Комната заполнена дымом. Пахнет мятой и молоком: свежо, ненавязчиво. Тихо булькает кальян, когда Чонхо, откинувшийся на спинку удобного дивана, делает ещё затяжку и передаёт трубку Ёсану.
— Попробуй.
— Я не…
— Он безникотиновый.
Ёсан смотрит на него с сомнением, переводит взгляд на мундштук, а после — на Сонхва, который, вяло улыбаясь, полулежит на другой половине дивана, упираясь в бедро Ёсана босыми ступнями.
— А в чём тогда смысл?
— Вку-усно, вот, в чём смысл, Ёсан-и, — тянет Сонхва, наклоняя голову и поглаживая — или ему кажется? — пальцами ног его бедро. — Чтобы доставить себе удовольствие. Чтобы расслабиться. Давай отдохнём? Всех бешеных сплавили, никого не придётся спасать в срочном порядке… — нет, Ёсану абсолютно точно не кажется: Сонхва ведёт ступнёй по бедру выше и съезжает ногой к обивке дивана, проталкивая пальцы под Ёсанову задницу.
Что-то явно щёлкает в голове, звонко и сочно, будто ломается последний предохранитель, на котором держится самообладание Ёсана, и противоречивые чувства едва не опрокидывают его лицом в стол.
Он думал, что давно уже перерос свою юношескую влюблённость в Сонхва. Это светлое чувство не давало ему жизни почти два года, а потом будто переродилось во что-то более созидательное, и от этого Ёсану только спокойнее. Желание иногда прижать Сонхва к ближайшей горизонтальной, вертикальной или любой другой поверхности и целовать эти доводящие до греха губы, никуда не делось, конечно, но теперь к этому хотя бы не примешивается беспокойство о том, как сильно хёна может ранить такое отношение. Хёну, как минимум, не обязательно знать об этом. И с таким гораздо проще жить, каждый раз, когда происходит подобное, говоря себе: это не романтическая любовь, ты просто его хочешь.
Чувства стали приземлённее и глубже, да и Сонхва уже, наверное, не считает Ёсана кем-то вроде своего приёмного сына. На сыновей так не смотрят. Сыновьям не тычутся пальцами ног — специально, не случайно! — в мошонку, просунув ступню под бедром.
— Хён, ты пьян.
— Считаешь, он бы трезвым с нами остался? — пожимает плечами Чонхо, присасываясь к невостребованному мундштуку. — Но он немного выпил, я следил. Бокал «Маргариты», всего-то.
Ёсан вздыхает, пытаясь отодвинуться хотя бы в сторону Чонхо. Чужая нога между собственных отвлекает, запуская в голову весьма странные мысли.
— Он — не ты. Ему и бокала может хватить. Хён! — взвыв, Ёсан пытается встать, но это сложновато сделать с тяжеленной рукой Чонхо на плечах.
— Чшш. Погоди секунду. Фокус хочешь?
Нежный шёпот опаляет ухо, и Ёсан чувствует мурашки вниз по загривку. Чонхо-то куда, он же не пил!
— Ну, давай, — нехотя соглашается он. Не то чтобы у него был выбор: он зажат на несчастном диване между Чонхо и Сонхва буквально со всех сторон.
Услышав согласие, Чонхо тут же выпрямляется и отпускает Ёсана. Мгновенно меняется его поза, осанка, взгляд, даже дыхание становится другим. Он часто бывает таким на концертах — властным, жестковатым, контролирующим. И Ёсан солжёт сам себе, если скажет, что такой Чонхо не вызывает у него никаких приземлённых до животного уровня мыслей.
— Хва. Прекрати.
Ёсан замирает, затаив дыхание, но происходит невероятное: Сонхва слушается и убирает ногу, опустив голову и будто обидевшись.
— Как ты это…
— Тц, — Чонхо звучит резко и тяжело, и Ёсан невольно смиреет тоже. — Фокус продолжается. Сонхва-хён, — его тон становится немного мягче, и Сонхва поднимает голову, закусив губу. — Иди сюда.
Ёсан бы подумал, что спит, но он точно помнит, как они пришли сюда после отработанного концерта. Как Уён с Саном отправились отдыхать в какой-то местечковый ресторан, который общительному Уёну, разумеется, посоветовал его очередной новообретённый знакомый. Как Хонджун с Минги заперлись в номере, чтобы работать над новыми треками, которые наверняка увидят свет через год или два. Как Юнхо упал у Сонхва в комнате на застеленную кровать и прежде чем отключиться заявил, что не выйдет отсюда ближайшие восемь часов. И как они решили отдохнуть в дорогущей кальянной с отдельными кабинками, просто чтобы хорошо провести время.
