Тишина. Давящая, оглушающая.

Эрен до боли, пульсирующей где-то на самом краю сознания, сжимает пальцами край подоконника. Взгляд неотрывно следует за женщиной, перебегающей от одной машины к другой. Она воровато оглядывается по сторонам, прячась в тени помятого «форда», покрытого копотью и смешанной с кровью пылью, что осела после множества взрывов во время крупных аварий.

Тёплые солнечные лучи падают на бледные лица заражённых, — как в итоге решает их звать Эрен, основываясь на фильмах и играх, — являют взору яркость свежей крови, которая ещё даже остыть не успела. Алые капли стекают по ледяной коже ходячих мертвецов, пузырятся в уголках рта, красят острые зубы.

Пропитанный страхом, липкий пот дрожью удушающего холода прокатывается по коже, оставляя мокрые пятна на ткани футболки. Эрен сжимает челюсти до ноющей боли в зубах и лицевых мышцах.

В небе пролетает одинокая стайка птиц — на земле мелькают их расплывчатые тени. Громкий рык сотрясает воздух, холодит кровь в теле, заставляет сердце отчаянно биться в грудной клетке. Несколько заражённых поворачиваются вслед за тенями, проскользившими по их лицам. Они кидаются в стороны, скалят окровавленные зубы, размахивают короткими когтями, стараясь впиться ими в горячую плоть.

«Тень?..» — проносится в голове неуспевшая обрести чёткие очертания мысль.

Звонкий, наполненный ужасом и отчаянным желанием жить крик. Он разносится по улице, эхом отражается от бетонных стен домов, стучится в поисках помощи в окна, но те лишь пустыми глазницами безучастно взирают вниз.

Из лёгких разом вышибает воздух. Эрен смотрит на то, как заражённые вонзают зубы в худое тело женщины, как протыкают мягкость живота когти, как её загорелая кожа и серая ткань спортивного костюма окрашиваются в бордовый, как от её бедра отрывают кусок окровавленной плоти.

Тошнота подступает к горлу и останавливается посередине, перекрывая дыхательные пути.

Эрен сгибается пополам. Его рвёт прямо на пол собственной желчью — на языке оседает противный горький привкус. Ниточки слюны тянутся вниз с губ, он вытирает их, пачкая тыльную сторону ладони.

Руки словно белыми костями наружу выворачивает, левое бедро горит огнём, шея зудит так, что кажется, Эрен перестаёт её чувствовать. Он ощущает каждый укус, каждую царапину на теле той женщины.

Картинка перед глазами смазывается, идёт тёмными пятнами, сменяющимися яркими вспышками. 

Пролетающие в небе птицы.

Испуганная кидающимися в разные стороны заражёнными женщина выбегает из своего укрытия, стремясь добраться до дверей супермаркета, расположенного на первом этаже его общежития.

Потухший огонёк в глубине её глаз, которые совсем скоро заволочёт белёсой пеленой. 

Это теперь мир, в котором ему предстоит жить?

Уже ничего не будет, как раньше?

Скрежет когтей заражённых по стеклу раздирает одинокую крупицу надежды, оставляет лежать в луже крови и биться в предсмертных конвульсиях.

///

Затаив дыхание, Эрен медленно припадает к дверному глазку. Серый бетон высотного здания напротив — всё, что он видит сквозь окно, покрытое мутными разводами от давнишней неудачной мойки стёкол и подсохшими каплями крови, которые кривыми дорожками стекали вниз да так и застыли.

— Соберись, — шепчет самому себе Эрен и сжимает пальцами холодный металл дверной ручки.

Ему необходима вода. Последняя полуторалитровая бутылка закончилась ещё вчера, даже несмотря на то, что Эрен как мог старался её экономить. Он не может позволить себе сидеть без воды ещё дольше.

Сделает так — и точно собственноручно подпишет себе смертный приговор.

Еле слышно скрипят дверные петли — Эрен замирает. Сквозь образовавшуюся щель, через которую видна часть коридора, до ушей не долетает ни единого звука. А может, стук собственного сердца заглушает всё остальное.

