Когда ленты времени оказались прижаты, скручены в узел и натянуты до предела, а невидимая рука словно на струнах сыграла на них свою мелодию, время обратилось вспять. Тогда Айван понял, что нужно переставать быть только сторонним наблюдателем.

В этом мире особенно, потому что всё ощущалось так, будто уже было пройдено, и не раз.

В этом мире Айван был провидцем.

Провидец рисовал картины, и каждая из них выдавала Айвану прошлое и будущее; другое дело, что предсказаниям никто особо не верил. В первую очередь потому, что они были идентичны прошлому.

Картины показывали будущее: Данн встретит свою любовь.

Из-под кисти выходило прошлое: жена Данна была мертва всего несколько недель.

Парадокс в том, что то была одна и та же женщина.

Когда она умерла, Данн отказался выходить на улицу. Подданные видели его всё реже, а если видели, то удивлялись, почему их правитель такой отчуждённый. Жители практически перестали слышать его голос, а если слышали, то негодовали, почему он такой отстранённый, незаинтересованный. Они не знали, что их эмоции правитель чувствует слишком хорошо — он не знал, куда деться от постоянных напоминаний о том, что он проиграл.

Подданные знали о смерти королевы.

Они были разочарованы, что правитель оказался недостаточно сильным — но мнение общества всегда было подобно листьям ивы, начинающим дрожать при малейшей перемене ветра.

— Данн?

Правитель моргнул, возвращаясь из собственных мыслей к реальности. На бумаге, где должны быть приказы — чёрное пятно туши. В зале, где раньше были советники — только Джахан. В воздухе, где раньше витало спокойствие — стрелы непонимания, осуждения со стороны народа.

В сердце, что раньше трепетало каждую минуту, осталось выгравированным имя его любимой, приносившее теперь только боль.

— М? — вопросительно промычал Данн, положив кисть. Всё стало слишком серым. Бесполезным, нежеланным, не интересующим. Данн понимал, что так не должно было быть.

Её смерть тоже не должна была наступить так рано.

Джахан подошёл ближе.

— Тебе нужно побыть вдали от всего этого. Тебе нужно время.

Данн не ответил. Он знал, что Джахан — первый, к кому стоило обратиться в таком случае; у Джахана в своё время случилась трагедия не менее страшная, но он смог её пережить, отпустить, выковать из неё свою волю и стать лучшим военачальником страны.

Его, — Данна, — страны, которая была окружена врагами, только и ждущими, когда правитель сломается окончательно.

Где-то был Луи, готовый перенять на время часть обязанностей правителя.

Где-то был Чиу, готовый всегда поддержать.

Где-то был Айван, который мог бы сказать, что их ждёт.

Но они были где-то, пускай и в пределах замка, и где-то — не рядом, а Данн готов был принять любой совет, любую судьбу, что ему была предначертана. Так уж вышло, что судьба решила говорить устами Джахана.

— И куда мне идти?

— За горизонт, пока однажды не станешь нашим лучом надежды вновь.

За горизонт Данн и ушёл, пока ещё не засияла полная луна (Артур любил повторять, что до её восхода выполнимы все мечты). Данн не выбрал себе мечту, только решил, что, если воспоминания его не доломают, он станет сильнее.

Когда Данн уходил, он сказал Чиу, что вернётся, если снова станет достойным трона. Подсознание отозвалось таким родным, любимым голосом: «Непременно станешь». Лишь бы помнить, ради чего. Ради кого.

— Я буду скучать, — сказал Чиу, отправляя почти что старшего брата искать свою силу. — И верю, что за горизонтом ты не потеряешься.

— Я приду со штормом, — внезапно серьёзно ответил Данн и, похлопав названного младшего брата по плечу, скрылся за воротами, тут же закрытыми с тяжёлым гулом.

Айвану оставалось только радоваться, что удалось удержать рассудок Данна от стирания хороших воспоминаний, от туманящей пелены. 

Что благодаря этому злые, враждебные души будут сожжены, и всё наладится. 

— Я верну всё к исходной точке.

Айван вздрогнул, не ожидая услышать голос Муджина настолько близко, будто в собственных мыслях.

— Сегодня такое прекрасное небо, — как будто случайно заметил Муджин, стоящий у окна — совсем близко для того, чтобы видеть каждую реакцию Айвана. — Словно сияет синим светом, — усмехнувшись, добавил он.

— И правда, — ответил Айван, настороженно улыбнувшись в ответ. — Замечательный день для цветения.

— О, ты не слышал? Твой любимый цветок увял.

— В самом деле? — Айван слышал, что Данн ушёл. Но Данна было не так легко сломить, пусть его душа и была настолько непримиримой, что могла сама себя уничтожить виной и отчаянием.

