Мне снились странные сны. Обрывочные, нелепые, похожие на бред. Но тем не менее периодически — пару раз в месяц, иногда чуть реже, а иногда чуть чаще я видела это странное место. Подземелье с его запутанными коридорами, ветвистыми туннелями, низким потолком, с которого капала вода. Я просыпалась чаще всего тогда, когда во сне достигала двери — большой, широкой, деревянной, с засовом, который надежно удерживает то, что скрывается там, внутри.
От таких снов мне было страшно. По утрам я чувствовала себя разбитой и с трудом собиралась на работу. Я не знала, отчего это все снится и что мое подсознание хочет мне сказать. Обычно я никогда не интересовалась подземельями, кладами и всем таким, мне это совершенно не нужно. И диггерством я тоже никогда не занималась, у меня не было тяги лезть под землю. Но поди ж ты, это снилось и снилось снова.
До тех пор, пока однажды я во время прогулки не забрела в незнакомый мне район с одной недостройкой или заброшкой. В общем-то, это было старое полуразваленное двухэтажное здание, которое то ли недоделали, и оно посыпалось, то ли недоразрушили и предоставили этим заниматься времени, ветрам и дождю. А также активным подросткам, которые разбили окна и обрисовали все доступные им стены граффити.
И меня почему-то потянуло туда, к зданию, к этому странному месту, застывшему во времени. Я понимала, что делаю глупость и здесь можно натолкнуться на что угодно — от бродячих злых собак до брошенных наркоманами шприцов, но все же пошла туда. Я отыскала свободный от обломков стен проход и стала осторожно пробираться между кусками штукатурки, кирпичами, горами мусора от недальновидных местных обитателей. На счастье, мои кроссовки были достаточно крепкими, чтобы не бояться поранить ногу о стекла, коих тут хватало. Почему и для чего здесь били бутылки, оставалось загадкой.
Наконец я прошла первый этаж почти до конца и нашла лестницу, ведущую в подвал. Дверей здесь не было, скорее всего их уже давно выбили и сожгли на костре или забрали на дачу. В любом случае, мне ничего не мешало спуститься ниже. На удивление, на лестнице не осталось мусора, словно бы сюда вообще никто не заходил. Чем дальше я спускалась, тем больший слой пыли колыхался от моих шагов. В конце концов я расчихалась, когда спустилась в самый низ. Подвал был точно так же заставлен всякой ерундой еще в давние времена. В нем стояли шкафы, какие-то ящики, старые пустые железные сейфы и прочая ерунда, которую выбросить не могли из-за документов и запихнули в подвал, да так и забыли. В самом дальнем углу подвала был провал, который вел в подземелье. Здесь уже свет не проникал через мелкие окошки, и мне пришлось включить фонарик на телефоне, чтобы подсвечивать себе дорогу.
Я понятия не имела, зачем меня потянуло в эту глушь, тем более под землю, и справедливо опасалась, что могу нарваться здесь на бомжей, наркоманов или еще каких-то антисоциальных личностей. А еще подумалось, что в таком месте должны быть в изобилии крысы, ведь здесь уже стало сыро и прохладно. На мое счастье, с крысами мы не встретились.
В подземелье уже начали появляться разветвления и ходы. Сначала я не обратила внимания, но потом испугалась, что потеряюсь и никогда не найду дорогу наверх. Поэтому достала помаду и стала рисовать ею стрелочки назад, туда, откуда я пришла, чтобы потом не растеряться на выходе. Даже сделала несколько пометок в стиле «выход там», чтобы уж точно не потеряться. Сейчас мне стало страшно, но меня словно какая-то сила гнала вперед. Я мерно шагала, чтобы не устать, но остановиться не могла и шла, и шла все дальше и дальше, углубляясь в какие-то совсем уж дальние дебри. Стрелочки я старалась рисовать через каждые двадцать-тридцать шагов, но периодически сбивалась со счета.
Наконец, когда мои ноги уже стали болеть от усталости, а страх превысил идиотское притяжение куда-то в неизвестность, я повернула в какой-то проход и замерла перед дверью. Большой крепкой деревянной дверью с засовом. Мне показалось символичным, что засов находится с моей стороны, то есть, со стороны выхода. Это значило, что там внутри кто-то что-то запер и не хотел, чтобы это что-то вышло наружу. Но действительно ли это так?