Деревянная бита скользит в потной ладони, и, шумно сглотнув, Эрен сжимает своё единственное оружие крепче. Он осторожно заглядывает в щель, осматривает коридор. В самом конце стоит пара заражённых, смотрящих в окно, но если двигаться тихо, то добраться к лестнице незамеченным кажется вполне возможным.

Заражённые, судя по всему, реагируют на звук и колебания света.

После того дня, когда на его глазах страшной смертью погибла женщина, приближаться к окну было невыносимо. Видеть, во что превратился мир, невыносимо. Но последние капли воды, выпитые утром предыдущего дня, жестокой рукой толкнули к окну, заставили открыть глаза пошире и смотреть.

На брошенные машины, малой части которых удалось кое-как уцелеть. Остальные же валяются посреди дороги грудой искорёженного металла, покрытого гарью и потемневшей кровью.

На заполонивших улицы заражённых, загнавших живых в безопасные клетки, которые скоро принесут им погибель.

Отшатнувшись от окна, Эрен задел край кровати и та громко ударилась о стену. Стоило ему осесть на пол и начать потирать ушибленную ногу, как в дверь заскреблись, заставляя снова ползти к ванной, забиться в угол душевой кабинки и зажать уши, дабы не слышать их голодный рык.

Дверь приоткрывается, и Эрен выскальзывает в коридор. Заражённые далеко, но охваченному страхом мозгу кажется, что стоит только руку протянуть — и их зубы точно вопьются в её плоть. Эрен пятится назад, шарит рукой по воздуху в попытке снова схватиться за ручку. Не получается. Словно он отошёл от комнаты уже далеко, а не сделал всего один несмелый шаг.

Дышать становится тяжелее с каждым новым вздохом, стук сердца отдаётся в ушах, словно кто бьёт рядом с его головой в шаманский бубен. Бита выскальзывает из ослабевших пальцев — звонкий звук удара о пол разносится по всему коридору, отражаясь от голых стен, становясь всё громче и громче.

Эрен переводит взгляд на пол и пропускает рваный вздох — перед его дверью засохшая лужа крови, вокруг которой множество тёмно-бордовых брызг. Они везде. Даже на металлической табличке с номером «614-2», словно помечая комнату, в которой живёт трус, радующийся, что жив сам, когда на его глазах терзают тела других.

Топот множества ног окунает в ледяную воду с головой, заставляя прийти в себя. Эрен поворачивает голову: бегущие с конца коридора заражённые сталкиваются с теми, кто выбегает с лестничного пролёта. Они сваливаются друг на друга, скребут когтями по полу в безумной жажде добраться до жертвы, первыми вонзить в живую плоть острые зубы и почувствовать, как горячая кровь наполняет рот.

Ноги начинают дрожать, отказываясь слушать. Эрен неуклюже оборачивается, вмиг забыв, как управлять собственным телом. Он не чувствует руку, которая тянется за спину в попытке нащупать опору. Не понимает, как влетает в комнату, захлопывая за собой дверь, как оседает на пол, не в силах больше держаться на ногах.

Яростное рычание просачивается сквозь дверные щели, сдавливает тело со всех сторон, подобно тяжёлой цепи. Эрен не может подняться, отползти подальше, снова забиться в угол ванной.

Тело отказывается подчиняться.

Во рту пересохло.

У него не получилось.

Попробует завтра.

///

Шум ударивших друг об друга жестяных банок, звон стекла и шорох мусорного пакета разносятся по коридору пятого этажа, следом — топот множества ног.

Вжимаясь в угол у входа с лестницы на этаж, Эрен зажимает себе рот и нос ладонью, стараясь не издать ни звука — мимо проносятся заражённые, сбегающиеся на шум с разных этажей.

Голова идёт кругом, картинка перед глазами начинает мерцать яркими красками, дрожь холодом прокатывается вдоль позвоночника. Если бы не заражённый, что споткнулся о выставленный у двери комнаты мусорный пакет, тем самым отвлекая на себя внимание идущего прямо на Эрена заражённого, то у него не было бы шанса вернуться к лестнице.