Муджин лишь издал смешок и, раскрыв веер, ушёл блуждать по владениям Данна дальше.

— Он и правда это сказал? — удивился Артур, когда остальным были переданы слова, сказанные Чиу. — Здесь не так часто шторма бывают.

— Ну, это королевство перемен, — заметил Айван.

— Всё образуется так, как должно, — ответил Джахан. — Даже если это значит, что Данн не вернётся.

— И чем дольше его нет, тем выше шанс, что нас привяжут к терновнику, пока будут жечь стены замка, — отрешённым голосом произнёс Луи. Он сидел на ступеньках, устремив взгляд вперёд и одновременно в пустоту, как будто пытался разглядеть эфемерное существо.

Этой ночью Луи снился сон. О разрухе, молниях до земли, пожарищах, превратившейся в пепел земле под ногами и пустующей площади. Луи подумал, что этот сон вещий, станет вещим в том случае, если… Если Данн вернётся? Нет, точно не так. Если Данн останется за горизонтом, не в силах вернуть процветание и благополучие стране — тогда сон сбудется. А Данн вернуться был обязан, как феникс, который находит жизнь в смерти.

Муджин еле слышно цокнул языком. Айван слабо улыбнулся, пытаясь себя не выдать.

Хорошо, что Луи выбрал прекрасный день и надежду, а не печальную ночь и отчаяние.

То, что Луи продолжил цепляться за свою уверенность в Данне, означало маленькую, но победу. Джахан верил, что правитель не сломается. (В конце концов, кому, как ни Луи и Джахану в него верить, ведь они — его главные советники). Чиу просто скучал. Артур не верил в возвращение Данна, даже опасался этого, был готов взять на себя командование и повести войска в бой, когда слух о пропаже правителя достигнет соседей.

Айван счёл это интересным, учитывая один из прошлых миров. Хотя здешний Артур тоже носил меч наподобие европейских, а Данн, как оказалось впоследствии, также нашёл свой огненный клинок.

А семена отчаяния продолжали расти из-за редких дождевых облаков и несильных ветров, и становились только здоровее с каждым взглядом жителя на небо. Ничего не предвещало шторм. Но всё говорило о том, что враги их могут одолеть.

Отчаяние росло быстрее надежды, но Земля под ногами ещё не начала превращаться в пыль.

Когда стало понятно, что нить жизни Данна только крепчает, Айван стал чаще приглядываться к небу. Когда стало очевидно, что появление Данна зеркально изменит мысли друзей, вертевшиеся в их головах, Айван перестал надолго отрывать взгляд от линии горизонта.

— Не люблю сумерки, — поделился Артур накануне того, как взять правление в свои руки. Все уже знали о том, что это должно произойти сегодня, и каждый готовился по-своему.

Айван, поднявшийся из своей мастерской, нахмурил брови и спросил:

— Сумерки?

Хоть и приближалась зима, сейчас солнце должно было быть ещё высоко. Айван вгляделся в потерянный между небом и землёй горизонт.

Серые облака, перетекающие в чёрные тучи на самом краю, неумолимо приближались к стенам королевства.

С первым раздавшимся громом молния расчертила облака, двери серого неба открылись. Казалось, сама земля королевства замерла в неверии. Каждый человек, каждая ветвь ивы, каждое животное. Во второй раз сквозь усилившийся ветер донёсся призыв:

— Откройте ворота!

И грянул шторм. Бушующий и спокойный одновременно, холодный, но по какой-то причине дарящий ощущение защиты и заставляющий преклонить голову в восхищении.

— Откройте врата! — прогремел голос Данна, перекрывая бурю. «Ваш правитель вернулся», — пронеслось в мыслях каждого, и каждый мог поклясться, что в мыслях также звучал голос их короля.

Однако времени на радость не было. Времени на ликование, встречи, ностальгию и прояснение отношений не было — за Данном были видны враги. Но то, каким Данн теперь ощущался… настала пора Луи петь о семенах отчаяния в душах врагов, а Артуру беспокоиться о наказании.

То, как быстро вернулась ясность ума народу, было невероятным. То, как сильно разгорелись любовь и преданность снова при одном только взгляде на Данна, было разрушительно для любого, кто решился бы идти против этого королевства.

И такие глупцы — с далёкой западной части материка, судя по снаряжению — нашлись, и столкнулись со всей готовностью народа защищать своё королевство и своего правителя. Правителя, который смог бы свернуть горы и осветить путь сквозь любую тьму, что будет его тормозить.

— Это я исправлю. Вернём всё на исходные места. 

И феникс, восставший из пепла, встретился взглядом со своей будущей любовью. 

И феникс, ещё не узнавший трагедию, обратился в пепел в который раз, пока Свет и Тьма снова боролись за его душу, направляя на нужный им путь.