Это всё никак не помогает принять как реальность тот факт, что Сонхва, получив очередное указание, медленно сползает с дивана и подходит к Чонхо, а потом, аккуратно поддёрнув штаны, встаёт перед ним на колени.
— Вау, — выдыхает Ёсан, уставившись во все глаза. — Я чего-то не знаю?
Чонхо не отвечает, только кладёт ладонь на макушку Сонхва, притягивая ближе к своим коленям и заставляя лечь щекой на бедро. И зарывается пальцами в волосы, принимаясь перебирать пряди и иногда сжимая руку в кулак, отчего Сонхва шумно выдыхает и краснеет ушами.
— Хён, скажи.
Он что-то отрицательно мычит и мотает головой, утыкаясь носом между бёдер Чонхо. Тот сжимает пальцы чуть крепче.
— Сонхва.
— Я не буду говорить ему, что хочу его.
Что-то вязко и тягуче, как будто снятое на долгой выдержке, взрывается в голове у Ёсана. Как же хорошо Сонхва вынесло с одного лишь коктейля.
— Почему? — как ни в чём не бывало продолжает Чонхо, принимаясь поглаживать Сонхва по волосам. У него красные уже не только уши, но и щёки, и даже виски.
— Потому что если он не хочет меня, то я расстроюсь.
Чонхо вскидывает на Ёсана взгляд и дёргает бровью, будто хвастаясь. Да уж. Великолепный фокус, спасибо. Вдруг подмигнув ему, Чонхо снова возвращается взглядом к Сонхва и явно цепляет пальцами загривок.
— Всё под контролем, хён, расслабься. Сам же говорил.
Эти слова, что бы за ними ни стояло, имеют магический эффект: Сонхва медленно и шумно выдыхает и поднимает голову. Ёсан не сразу замечает, как у него блестят глаза: то ли от предвкушения, то ли от сдерживаемых слёз.
Он даже не шатается, когда поднимается на ноги и подходит к Ёсану ближе, останавливаясь прямо перед ним и сверля его взглядом. Чонхо одобрительно хмыкает и откидывается на спинку дивана: наблюдает, зараза, и наслаждается зрелищем. И Ёсан даже разозлиться на него не успевает: Сонхва, встряхнув головой, садится на его бёдра и обнимает за шею.
А потом наклоняется и целует, невинно прижимаясь сомкнутыми губами, прямо в родимое пятно. Это выбивает из колеи сильнее, чем если бы он сразу поцеловал в губы.
— Ты почти попал, — неловко шутит Ёсан почему-то шёпотом. Пальцы сами цепляют чужой подбородок, а губы ловят быстрое неровное дыхание. Осознание, что они наконец целуются, приходит спустя несколько секунд, да и то лишь когда тихое «вот и разобрались», сказанное Чонхо, разбивает тишину.
— Не мешай, — вздыхает Сонхва, обнимая ладонями Ёсановы щёки, и целует снова.
Момент, когда Чонхо встаёт позади него и кладёт ладонь на затылок, они упускают оба. Будто ничего особенного не происходит, Чонхо отворачивается к столу и затягивается через мундштук, а после выдыхает дым между ними.
— Вот как? А я думал, я помогаю, — в его голосе снова прорезается сталь, и, судя по тихому короткому шипению Сонхва, пальцы в волосах сжимаются крепче. — Сколько бы ты ещё держал это в себе... Ничего сказать не хочешь?
Видеть такого Сонхва, беззащитного и уязвимого, кажется чем-то кощунственным и нечестным. Ёсан отводит взгляд. Правда, всё равно слышит почти жалобное «спасибо, Чонхо», и чувствует, как у него краснеют уши. Это всё неправильно, странно, опасно и щекочет нервы.
— Пожалуйста. Если что, кабинки здесь закрываются. И звукоизоляция хорошая.
То ли от его тона, то ли от подтекста сказанных фраз Ёсану становится жарко. Правда, судя по тому, как несчастно выдыхает Сонхва, вжимаясь лбом в его шею, не ему одному.
А Чонхо просто отходит в сторону и усаживается на диван напротив, придвигая к себе столик с кальяном. Неспешно затягивается, выдыхает, запрокинув голову. Дым расходится по комнате, дурманит и раскрепощает, даёт почувствовать себя не в той реальности, которая обычно накладывает правила — на самого ли Ёсана, на Сонхва ли. В этой новой реальности можно целовать Сонхва, обнимать его тонкую талию и вжимать ладони в спину, притягивая к себе ближе. Ловить губами чужие неверящие вздохи, подаваться к ласкающим ладоням, вжиматься друг в друга крепче и чувствовать абсолютно прозаичный итог подобных действий.