Он стискивает в пальцах рукоятку биты, которая нашлась рядом с дверью его комнаты после первой неудачной попытки выйти, но та так и норовит вновь выскользнуть из пальцев, упасть с оглушающим звуком, любезно пригласить голодных мертвецов растерзать на кровавые куски плоть Эрена.

Снова поднявшись на шестой этаж и пройдя половину пустого коридора до своей комнаты, он грузно оседает на пол. Ноги словно вмиг лишаются костей от неверия, что только что был так близко к заражённым, к своей смерти.

Эрен притягивает лежащую рядом биту ближе к себе. Он старается глубоко дышать, уговаривая самого себя приготовиться идти дальше, прорываться дальше с боем, если будет нужно. Эрену просто необходима вода. А ждать дождя, которого может и не быть, истощая при этом организм, чтобы потом тот точно уже не был в состоянии защищать теплящийся в теле огонёк жизни от всех невзгод — так себе план по выживанию.

Ему нужно найти в себе силы наперебороть сковывающий страх, что разлился по каждой клеточке жидкой сталью, заполнив их до самых краёв. Нужно снова встать на подрагивающие ноги, чтобы продолжить взбираться выше.

Я не могу умереть.

Но мне так страшно.

Эрен всматривается в спокойные цвета штанов из набора спецформы, которую привёз с собой по окончании службы, стараясь привести мысли в порядок, сосредоточится только на цели вылазки, отбросив лишнее; принимается слабо похлопывать ладонями по голенищу берцев в надежде вернуть ногам твёрдость. 

«Думаете, только смелые носят генеральские погоны?» — однажды спросил командир отделения в первые месяцы службы Эрена в армии. — «Вы ошибаетесь. Тот, кто не боится смерти, первым умирает на поле боя».

Прислушиваясь к звукам за закрытыми дверьми и тихо дёргая ручки, Эрен успевает дойти почти до середины коридора, а открытой комнаты, где можно было бы пополнить свои запасы так и не нашлось. Уже сложив губы в форме первой буквы одного из крайне неприличных слов, успевает вовремя себя одёрнуть и предотвратить ошибку, которая могла стоить ему жизни.

Когда один из заражённых бредёт мимо него к лестнице, Эрен вжимается в стену, надеясь с ней слиться, только вот какая-то из упаковок с едой, которые он захватил с собой на случай, если придётся переждать какое-то время в чужой комнате, прежде чем вернуться в свою, его стремлений не разделяет. Раздаётся громкий треск, который не в силах заглушить плотная ткань армейского рюкзака и полотенца, сложенные между банками.

Эрен ловко ныряет под руку тут же среагировавшего на звук заражённого прямо к железной решётке, за которой хранятся общие принадлежности для уборки, и, отбросив биту в сторону, резко дёргает её на себя, молясь, чтобы та, как и почти всё в их общежитии, держалась на петлях только на честном слове. И, к счастью, это оказывается так. Схватившись за боковые грани и развернув их горизонтально, дабы не быть укушенным за пальцы, Эрен пропускает пронёсшихся на шум заражённых с конца коридора вперёд и уже всю толпу враз озверевших тварей придавливает решёткой, чтобы выиграть время. Долго удерживать он их не сможет. Как бы ни была хороша резиновая подошва берцев, но и она неумолимо скользит по полу, не в силах создать достаточную опору, и это лишь вопрос времени — когда его зажмут между стеной и решёткой, отрезая пути к бегству, заставляя, словно бурным горным ручьём, утекать волю к жизни, чтобы он поскорее сдался перед неизбежным.

Ломиться в чужие двери возможности больше нет и остаётся только лишь отчаянно бороться за жизнь, до дрожи сжимать руки на стальных гранях решётки и смотреть, как заражённые зубами с налётом чьей-то крови грызут твёрдые прутья, желая скорее добраться до своей такой близкой добычи и оторвать от неё куски горячей плоти, чтобы тёмная кровь окрасила губы в страшный оттенок, стекла по подбородку вниз, желая насквозь пропитать одежду, оставить на ней след о том, что когда-то тот, по чьим жилам она текла, был человеком, проживающим хоть и не самую достойную, но счастливую жизнь.

