочешь меня остановить, лучше сделай это сей-
Поэт притянул его к себе, и окончание слов затерялось у губ второго. Володя чуть растерялся, но ответил встречным напором. Поцелуй был нежный, осторожный, но донельзя жадный. Волна желания и возбуждения начала душить, погружая сознание в бред. Володя едва отстраняется и вновь накрывает губы партнёра своими, поэт отвечает мгновенно, словно это его последний шанс получить желаемое. Вдохнуть свежего воздуха в душный питерский день. Сбежать от этой страшной бесконечности в виде страха. Володе ничего не стоит отвергнуть его тело. Но разве такое можно отвергнуть? Поэта — растрёпанного, уставшего и доверительно обмякшего в его руках.
Одежда пропадала сама по себе, пока её вовсе не осталось на этих двоих. Нагота не смущала, а Володя продолжал осыпать поэта поцелуями, второй аккуратно опускался рукой ниже, рассеянно скользя холодными пальцами по телу, прикоснулся к теплой коже в паховой области, чувствуя, как кончики пальцев горят от такого простого прикосновения. Он неуверенно провёл ладонью по внутренней стороне бедра партнёра. Спустился ещё ниже, но даже такого робкого начала хватило, чтобы покрыться волной мурашек. Это новое ощущение, когда прикасаешься к чужой коже так интимно. И ведь ему разрешали. Прикосновения заставляли резонировать. Хотелось большего и это читалось в глазах обоих. Движение вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Поэт нежно водит ладонью. Оба не сводили глаз с лиц друг друга, словно боясь увидеть лишнего. Негромко хрипя и тяжело вздыхая, Володя впился пальцами в простынь по двум сторонам головы Поэта. Продлилось это минуты две, после чего пролог пришлось завершить. Дело шло к кульминации.
Аккуратно разработав, заставил лечь на живот. Где-то в этот момент Поэт совсем перестал воспринимать реальность. Она начала казаться вымыслом или даже сном. Он не помнил, пользовался ли Володя вообще презервативами в тот момент. Всё, на что он успел обратить внимание — тёплая подушка, куда уткнулся лицом. Привстал на колени и стараясь расслабиться, что было просто нереально, подался назад. Володя прикоснулся к его пояснице ладонями и надавив, тем самым заставив прогнуться, медленно двинулся. Второй готов был взвыть от волны возбуждения и мурашек, пробежавшийся в тот момент по его телу. Поддавшись желанию тела, он упал на локти, издавая протяжный и скулящий стон.
Горло перекрыло, а дышать стало трудно. Сбившийся пульс отдал в виски сильным импульсом, когда произошёл первый медленный толчок. В глазах темнело. Он не понимал хорошо ему или плохо. Чувство чего-то инородного внутри себя так и народилось распластаться по кровати и биться в судорогах. Поначалу движения казались переменными, но потом постепенно начали нарастать в одном темпе. Сердце билось с бешеным ритмом. Володя пару раз переспросил, тяжело дыша, нормально ли Поэту, так как тот не издавал почти никаких звуков. Но не получив никакого ответа, кроме кивка, продолжал двигаться. Волна сладкого удовольствия и цедры боли смешались в один коктейль. Сейчас оба открывались друг другу совсем с другой стороны. И это было чертовски приятно. С щепоткой жадности и жажды удовлетворения. Ударило осознание, что он больше не боится этой бесконечности. Она не сжирает его, когда Володя касается его. Колебаться больше не было смысла. Он действительно любит его. Действительно любит.
Ещё одного толчка было достаточно, чтоб Поэт внезапно выгнулся и бурно и с громким стоном и хрипом кончил, замерев на секунду и сжав член Володи внутри, который остановился, наклоняясь и шепча что-то невнятное.
А дальше не помнит. Поэт уснул почти мгновенно. Наверное, Володя не пожалел о вчерашней ночи, а второй за долю секунды до сна подумал, что на утро, вероятно, будет очень сильно напоминать самому себе героиню «Чистого понедельника». Даже любовь не сделала ее счастливой. Для главного героя она всегда оставалась загадкой, так как в ней была некая недосказанность. Она была особенной. В чистый понедельник она позволила ему остаться у нее, а затем навсегда исчезла из его жизни.
Похмелье на утро поприветствовало их не только головной болью, но и тошнотой. Никакого «Чистого понедельника» не случилось, и Поэт, удовлетворенно плёлся на кухню, готовясь к серьёзному разговору об их отношениях с Володей.
Кажется, они оба встречали рассвет со стаканами воды и аспирином, разделив таблетку на две равные части. Точно так же разливалась их депрессия на два бокала вина. С кем-то всегда проще, чем одному.