Ёсан смущённо отстраняется, но Сонхва, кажется, против: сдвигается по его бёдрам ближе, смотрит жарко и хмурится, а потом подаётся вперёд и прижимается своим пахом к его животу.
— Что, остановимся на поцелуях?
Его мягкий и безобидный шёпот совсем не вяжется с жарким взглядом, который прожигает насквозь.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
— Ну нет, — решается Ёсан, снова обнимая Сонхва за талию. — А то вдруг ты потом передумаешь.
— Не передумает, — вдруг подаёт голос Чонхо. — Вы продолжайте, продолжайте.
Ёсан чувствует, как последняя клетка его мозга сдаётся под напором обстоятельств и лопается, оставляя в голове блаженную пустоту и ощущение полной безнаказанности.
— Или присоединяйся, или умолкни, — хмыкает он, и целует Сонхва снова, не давая себе задуматься над собственными словами. Впрочем, судя по мягкому тихому смеху, эти слова Чонхо и так всерьёз не воспринимает.
Получив завуалированное согласие, Сонхва мягко и ненавязчиво опускает руку к штанам, осторожными быстрыми поцелуями спрашивает разрешения и расстёгивает ширинку, касаясь — нет, сжимая — так, что Ёсану становится как-то всё равно и на Чонхо, и на кальян, и на звукоизоляцию кабинок. А потом он наклоняется к уху Ёсана и мягко прихватывает губами мочку.
— Неплохо. Позволишь?
Честно, Ёсан готов позволить ему убить себя, а Сонхва вряд ли станет делать именно это.
— Смазку не забудь, — снова вклинивается Чонхо. И почему-то Ёсан почти уверен, что у него с собой есть.
— Я не собирался… — начинает было он, на что Чонхо с цоканьем закатывает глаза, и это видно даже через дым, а Сонхва чуть улыбается и прижимает пальцы к его губам.
— Я собирался.
О. Боги. Ёсан замирает, ошарашенно уставившись на Сонхва, и забывает моргать, удостаиваясь из-за этого короткого смущённого хихиканья.
— Если ты против, мы все ещё можем остановиться на поцелуях.
— Хён, ты пьян.
— Не настолько, чтобы потерять над собой контроль, — закатывает глаза Сонхва, и Ёсан недоверчиво щурится.
— А что это сейчас было с Чонхо?
— Потом объясню, ладно? — ласковые бережные пальцы будто сами по себе гладят его член через ткань белья, и глаза у Сонхва такие невинные и просящие, что Ёсан сдаётся. Не то чтобы он и до этого сопротивлялся, конечно — но уж кого-кого, а самого себя он с лёгкостью убеждает в обратном.
— Ладн-охх, — он невольно закусывает губу и жмурится, стоит Сонхва сжать пальцы снова.
— Хочу попробовать, — раздаётся у самого его уха, а потом тёплая тяжесть с бёдер исчезает, и вот Сонхва уже обнимает его за голень, заставляя расставить ноги шире. Вот же ж блядь. Ёсан с хлопком закрывает глаза ладонью.
— Хён, пожалуйста.
— Как скажешь, — мурлычуще шепчет Сонхва. Когда он успел спустить его бельё, остаётся загадкой.
Ёсан вздыхает, краснея сильнее, а выдохнуть уже не может: Сонхва придвигается ближе и, абсолютно невинно заправив прядь волос за ухо, надевается на его член ртом до конца, сжимая губы и втягивая щёки. Хочется сдвинуть штаны ниже — наверняка молния царапает подбородок — но Сонхва протестующе мычит и перехватывает его руку за запястье, чтобы… боже. Ёсан бессильно стонет, покорно зарываясь пальцами в волосы Сонхва, и невольно толкается вверх.
— Ох, чёрт, хён, прости…
Сонхва выпускает его изо рта с ужасно пошлым громким звуком и смотрит так, что Ёсану становится стыдно непонятно за что. Опираясь на колени, он медленно поднимается и наклоняется ниже, так, что можно видеть морщинки на его влажных от слюны губах.
— Ёсан-и. Пожалуйста. Всё под контролем. Если ты будешь осторожничать, у нас ничего не выйдет, — мягко поясняет Сонхва, снова берёт его за руку и кладёт ладонь себе на затылок. — Ты понял?
