у иванова походка мягкая, размеренная, точно кошачья. андрей в спину глядит, а у самого ноги запинаются о порог, на ходу в своих же штанах путаются. и так невыносимо тошно от местного запаха, что хочется свой галстук как петлю использовать.
он все от мест заключения бегает, а тут сам в его пределы вступает.
просто поговорить.
просто за ивановым послушным хвостом проследовать. понимает – однажды по указке все того же иванова в одну из камер его насилу втолкнут.
запах затхлый, мокрый, легкие от такого изнутри плесенью идти должны, а железо сверху добивает – кровь в воздухе мешается с чьим-то глухим хрипом. трофимов в пиджак поплотней запахивается, а оттого, что иванов не дергается даже, тошнота к горлу подбирается. сбежать бы отсюда.
трофимов хотел обсудить вострикова. у трофимова в голове была только надя, которая глядит с жалостью, и ее отец, копающий у его ног окопы, а сейчас – пустота звенящая. иванов пробрасывает что-то про папку, что он забыл в одной комнате, андрей пропускает мимо ушей. скрип двери все заглушает.
а секунду спустя в ушах шумит собственная кровь, расходясь по сосудам внезапным фонтаном.
сквозь поплывшие глаза на него глядит максим.
у максима губы разбитые, у максима вместо лица мозаика из синяков и ссадин, но андрей видит отчетливо, как углы рта едва вверх дергаются.
его прямо на пол сейчас вырвет.
максим живым не выглядит, от товарища понтонова только загнанный, но оттого не менее горделивый взгляд. от понтонова здесь попытки выдавить кривую усмешку, пока чужой сапог не впечатывается куда-то в бок, заставляя согнуться.
иванов не дергается даже, мерно перебирая стопку бумаг.
понтонов на пол кровь отхаркивает.
трофимов как-то инстинктивно, на автомате вперед резко дергается, спотыкаясь теперь о то, что его за плечо хватают, оттаскивая. иванов со стороны на это глядит, почти смеясь. андрею вовсе не хочется, чтобы ему сейчас в голову лезли. совсем не хочется трофимову и того, чтобы понтонов сейчас голову поднимал – все лишнее.
трофимову самому не хотелось этого видеть.
трофимову вообще мало чего хотелось вообще после щелчка чужих наручников. на себе – ошейника.
мелкая мысль проскакивает – сюда, вестимо, и сам понтонов заглядывал. задолго до.
когда понтонов из каких-то неясных сил вскидывает голову, андрей глядит в чужие глаза, а видит свои же. вместо чужой крови собственная рвота, а чужие синяки по лицу расходятся каким-то леденящим холодом.
а шаги иванова прочь все те же, кошачьи. андрей шагает из кабинета едва ли не спиной.
он вернется. не то чтобы у него был выбор.