В толпе прямо перед Эреном смутно угадываются черты лица добродушного старичка-вахтёра, который каждый раз, когда студент прилично опаздывал и даже когда являлся посреди ночи, лишь понимающе улыбался и кивал в сторону лестницы, мол, иди, я ничего не видел. На утро Эрен обязательно приносил ему что-нибудь вкусное и даже иногда получал в ответ приглашение попить чай вместе.

Сейчас же этот чистый сердцем человек обратился в такое чудовище, потерявшее контроль над собственным телом и разумом. И Эрен уверен, что будь у старика выбор, то он бы предпочёл умереть, нежели скитаться в поисках людской плоти.

Не ведая, как можно выбраться живым из сложившейся крайне скверной ситуации, Эрен решается на отчаянный шаг, который в случае неудачи точно лишит его любого шанса на спасение. Он набирает в лёгкие воздуха и кричит в пустоту. Крик разносится по этажу, вылетает на лестницу, донося мольбы до заражённых. Эрен кричит о помощи, говоря, что у него есть еда, которую он отдаст, пусть его спасёт кто-нибудь.

Пусть хоть кто-то будет жив на этом этаже.

Пусть хоть кто-то поможет.

Эрен молит с таким же отчаянием, как тот мужчина, что чуть больше недели назад бился к нему в комнату. Может, вот и настигло его наказание? Он выиграл себе не так много дней жизни, оставив человека умирать за своей дверью, даже не дёрнувшись в ту сторону, а только наоборот — от неё.

Зря Эрен думал, что наблюдая каждый день из окна за заражёнными, смог хоть немного привыкнуть к ним, свыкнуться с их обликом и непонятными целями, к которым их ведут одни только инстинкты. Он даже представить себе не может, как долго нужно жить с этими тварями рядом, сколько их убить, чтобы привыкнуть; чтобы сердце не трепыхалось в животном страхе; чтобы чувствовать себя охотником, а не добычей.

Смерть уже подбирается вплотную, обжигая холодом затылок, отчего волосы встают дыбом, и дыхание перехватывает, будто кто без предупреждения в лютый мороз в прорубь толкает, под лёд глубже заталкивает и с довольной усмешкой наблюдает, как Эрен захлёбывается, выпуская изо рта жалкие пузырьки последнего воздуха.

— Эй, парень, — раздаётся грубое сзади.

Эрен резко поворачивает голову, не веря своему счастью. Кто-то всё-таки услышал, сжалился над его жизнью. От внезапно нахлынувшего совершенно не вовремя облегчения он чуть не падает на спину под напором заражённых, которые даже на секунду не желают остановиться отдохнуть и лишь наоборот становятся всё напористее, противно клацая зубами по железу и стараясь протянуть руки через тонкую сетку решётки.

— На счёт три отпускай, — командует мужчина, подтянув к себе биту, которую ранее отбросил Эрен и которая, по счастливому стечению обстоятельств, откатилась почти до дверей его спасителя.

— Один.

Эрен видит, как крепко он сжимает ручку, готовый захлопнуть дверь в случае надобности даже перед лицом того, кому вселил надежду на спасение.

— Два.

Неприятно скрипит подошва по полу, а заражённые будто знают, что это хороший для них знак, хором, но совсем в разнобой издают протяжный рык.

— Три.

Эрен собирает все свои силы, чтобы оттолкнуть толпу и кинуть в них решётку.

Дверь захлопывается.

Впервые Эрен рад, что весь бюджет общежития руководство потратило на установку качественных дверей, дабы обеспечить его жильцов безопасностью, а не на ремонт в комнатах. Упираясь ладонями в трясущиеся колени, он не верит, что жив. Удача явно балует того, кто такого недостоин, но тем не менее Эрен был ей чертовски благодарен. Кровь с рук не смоешь, а столь тяжёлый груз так просто с плеч не спадёт, но он рад, что остался жив.

