eine kleine liebe

переписываться словами они не шибко любили. особенно задавать протокольные вопросики из разряда "как дела?", потому что ежу понятно, что хуево. переписка процентов эдак на семьдесят состояла из музыки и картинок с подписью "мы": с котятами - от гию, с дохлыми голубями - от санеми. любые сообщения буквенного характера сводились к тому, что санеми чертыхалась и в сотый раз клялась отчислиться и переехать к гию. устроиться в общепит 2/2, или 5/2, или 7/0, похуй, лишь бы графики совпадали, и снимать напополам однушку с обоссанным матрасом в качестве главного украшения комнаты. 

но она типа биг брейн, типа с мужским (в переводе на адекватный - склонным к точным наукам) складом ума, типа мамина гордость, поэтому не крутит скрины для пиццы в петербурге, а получает образование инженерки и в свободное время раскладывает по полочкам товары в пятёрочке в новосибе. а ещё она хорошая дочь, поэтому на новый год не лежит в обнимку с гию под плотно зашторенным окном, а помогает матери рубать оливье под иронию судьбы. и по иронии судьбы в конце любого поздравления получает искренние и чистосердечные пожелания найти хорошего парня. а гию ну... девочки просто так дружат. они просто маются 350 дней в году, чтобы 15 прожить нормально, то есть, сосаться сутками напролет в запертой комнате, пока на фоне играет плейлист, один на двоих. и жизнь одна на двоих. и воздух. и пачка сигарет тоже.

гию просто так записана у санеми как "meine kleine liebe". это подружеские приколы такие. ну она просто любит немецкий язык. отчасти это так, что-то лающее и звучащее для окружающих, как ругательства, никак не могло не понравиться санеми. на всяких пьянках именно она ответственна за немецкий пост и не пост панк, панк и не панк рок. чтобы окружающие спрашивали: "это рамштайн?" чтобы она закатывала глаза и диву давалась музыкальной неразборчивости людей, потому что ну нихуя же не похоже. гию таких глупых вопросов не задавала, она робко высказывала предположение о названии группы, все ещё путаясь, но какая разница? она при встрече дарила какие-то одному черту известно, где раздобытые, плакатики с "этими твоими немцами". и санеми пищала "блять блять блять", это её своеобразный эквивалент слезам умиления. и плакатики были самой большой ценностью. не потому что на них были "эти ее немцы", а потому что их некоторое время от покупки до дарения держала в руках гию. но, к сожалению, ей они не пахли. 

а около месяца пахла футболка. места в рюкзаке слишком мало для одежды, потому что хочется привезти блок сигарет и тетрадку 12 листов, исписанную стихами, по возможности не мятую как из жопы, в подарок и пару трусов на смену. поэтому в течение двух недель счастья у санеми было два пути: стучать зубами в спортивном топике и упревать в мастерке. гию всё заметила и протянула болотную безразмерную футболку:

-я такое не особо ношу, а ты вроде любишь. забирай насовсем.

в нее может поместиться три санеми, она до середины бедра и, donnerwetter, она нестиранная. по приезде домой санеми решает, что никогда ее не снимет. спит в ней, ходит на пары, на работу, на пьянки, и без конца подтягивает ворот к носу, вдыхая запах. она даже типа моется по два раза на дню вместо раза в неделю, чтобы случайно не перебить его собственным потом. но всё-таки в какой-то момент футболка под грудью и на рукавах покрывается пятнами крови, а родной запах гию улетучивается. приходится стирать, и санеми теряет частичку души, вдыхая теперь уже чопорный и подло холодный запах порошка. но всё-таки остальные вещи помимо этой огромной футболки для неё перестают существовать, это своего рода визитная карточка, дизайн персонажа, который никак не изменится на протяжении семи сезонов шоу. 

