Странно получать подарки на день рождения, о котором не помнишь. Будучи смертной, она считала недели и дни от одного события до другого, и каждый год на день рождения старалась позволить себе маленькую вольность, например, купить что-то, на что неразумно тратиться в обычный день. После вознесения всё изменилось. Ей нет больше нужны считать прожитые годы, ведь у неё в запасе целая вечность. У неё есть влияние, власть и богатство, так, что возможность побаловать себя чем-то теряет свой шарм. Да и зачем это, когда твои дни похожи один на другой? Может быть, это и вовсе один огромный день тянется бесконечно длинным потоком и не несёт никаких изменений за собой?
Если спросить, она, верно, не сможет сказать сколько ей лет. Она лишь знает, что находится здесь уже около восьми веков, и этого вполне достаточно. Большее ей попросту неинтересно.
Так думала Линвэнь, пока однажды ей на стол не опустилась аккуратная деревянная коробка с какими-то вещами.
«Что это?» – спросила она у служащего, который эту самую коробку и принёс.
«Меня просили вам передать это, – она подняла глаза на говорившего. Перед ней робко стоял молоденький дух войны, быть может из дворца Наньяна или Мингуана... а, впрочем, на глаз их не разобрать – на вид, совсем мальчишка – кажется, ему самому было неловко или он просто оробел от разговора с первым Богом Литературы на Небесах, – Сказали не говорить от кого. Что вы, – он запнулся, – Что вы сами всё поймëте!» – дух войны нервно сложил руки в малом поклоне и убежал прочь.
«Робкий парень, – подумала Линвэнь, проводив его взглядом, – Тяжело ему будет»
Загадки какие-то! Будто у неё есть время заниматься этими глупостями! Она переставила коробку под стол в надежде забыть о ней, хотя бы до вечера. Линвэнь, быть может, была и рада не вспоминать о странной передачке и вовсе, но та, как назло, постоянно возвращала к себе её мысли. Линвэнь не слишком любила загадки. Безусловно, ей нравилось поработать головой, но порой вот такие внезапно подкинутые ребусы попросту мешали работать.
К ночи любопытство взяло ваерх, и она сдалась.
В личных покоях, слегка раздражëнная собственной нетерпеливостью, Линвэнь осторожно отодвинула крышку, в любой момент готовая отразить потенциальную атаку чего бы то ни было. Но ничего не было. В коробке лежал свëрнутый свитком лист бумаги, шпилька и красный узел со вплетëнным над кисточкой нефритом. Наверное, это можно посчитать милым, но практической пользы этот узел не могу принести – ведь божествам не нужны обереги. Во всяком случае, не те, что использют смертные.
Развернув свиток, она почти ужаснулась. Каждая строчка, каждое слово здесь были ей хорошо знакомы, даже слишком хорошо. Без прикрас, хоть и прошло уже восемь веков, она знала этот документ наизусть – уж очень важную роль он сыграл в её судьбе, сделав той, кем она теперь является. В руках она держала своё эссе «Анти-Сюйли». Безусловно, это не мог быть оригинал, лишь копия, список, впрочем, сделанный очень качественно. Даже почерк почти её.
«Пэй! – её пронзила догадка, Линвэнь посуровела, брови сдвинулись к переносице, – Опять твои шутки!»
На улице бушевала гроза. После заточения Цзюнь У под горой, погода в Небесной столице поражала своим разнообразием. И по этому городу, наплевав на бурю, Линвэнь со шпилькой и узелком в руках и копией своего эссе в рукаве, бежала под проливным дождём к дворцу Мингуана, потому что её вопрос не терпел ожидания.
— Пэй Мин! – она ворвалась во дворец Бога войны подобно грозе, бушующей за окнами. Не очень вежливо, но находиться на улице сейчас не слишком приятно, так что о приличиях Линвэнь уже не думала. Тем более при Пэй Мине, который видел её униженной и оскорблённой, и наполовину одержимой и в бессознательном состоянии. Кто-кто, а он вряд ли вдруг начнёт читать нотации о поведении гостей, даже сейчас, когда их отношения уже не были настолько близкими, как раньше.