Его спасли. Пробили толстый слой льда и руку протянули, чтобы смог вдохнуть холодный воздух, пронизывающий лёгкие изнутри будто тонкими иглами.

— Тебя укусили?

Тот мужчина стоит с его же — Эрена — битой в руках, и нет никаких сомнений, что он воспользуется ей, чтобы проломить незнакомцу череп, если появится хоть малейшая угроза.

— Нет, — честно отвечает Йегер и высоко поднимает руки в жесте «сдаюсь», чтобы ненароком не спровоцировать своего спасителя быть инициатором близкого знакомства биты и своего же собственного лица.

— И как я могу тебе верить? — задаёт вполне резонный вопрос тот и, казалось, даже не моргает, следя за каждым движением чужака.

— Эм, ну… — Эрен бегает глазами по комнате, стараясь что-то быстро сообразить, но мозг лишь подкидывает сцены, как хозяин комнаты мастерски с ним расправится в случае неверного ответа, что, конечно же, совершенно не помогает. — Наверное, так? — Эрен медленно снимает рюкзак, поставив его за собой, дабы исключить возможность того, что еду просто-напросто отберут, а его самого вытолкают за дверь: лишний голодный рот в подобные времена никому не нужен. После так же неспешно начинает снимать верхнюю одежду.

Зрительный контакт, установленный, чтобы заверить своего спасителя в кристально чистых намерениях, поддерживать почти невозможно. Эрен чуть ли не каждую секунду отводит взгляд в сторону, что ещё больше настораживает хозяина комнаты. 

«Идиот, нашёл время смущаться, ну серьёзно», — думает Эрен, стараясь ровно дышать. Сердце всё ещё бешено колотится от пережитого страха, а лицо горит так, будто ему отвесили не меньше дюжины хлёстких пощёчин.

— И что это ты делаешь? — интересуется мужчина, изогнув бровь, будучи не до конца уверенным, не какой-нибудь ли это трюк с отвлечением внимания.

— Даю возможность тебе самому удостовериться в моей честности, а не верить на слово, — объясняет Эрен, стягивая с ног берцы, с которыми замешкался на пару секунд — появилось глупое в данный момент беспокойство, что могут вонять носки.

После того, как и сапоги, и штаны были сняты, и теперь вместе с футболкой и курткой покоятся возле рюкзака в виде бесформенной кучи, которая вызывает яркую эмоцию отвращения на бледном лице хозяина комнаты, явно не желающего, чтобы это лежало на его полу, Эрен всё с теми же поднятыми руками неторопливо начинает крутится.

Получив кивок на вопрос, всё ли в порядке, когда повернулся лицом, Йегер уже хочет раздражённо поинтересоваться, не издевается ли этот человек, ведь ни в его действиях, ни в выражении лица, ни в глазах даже намёка на какое-то призрачное доверие не мелькает, а бита по-прежнему готова нанести явно мощный удар, судя по хватке и телосложению держащего.

— Мне ещё и трусы, что ли, снять? — возмущается Эрен, от раздражения резко опустив руки и тут же уперев их в бока. Выглядит он при этом сейчас со стороны, должно быть, весьма комично. — Знаешь, я был бы последним неудачником, если б превратился в одного из них от укуса за задницу.

Но мужчина молчит. И Эрену бы очень хочется, чтобы над его головой висел какой-нибудь индикатор, который был бы в силах показать, в положительную или же нет сторону для него решается вопрос.

— Эм... Эрен Йегер, — неуверенно представляется он и протягивает руку, как будто знакомство расположит к себе этого человека настолько, что тот враз потеряет бдительность и без вопросов уступит вторую кровать. Что ж, было бы действительно весьма неплохо, будь оно так.

Тонкая бровь изящно изгибается в искреннем недоумении от происходящего. Эрен, конечно, только что смерти избежал, адреналин в крови до сих пор бушует, да и судьба его сейчас в чужих руках, так что вести себя странно, вроде как, нормально? Но это уже, кажется, всё же немного слишком.