Сложно не понять настолько прямой намёк. Сложнее, правда, уговорить себя действовать. Ёсан, сглотнув, кивает, сжимает пальцы в волосах и давит рукой вниз.
Кажется, Сонхва только это и нужно было: он охотно опускается на колени и открывает рот, широко и мокро проходясь языком по всей длине, прежде чем снова взять сразу до конца. И где только научился… Ёсан из любопытства давит сильнее — и Сонхва пропускает в горло, утыкаясь носом в пах, и даже не давится, только закрывает глаза и сильнее сжимает губы, заставляя сомневаться в своей выдержке.
— Блядь, хён, ты… — Ёсан давится воздухом, когда кончик языка давит под головкой, и тихо стонет сквозь собственную ладонь. Снизу слышно довольное мычание, а где-то на периферии — тонкий треск разрываемой фольги.
Напоследок Сонхва снова проходится языком, собирая собственную слюну, и звучно облизывается.
— Надо будет повторить, — у него голос глубже, воздушнее, чем раньше. Ёсан краснеет снова, кажется, не только ушами и шеей, а вообще всем собой. — Но только если ты захочешь.
«Мне бы после этого вечера выжить, а ты уже о следующем», — думает Ёсан, отстранённо наблюдая за тем, как чужие тонкие пальцы раскатывают презерватив по его члену. Сонхва пристально смотрит, то ли оценивающе, то ли любуясь, то ли прикидывая собственные силы.
— Если что, это не обязательно, — решает уточнить Ёсан — и ему достаётся хлёсткий удар ладонью по низу живота опасно близко к чувствительной головке.
— Я не сахарный, — отбривает Сонхва, расстегивая собственные джинсы. Пара секунд — и он в одной лишь футболке перекидывает ногу через его бедра и встаёт на диван на коленях, почти упираясь стояком в грудь. — Сдвинься пониже, а то неудобно будет, — говорит он уже мягче, а потом протягивает ему дозатор со смазкой. — Я чист, — он пожимает плечами так обыденно, будто они обсуждают рабочие планы. — Но буду благодарен, если ты меня растянешь.
Смущение Ёсана медленно слабеет под этой непосредственной бесстыдностью, и в этот момент погибает полностью.
Послушно съехав ниже по обивке дивана, он обнимает Сонхва за талию одной рукой и заводит вторую вниз, выдавив на пальцы столько смазки, чтобы уж точно хватило. Один входит слишком легко, а Сонхва даже не вздрагивает, только выдыхает чуть громче, чем обычно, поэтому Ёсан сразу добавляет второй. Через несколько тихих и безумно смущающих минут, наполненных мокрыми скользкими звуками, поцелуями и едва слышным «разведи их внутри, Ёсан-и», сказанным прямо на ухо, Сонхва подаётся назад уже на три пальца и выгибается в пояснице так, что Ёсану даже смотреть на это больно. На его плечах наверняка останутся синяки от пальцев, но насколько же сейчас ему всё равно.
— Разверни его, — вдруг раздаётся со стороны второго дивана. Чонхо подходит, разгоняя рукой дым, и широко ухмыляется. — Что? Ты сам саказал: или я молчу, или присоединяюсь. Я выбрал. Пусть Сонхва сядет к тебе спиной.
Это плохая идея. Это очень, очень плохая идея. Ёсан забывает дышать, глядя на линию позвоночника под задравшейся футболкой и ямочки на пояснице. Переводить взгляд ниже кажется чуть ли не святотатством, что, в целом, никак не мешает Сонхва опуститься на его член с длинным низким стоном и откинуться ему на грудь.
— Не тяжело? — мурлычет он, поворачивая голову и задевая губами его нос.
Ёсану хочется сказать, что такую тяжесть он готов носить всю жизнь.
Чонхо же не теряет времени и в этот раз сам встаёт перед Сонхва на колени, складывая ладони на голые бёдра. Почему-то тот факт, что сам он полностью одет, вгоняет в краску только больше.
А Сонхва упирается пятками в диван и подаётся вперёд и вверх, воздушно певуче выдыхая, и Ёсан может только держать его за талию, помогая двигаться и пытаясь не сгореть от смущения — о, оно ещё осталось, оказывается, — от размеренных шлепков кожи о кожу, особенно когда к этим звукам добавляются другие, влажные и ещё более пошлые, а Сонхва стонет громче, сжимаясь на нём и откидывая голову на плечо.