— Наконец-то ты пришла! – Мингуан вышел к ней из недр дворца, с гостеприимно разведëнными руками, улыбающийся и, кажется, жутко довольный, – Я тебя уже заждался, – он запнулся на полуслове, внимательнее оглядев гостью, – Ты что, прямо так пришла?
Линвэнь немного успокоилась, когда довольная улыбка сошла с его лица. Она сама не понимала, почему была так раздражена из-за каких-то безделушек. Вопрос Пэй Мина удивил её. Богиня Литературы оглядела себя и только заметила, что с пол её одежд, с длинных концов рукавов и волос стекает дождевая вода. Нет, безусловно, она понимала, что промокнет, но эта мысль была где-то далеко, будто и вовсе не заслуживала внимания, во всяком случае, до этого момента. Все её мысли заполнили безделушки из той коробки. Она разжала правую руку – узелок в ней промок до последней нитки.
— Откуда у тебя женская одежда, старина Пэй? – попыталась подколоть его Линвэнь, но тут же поняла, какую глупость спорола – это ведь Пэй, от него можно ждать чего угодно.
«Загадочник хренов», – подумала Линвэнь и вспомнила о причине своего визита.
Мингуан дал ей тëмно-бирюзовое платье, аккуратно сложенное, и тактично ждал, пока подруга переоденется. Линвэнь даже радовалась тому, что всё так произошло (исключительно в глубине души!): во дворце Мингуана тихо и спокойно, никто не донимает вопросами и просьбами, в глазах не двоятся бесконечные стопки бумаг. К тому же, ей не так уж и часто выпадала возможность надеть что-то кроме строгих одеяний учëного. Даже на праздники её статус обязывал появляться в чëрных одеждах и непременно в мужском облике. Волей-неволей так проснётся зависть, хоть малейшая, к богам и богиням, которые могут облачиться во что захотят, даже если ты никогда не была ярой любительницей нарядов.
— Старина Пэй, послушай, то, что ты передал мне сегодня, что это было, на самом деле?
— Это подарок на твой день рождения, – улыбнулся Пэй Мин, – Я специально ничего не объяснил, зная, что ты придёшь за ответами. Считай, я заманил тебя сюда, чтобы отметить. Я приготовил сладости и вино, мягкое, как бы любишь. Сначала хотел накрыть стол в саду, под клëнами, но, у кого-то на эту ночь другие планы, – он возвёл глаза к потолку, и по небу прокатился раскат грома, – Так что живописного ужина при фонариках не выйдет, – Пэй Мин вздохнул, как будто это, и правда, расстроило до глубины души.
Линвэнь начало казаться, что он почти упивается её нетерпением и внутренне посмеивается, но ничего сделать не могла.
— Только не думай, что игра по твоим правилам доставляет мне хоть малейшее удовольствие.
В просторном ярко освещённом помещении их ожидал накрытый стол, как и говорил Пэй, сервированный различными сладостями, сосудом с вином, двумя чарками для него и двумя тарелками, от которых ещё исходил пар и приятный запах бульона (похоже хозяин дворца приказал подать ещё и суп).
Мингуан галантно помог ей усесться поудобнее, а сам расположился напротив. Линвэнь хотела продолжить расспрос, но он указал взглядом на тарелку с горячим, как бы говоря, что сначала нужно поесть. Она всё ещё с некоторым недоверием ко всей этой затее с днём рождения, съела пару ложек и невольно улыбнулась, но тут же придала лицу прежнее выражение, надеясь, что Пэй Мин ничего не увидел.