— Ради всего святого, оденься, — спустя какое-то время тяжело выдыхает мужчина, делая пару шагов назад и всё же опуская биту вниз, но по-прежнему крепко сжимая пальцами её рукоятку.

Поспешно одевшись, Эрен воодушевлённо представляет, как они будут сидеть за столом, пить воду, а может быть, если повезёт, чай, и за разговорами откроют какую-нибудь из банок, принесённых Эреном. Даже жажда так не мучила, как отсутствие общения. Будучи лишённым связей с людьми, запертым в четырёх стенах без надежды, что хоть кто-то, кроме того мужчины, которого заражённые утянули к себе в «тёплые объятия» через окно, ещё остался, Йегер чертовски изголодался по обществу. Но привязанное верёвкой собственное запястье к перекладине домашнего турника не шибко-то сопоставимо с мечтательными образами в голове.

Особо не беспокоясь, насколько туго затянуты путы на руках «гостя», мужчина, который минутой ранее любезно представился Риваем, отходит на пару шагов, дабы оценить проделанную работу. Эрен же, сидящий на жёстком полу в совершенно неудобной позе, сверлит его крайне недовольным взглядом через лезущие в глаза отросшие пряди волос, выбившиеся из короткого хвостика на затылке. По словам Ривая, лучше перестраховаться и на день поместить его под присмотр, ведь в экстренном вещании по ещё работающему телевизору, которое Эрен благополучно проспал, как и само начало апокалипсиса, было сказано: не только укусы с царапинами несут опасность, а ещё кровь, слизь и всякая подобная гадость, выделяемая либо содержащаяся в теле «подвергшихся внезапному проявлению агрессии граждан», также способствуют заражению. Просто время превращения увеличивается с пары часов до максимум двадцати четырёх.

Если даже этот Ривай всё и выдумал, то Эрен об этом не узнает, по крайней мере, не в ближайшее время уж точно, поэтому вполне честно выменивает свою возможность передвижения на бутылку воды. Тёплая жидкость — буквально капля в пустыне в разгар знойного дня. Она смачивает, кажется, потрескавшиеся, словно сухая земля, язык со стенками пищевода, но никак не утоляет безумную жажду. Осушить хочется не только эту бутылку, но ещё тазики и вёдра с кастрюлями разных размеров, стоящие под стенкой. Видимо, Ривай является крайне дальновидным человеком, способным холодно мыслить в критических ситуациях, ведь когда стал мигать свет, Эрен даже не подумал, что совсем скоро отключатся и насосы, лишив его даже проточной воды.

Время близится к ночи, и Эрен совершенно не хочет представлять, а ещё больше ощущать, как будет пытаться устроиться поудобнее для сна, находясь в подобном положении. Ладонь уже начинает стремительно бледнеть, а мурашки, будто кто-то плавно гладит кожу наждачной бумагой, прокатываются от самых кончиков пальцев до края верёвки.

— Смеёшься? — раздражённо спрашивает Эрен, силясь вложить в голос всё своё возмущение, когда перед ним ставят банку, которая будет служить ему туалетом на ближайший день.

— Есть идеи получше? — вопросительно изгибает бровь Ривай.

— Да, у тебя всё ещё моя бита и, насколько я могу судить, у тебя прекрасно выходило целиться ей мне в голову, — цокает Эрен и кривится, смотря на банку.

— А насколько могу судить я, у тебя не то положение, чтобы ставить условия. Не нравится — я заберу, — Ривай протягивает руку, чтобы забрать импровизированный «туалет», но её резко хватают и прижимают к себе, выдыхая сквозь зубы и собственную гордость «нет, ладно».

— Как тебе вообще разрешили турник в комнате поставить? — Эрен раздражённо дёргает рукой, отчего кожу под верёвкой будто опаливает, и тут же болезненно шипит.

Ответа не следует. Интерес Ривай проявляет сейчас только к пробитой ножом крышке консервной банки, откуда сразу же разносится мясной аромат, отчего желудок Эрена издаёт жалобные звуки.

— А мне еда полагается?