санеми сидит на балконе, на квартирнике у обаная, пока все в зале слушают песни его сочинения. она тоже слушает, конечно, но ей до дрожи в пальцах необходимо обсыпать себя пеплом от в адекватных числах не обозначаемой за час сигареты, цепляясь за фальсифицированную, вызванную попавшим в глаза дымом, но все же возможность поплакать. хер принес покурить и тенгена, который не теряет возможности отпустить шуточку о том, какая же санеми неяркая, всем приевшаяся и вечнозеленая в этой футболке. а потом он разглядывает ее пустые глаза в ореолах черных кругов и уже серьезно добавляет:

-серьёзно, сань, паршиво выглядишь

она рассеянно спрашивает: "правда?" ей абсолютно похуй. она не страдает рассматриванием собственного отражения по утрам, по вечерам, да вообще никогда не страдает. перед зеркалом, голая по пояс, она любит вертеться только в комнатушке гию, чтобы ловить на себе ее взгляды и игриво посылать воздушные поцелуи. да, она умеет и даже любит быть такой. просто в определенных обстоятельствах. и она пропускает мимо ушей весь трёп тенгена, пока он случайно не обжигается докуренным бычком и не шипит "ёбаный стос". здесь сердце санеми ухает так, что уши закладывает. это ругательство, которое имеет право употреблять только гию. это её слова. из чужих уст они звучат противоестественно и богохульно, хуже пропаганды с центральных телеканалов. санеми хватает первое, что попалось под руку, и швыряет в тенгена:

-съеби нахуй.

боги милостивы, под руку попалась керамическая пепельница, а ведь могла быть и весьма тяжёлая и вредоносная стеклянная бутылка. тенген не настолько пьян, чтобы потерять инстинкт самосохранения, поэтому в мгновение ока ретируется прочь с балкона, на ходу восклицая:

-конченная девка!

конченная девка обкусанными пальцами размазывает по лицу вызванные уже не табачным дымом слезы и остатки помады. она кутается в безразмерную болотную футболку и дрожащими руками записывает кружочки, шепча опухшими губами "я люблю тебя я скучаю по тебе мне тут хуево я не хочу без тебя я я я ты ты ты хочу к тебе к тебе к тебе простичтоятакаябухая". время чуть перевалило за полночь, и санеми точно знает, что гию ещё не спит, и надеется, что она ответит, но, после каждой сигареты проверяя телефон, снова и снова обнаруживает чистую, как первый снег, шторку уведомлений. и ей очень хочется поговорить, не в роуминге, а уткнувшись лицом в волосы гию. ну или хотя бы в роуминге, хотя бы голосовое послушать, хотя бы получить быструю реакцию на кружочек. но гию, походу, всё-таки уже спит. ну или занята. 

конечно же санеми своей глупой пьяной башкой не догадывается, что за тысячи километров гию снова и снова смотрит на ее заплаканное лицо. на экране мобилы, на фотографиях на стене. и из разу в раз ставит в плеер пленочную кассету с записанной на нее хрипловатым, но интонационно и музыкально грамотным голосом немецкой песенкой о желании стать старухой, смехом и "не скучай" в конце. 

санеми ещё немного думает и в очередной раз заходит в маркетплейс, заказывая какие-то импортные энергетики и безделушки типа пленки для фотокамеры и вычурных готических серёжек на до сладко тянущей в пояснице боли знакомый адрес. она бы хотела вырезать этот адрес у себя на ребрах, но это бессмысленно, потому что он и без того впечатан намного глубже. она в очередной раз отписывает своей кляйне либе "зайди завтра на пвз". 

ей ничего не остаётся, кроме как спускать две трети зарплаты на компульсивные подарки и оставшуюся треть на сигареты. ей ничего не остаётся, кроме как триста пятьдесят дней в году ждать заветных пятнадцати. ей ничего не остаётся, кроме как сжимать в пальцах края любимой футболки. в конце концов, живёт она только ради этого. и ради всё-таки всплывшего в уведомлениях "я очень скучаю, родная".