Дело было не только в том, что горячий суп разливал по телу вполне ощутимый поток тепла, что было несомненно приятно. Вкус этот пробуждал старые-старые воспоминания. Кажется, такое же блюдо готовили по праздникам в Сюйли. Пусть жизнь Линвэнь, как простой смертной, была полна невзгод и лишений, а королевство принесло много неприятностей, и, наконец, было ею же и уничтожено, детали простой городской жизни засели в глубинах её памяти, как что-то вполне приятное. Будто она вернулась в детство.
Линвэнь всё ещё не хотела себе признаваться в этом, но глупо отрицать, что эта забота со стороны Пэй Мина не могла не быть приятной. Но Линвэнь по-прежнему ждала подвоха. Ей сложно было поверить, что после всего, что она натворила кто-то может вот так просто сделать что-то для неё. В её картине мира это было глупо и попросту не имело права существовать. Как-то слишком всё хорошо.
Пэй Мин, видя напряжение подруги не стал продолжать её мучения, лишь слегка улыбнулся, но тут же посерьёзнел и проговорил: «Я хочу, чтобы ты от начала и до конца выслушала то, что скажу. И держи, пожалуйста, в голове, что сейчас я абсолютно серьёзен, – когда Линвэнь подняла на него проницательный взгляд человека, готового к длинным речам, он продолжил, – Если хочешь знать, меня безусловно печалит то, что произошло и, в частности, то, какую пропасть это разверзло, – какие высокопарные слова, – между нами двумя. Я знаю, о чëм ты думаешь, и от этого, поверь, не лучше, потому что я не могу с тобой согласиться. Ты уверена, что не заслуживаешь прощения, что не имеешь теперь права даже на маленькие радости и, наверняка, ты обижаешься, в том числе и на меня, за то, что мы скинули на твои плечи всю эту утомительную работу, – он дождался пусть и неуверенного, но, в целом, утвердительного кивка и продолжил, – Я же считаю, что ты заблуждаешься, и чтобы показать тебе это собрал к твоему дню рождения несколько особенных вещей и небольшой праздник.
Начнëм с узелка. Ты была абсолютно права, когда сказала, что бессмертные не нуждаются в таких оберегах. Такие узелки дарят друг другу на счастье обычные люди. Я хотел сказать, что хоть мы все и бессмертные божества, но внутри, мы такие же, как все те, кто поклоняется нам, в котором концов, мы и сами когда-то были такими. Каждый из нас со своей историей, со своим страхом и своей привязанностью. И все мы можем однажды оступиться. И ты не исключение. Здесь, в Небесных чертогах, ты намеренно никому не вредила, – тут он осëкся, будто что-то вспомнив, – почти никому, но это было редкостное исключение, – и подмигнул чем заставил Линвэнь коротко хихикнуть, – Тебе нет нужды взваливать на себя этот непосильный груз ответственности, тем более, когда ты и так с лихвой отрабатываешь своё наказание. Однажды оно закончится, а ты всё ещё будешь жестоко винить себя»
Линвэнь смутило то, как точно он прочитал её мысли и понял ту бурю, что не проходила в её душе с того момента, как она попалась в руки Небесным Чертогам на горе Тайцан. На кого-то она злилась, в первую очередь, конечно, на себя, за то, что повелась на уловку Се Ляня с Божеством Парчовых одежд и попала на его удочку. На Пэя, действительно, слегка обижалась, ведь он, едва ли не самый первый с довольным видом сбросил на неё груду расчётов. Но в тайне она была, возможно, даже благодарна такой неработоспособности большинства Божеств Верхних небес и даже многих служащих своего дворца. В конце концов, именно благодаря этому она осталась на небесах, а унизительного акта низверженя она могла бы и не вынести. Кто знает? В том-то и дело, что никто. Впрочем, она теперь и сама точно не знает, чего хочет.