— Да помолчи ты уже. Достал, — цыкает Ривай, аккуратно открывая упаковку с галетным печеньем, чтобы ни одна крошка не упала на стол или тем более на пол.

Поглаживая свой разбушевавшийся живот, Эрен обиженно отворачивается. Над крышей дома напротив виднеется полоска неба, окрасившегося в яркий алый цвет закатных солнечных лучей. Если верить Карле, то это к дождю. Мысли о маме, подпитываемые беспокойством и чувством вины, не дают развиться дальше: перед носом ставят табуретку со свиной консервой и парой галетных печений.

— Не смотри на меня так. Я же не изверг, чтобы заставлять тебя голодать, — закатывает глаза Ривай в ответ на то, как Эрен во все глаза уставился на него.

Едят они в тишине. Ни слова не роняют и когда ложатся спать с наступлением полной темноты. Эрен было открывает рот, чтобы пожелать спокойной ночи, но к нему демонстративно поворачиваются спиной, ясно давая понять, что даже если и скажет что-то, то ответа точно не дождётся.

Уснуть никак не получается. Даже несмотря на то, что ему выделили целую кровать, изголовье которой стоит прямо впритык к турнику, Эрен уже битый час смотрит в черноту, идущую перед глазами мушками, за окном и вслушивается в размеренное дыхание человека, лежащего на соседней кровати. Он не верит, что Ривай так просто уснул, вверив свою жизнь верёвке, которая сдерживает Йегера. Наверняка тот тоже не спит и внимательно вслушивается в каждый шорох со стороны Эрена, которых немало, ведь удобно улечься почти что нереально, когда правая рука может находиться только в одном положении. Усталость после стольких событий за один только вечер упрямо не желает брать верх, отчего он раздражённо пинает тонкое одеяло, которое, как ему кажется, лежит уж слишком неудобно.

«Это всё же лучше, чем умереть от жажды», — думает Эрен, морщась от холодных волн, пробегающих по неумолимо немеющей руке.

Это меньшее, чем он смог отделаться, не распахни Ривай перед ним дверь своего жилища. Да, он действовал из личных интересов и стремился спасти еду, а никак не Эрена, но ведь ему тоже перепало, да и не убил его никто, как только рюкзак забрали. Есть предположение, что Ривай надеется на нахождение в комнате Йегера ещё бóльших запасов и поэтому ничего не делает, пока не узнает её номер, но интуиция подсказывала, что он не такой человек.

Эрен поворачивает голову в сторону второй кровати и вглядывается в пустоту — ни звёзд, ни луны не видно за густыми тучами, поэтому перед глазами стоит кромешная тьма, — старается различить за гудящим шумом в ушах чужое дыхание.

Ночью всегда тихо.

Мир словно замирает, даёт возможность забыть о происходящем, поверить, что всё это лишь длинный кошмар, а утром снова прозвенит будильник с подписью «Проспишь снова первую пару — «ABS»* тебе на лбу нарисую», призванной мотивировать поскорее встать, а по факту совершенно не справляющейся со своей задачей. Но телефон сел ещё в первые дни, как бы Эрен ни пытался экономить заряд после того, как сумел хоть как-то зарядить его; а утром кто-то из заражённых снова будет пытаться дёргать ручку двери, когда услышит, как кто-то внутри пнёт ногой кровать от нахлынувшего в который раз волной безнадёжности осознания, что кошмар реален. Он давно уже вышел за грани сна.

*absent — обозначение, которое часто используют в университетах США для фиксации отсутствия студента на занятии.

Молчание тишины вторит шёпоту бездны.

Внутри поднимается волна, холодящая тело. Она затапливает изнутри, заставляет задыхаться. Тонуть, ощущая, как бурлящий в лёгких леденящий жар сдавливает грудь и заставляет мутниться сознание.

Тьма тянется своими фантомными когтистыми лапами к горлу, извиваясь вокруг, нашёптываяов уши о кровавых ужасах, творящихся на улице. Она проводит носом по щеке, останавливаясь у виска, вдыхает густой запах страха, что невесомо оседает на её языке приятной колкой горечью. 