Остатки здравомыслия помогают удержаться от укуса в напряжённую карамельную шею, и Ёсан ограничивается поцелуем, слишком лёгким, чтобы Сонхва заметил. Но он замечает — и поворачивает голову, чтобы поцеловать. Наверняка не слишком удобно, толком не развернуться, но Сонхва как будто не хочет останавливаться, коротко в ритм движениям выстанывая ему в рот что-то нечленораздельное и наверняка не слишком цензурное.
— Я так… не кончу, — неслышно шепчет он в губы. — Можно я лягу?
Внизу Чонхо со звонким и ужасно пошлым звуком выпускает его член изо рта. Паршивец, у него даже волосы не растрепались, а щёки не покраснели. На припухшие блестящие губы Ёсан смотреть не решается.
— Ложись, — кивает Чонхо, садясь на пятки и чинно складывая руки на коленях. Выглядит он при этом всё равно как тот, кто контролирует ситуацию целиком, и Ёсан даже не против. Осторожно приподняв Сонхва, он укладывает его спиной на диван и с тихим коротким вскриком подаётся вперёд, почувствовав крепко обхватывающие его талию ноги.
— Хён, ты…
— Всё ещё не сахарный, не рассыплюсь. Давай, Ёсан-и, — Сонхва дышит чуть тяжелее и быстрее, и кусает нижнюю губу, а в его глазах — сплошное звериное желание пополам с нежностью.
Последние несколько минут стираются из памяти Ёсана, будто их и не было никогда. Свидетельством тому, что что-то всё же произошло, служит только Чонхо, утирающий уголки губ с невозмутимым видом, будто воды хлебнул, и разметавшийся по дивану Сонхва, раскинувший ноги в стороны, весь красный и запыхавшийся. Своё собственное дыхание Ёсан замечает не сразу, а заметив, закашливается и жмурится, утыкаясь лбом в живот Сонхва.
Он даже не удивляется, когда Чонхо выученным движением снимает с него презерватив и протягивает ему упаковку влажных салфеток. Смущаться тоже не особенно получается: ещё бы, после такого-то. А Сонхва, едва дождавшись, пока закончится это смешное подобие гигиенических процедур, тянет Ёсана за ворот кофты на себя и обнимает за шею, сжимая так, что приходится беспомощно постучать его по плечу.
— Даже если это было в первый и последний раз, я рад, — шепчет он в ухо, и Ёсан возмущённо вскидывается.
— В смысле — в последний?!
Сдвоенный смех Сонхва и Чонхо служит лучшим ответом.
***
Уже одетый, Ёсан почти лежит, свернувшись клубком, под боком у Сонхва, и сонно сверлит взглядом тихо бурлящий кальян.
— И всё-таки. Что это было? — задумчиво тянет он. — Я не про секс, а про фокусы Чонхо. Даже не знаю, кому из вас адресовать этот вопрос.
Коротко булькнув кальяном, Чонхо, всё так же сидящий на другом диване и всё так же полностью одетый, выпускает тонкие струи дыма через ноздри.
— Ничего особенного. Просто в какой-то момент, пару-тройку лет назад оказалось, что у хёна есть ма-аленький такой, — он показывает пальцами, сводя указательный и большой почти вплотную, — кинк на подчинение. Или на послушание. Хотя на послушание, наверное, всё-таки у Юнхо, — между делом отмечает он будто бы сам себе, но Ёсан всё равно давится воздухом. — И так получилось, что я могу ему с этим помочь. Только и всего.
— И… часто вы так? — Ёсан поворачивает голову к Сонхва, который выглядит уже куда более трезвым и парадоксально более мягким, чем до этого. На вопрос он лишь спокойно улыбается и пожимает плечами, а потом треплет Ёсана по волосам и легко тычет в родимое пятно.
— Может, раз в месяц. Может, чуть чаще. В зависимости от загруженности рабочего графика. Это даже не секс.
— Ну, не всегда, — буднично уточняет Чонхо после очередной затяжки. — Иногда тебе нужно и это.
Они оба ведут себя так, будто это всё в порядке вещей. ничего особенного, просто… просто почти бдсм, смешанный с сексом, между двумя коллегами и друзьями.
— Вау, — только и может сказать Ёсан после нескольких минут мучительного молчания. — Никогда бы не подумал. Хонджун или Юнхо — ладно, но не ты. Вау.
— Тебя самого в этом списке тоже не было, — замечает Чонхо. — А теперь там мы оба.
— Я не… не командую хёном!
Тишина вместе с дымом заполняет комнату, и кроме своего собственного сердцебиения Ёсан ничего не слышит. Ровно пока над ухом не раздаётся тихое и полное надежды:
— А хочешь?