«Теперь про твоё эссе, – продолжал Пэй Мин после недолгой паузы, видя, что подруга задумалась над его словами, – Конечно, ты знаешь этот текст, в этом даже нет сомнений, как и нет необходимости напоминать его содержание, но разве ты не обратила внимание, насколько эта копия была похожа на подлинник? Я очень надеюсь, что, увидев, его ты вспомнила, какие эмоции тобой овладели, когда ты писала его. Этим я хотел напомнить тебе, что ты не настолько лживая и расчётливая, какой пытаешься казаться теперь в глазах окружающих. Разве при написании этого сочинения ты думала о славе, богатстве или вознесении? – Линвэнь на это лишь отрицательно покачала головой. Конечно, она помнила это. Такое непросто забыть. Момент, когда все её переживания сконцентрировались в одно и превратились в огромный ком боли, который казалось, сделал её совершенно бессильной, и как слëзы потом сменились обжигающей яростью. Яростью и желанием кричать, – Вот видишь, я прав в своём предположении, – Мингуан улыбнулся, видя по изменившемуся лицу Линвэнь, что его предположение было верным, – Когда это эссе было написано, я ещё не вознëсся и имел честь читать его. Потом познакомился с тобой, и всё встало на свои места. Такие слова могли идти только от сердца, понимаешь? Это эталон твоих искренних чувств, и он мог появиться только потому что, в тебе есть желание помочь тем, кого незаслуженно попирают. Пускай иногда и нестандартными способами».
«И, наконец, шпилька. Она ведь ещё у тебя? – Пэй обошёл стол и встал позади Линвэнь. Украшение, действительно, было при ней, припрятанное в рукав нового платья. Она повертела шпильку в руках, разглядывая детали: тëмная, формой похожая на ветвь, украшенная маленькими листочками и цветами, – Ты ведь знаешь, что их обычно дарят девушкам, в качестве признания в чувствах, – Пэй Мин говорил медленно, его голос сделался тише, будто ему было тяжело произносить эту часть своей речи, и расплетал сложную причёску на голове Линвэнь. В какой-то момент он ти вовсе замолк на десяток секунд, и Линвэнь не смела нарушать тишины, лишь с замираем сердца ждала, что будет дальше, после того, как Пэй перестанет гладить её по волосам. Его слова уже подняли в ней бурю эмоций. Было и стыдно и неловко и даже как-то больно от собственной глупости, – Так вот про шпильку. Я подарил её, чтобы напомнить, что на свете есть ещё, по меньшей мере, один человек, который дорожит тобой, и которому ты важна. Не потому что ты первоклассный счетовод или из-за твоей феноменальной памяти или потрясающей работоспособности, вовсе нет, – он перебил себя будничным тоном попросив подать шпильку. Когда Линвэнь подняла руку, чтобы сделать это, он перехватил её кисть, и она с замершим сердцем ждала окончания фразы, – важно лишь то, что ты это ты, и никто больше», – так Пэй Мин закончил свою речь, нежно поцеловал запястье Линвэнь и заколол её собранные волосы.
Линвэнь так и оставалась сидеть с поднятой рукой, едва дыша. Её сердце теперь бешено колотилось, не давая нормально думать, но в то же время было как-то непривычно тепло, не от горячей еды и сухой одежды и не от вина, которое, возможно, сделало её более восприимчивой к красивым речам. Здесь было что-то другое, куда меньше поддающееся описанию словами. То, как Пэй Мин ведёт себя с ней невольно очаровывает и делает её постыдно слабой и жаждущей ласки.
— Разве мне есть резон лгать тебе или морочить голову? – Пэй теперь присел на одном колене сбоку от неё, и Линвэнь могла видеть его лицо. Ничто не выражало в нëм и тени глумления, только нежная улыбка, – я полностью честен с тобой, – наверное, она поверила бы, даже скажи он сейчас очевидную ложь.
Он приобнял Линвэнь за талию и прильнул близко, насколько это вообще было возможно, к её уху и едва слышно, будто слова эти уже шли через пелену сна, прошептал: «Я очень люблю тебя».