Эрен тянет руку к себе, натягивая верёвку — та впивается в запястье ещё сильнее, до красных болючих следов натирает, сдирая верхние слои кожи. Он тихо шипит сквозь сжатые зубы, кривит лицо от неприятных ощущений в онемевшей руке, словно муравьи грызут его плоть изнутри.

Прищурившись, Эрен старается сфокусировать зрение и уже вскоре способен кое-как различить лежащего к нему спиной Ривая.

— И что, они правда не сказали, что это вообще такое и как появилось? — шепчет в тишину и сразу же закусывает нижнюю губу. Собственный шёпот кажется чертовски громким, способным привлечь заполонивших всё вокруг тварей.

Ривай не шевелится и, кажется, даже перестаёт дышать, стараясь слиться с обволакивающей со всех сторон тьмой.

— Эй, я же знаю, что ты не мог так просто заснуть, — хмурится Эрен. — Игнор не поможет, я всё равно не отстану.

До ушей доносится тяжёлый вздох, следом — тихий шорох, сопровождаемый поскрипыванием старой кровати. 

Мелкие иглы пронзают кожу — Эрен ёжится под чужим взглядом.

— О чём думаешь? — решает спросить в надежде смахнуть повисшее в воздухе напряжение.

— О том, как сильно жалею, что ни разу не ударил тебя битой по голове, — недовольно отзывается Ривай хриплым от долгого молчания голосом.

— Как грубо, — фыркает Эрен, а на губах — излом улыбки. — Ну так что, ответишь на вопрос?

— Никакой информации, кроме правил безопасности, не было, — раздаётся скучающее с соседней кровати.

— Но почему?

— А мне откуда знать?

— Да я не к этому, — мотает головой Эрен, хотя Ривай и не может этого увидеть, и снова переводит взгляд на темноту за оконным стеклом. — Просто как такое могло случиться?

— Как будто мало всего в мире происходит, чем никто с простыми людьми делиться не спешит, — тихо цокает языком Ривай.

— Но всё равно, как всё так изменилось всего за одно утро? — поджимает губы, а между бровей залегает глубокая складка.

— Это могло произойти ещё давно, просто на свет вырвалось только недавно.

— Как думаешь, что это может быть? — продолжает Эрен, стараясь уложить привязанную к турнику руку поудобнее, и морщится от обжигающей боли. — Биологическое оружие, неудавшийся эксперимент или намеренное истребление населения? Но почему тогда они не умирают, а превращаются в… это?

— Без понятия. Прекращай нести чушь и просто спи, — раздражённо отвечает Ривай сквозь скрип кровати — снова повернулся спиной, наглядно демонстрируя отсутствие желания продолжать этот бессмысленный разговор.

— Но тебе разве не интересно? — возмущается Эрен.

— Сейчас мне интересны только сон и вопрос собственного выживания. Хочешь строить глупые теории на основе поп-культуры — пожалуйста, но я в этом участвовать не намерен.

— Вот же ж злобная зануда, — неразборчиво бурчит под самый нос и пинает ни в чём не повинное одеяло ногой.

Мерцающая перед глазами тусклыми мушками тьма — бездонная пропасть, всепоглощающая пустота, голодная бездна, жаждущая проглотить без остатка, не прожевав.

Эрен морщится, осторожно растирая пальцами второй руки запястье, размазывая по покрасневшей коже мелкие бисеринки светлой крови. Он бросает короткий гневный взгляд на спину Ривая и сглатывает вязкую слюну, и та режущим стенки горла комом замирает посередине.

«Тот, кто не боится смерти, первым умирает на поле боя», — снова всплывает непрошенное в мыслях.

Привычный людям мирок раздроблен и втоптан в землю, смешан с грязью и кровью.

Каждый день — старое поле боя с новыми правилами. Каждый шаг — битва за жизнь.

Любой порыв безрассудности, равно как и момент промедления — неровность гробовых досок. Неверное решение — удушающий могильный смрад. Ошибочный просчёт рисков — копошение трупных червей.

Выбор — смертельная игра на грани во время бала-маскарада с ложным чувством контроля.