Я с большими усилиями сдвинула засов и наконец смогла открыть эту дверь. В нос мне ударил затхлый вонючий воздух, правда, сырости уже не ощущалось, скорее ощущалась сухость. Излишняя сухость для такого места. за дверью оказалась комнатка практически без ничего. Лишь на постаменте ровно по центру стояла картина. Я осветила ее фонариком и удивилась — эта картина походила на те, которые рисовали по древнегреческим мифам — красивая женщина с длинными шатенистыми волосами, полностью обнаженная, держала на руках младенца. Тоже голого и явно недовольного тем, что его не отпускает мать. Они стояли на фоне моря, я сначала подумала, что так художник изобразил Афродиту, но потом присмотрелась и поняла — над головами женщины и ребенка слабо золотились нимбы.
Подумав, я аккуратно сняла картину с пьедестала и понесла наружу. Мой путь был таким же длинным и извилистым, но благодаря стрелочкам я хотя бы знала, куда идти и в какую сторону поворачивать. Когда я вышла на улицу, уже порядочно стемнело, так что мне и дальше пришлось подсвечивать себе фонариком дорогу до самого дома.
При свете ламп оказалось, что картина лишь слегка потускнела со временем. Так-то она отлично сохранилась, нигде не промокла и не попортилась плесенью. Я водрузила картину на комод — самое почетное по моему мнению место — протерла от пыли и обнаружила, что она совершенно чистая, будто и не простояла неизвестно сколько лет в том кошмарном месте под землей.
Так картина там и осталась стоять до тех пор, пока однажды ко мне в гости не пришла подруга. Пожалуй, я и забыла о том, что не рассказывала никому эту историю, да и картину стала воспринимать как само собой разумеющуюся и считала ее обычным предметом интерьера. Но подруга увидела ее сразу, ее взгляд прикипел к картине так, словно она уже не могла от нее оторваться.
— Это ж сколько деньжищ можно получить! — все приговаривала она, то и дело поглядывая на картину. Я уже начала беспокоиться от такой активности, поскольку мне и в голову не пришло продавать такую красоту. Тем более, мне никто не поверит, что я ее нашла, решат, что украла, начнут расследовать, копать, проверять — зачем мне все эти проблемы?
Но подруга все не унималась, и я едва смогла выпроводить ее домой. А ночью… ночью, когда я поднялась, то при свете фонарика увидела нечто такое, чего вовсе не должно быть.
Я включила свет и обомлела — нарисованная на картине женщина плакала кровавыми слезами. Тонкие красные полоски от капелек тянулись до самой рамы и… стекали на комод. Я стерла капли салфеткой, но из глаз женщины показались новые. Это было удивительно — картина замироточила, как некоторые иконы. Конечно же я осмотрела ее всю, перевернула, поискала хоть какие-то намеки на резервуар, из которого могло что-то вытекать, но ничего такого не нашла.
Я оставила картину как есть. А утром снова прибежала подруга, почти оттолкнула меня с порога и кинулась к картине.
— Давай ее продадим! — предлагала она. — Это же деньги, ты таких во веки не заработаешь! Я найду покупателя.
— Да ну как можно-то? Это же… это же искусство, — не выдержала я, глядя на нее. На ее лице горели азартом глаза, она отчасти выглядела безумной.
— Да вот так, тысячи людей продают и покупают картины, это нормально. Тем более, она же… необычная такая. Почти как икона.
— Я не могу ее продать. У меня нет документов и вообще. Не хочу. Картина не продается, — я скрестила руки на груди, тем самым показывая, что мое мнение оспаривать бесполезно. Это моя картина. Я ее нашла, я ее принесла домой и я ею и любуюсь.
К этому моменту вся кровь на картине исчезла, словно ее и не было никогда, так что подруга не знала о кровавых каплях.
— Ну, мы еще посмотрим, — выдохнула она. — Но как хочешь. Ты могла бы серьезно разбогатеть.
— Не в деньгах дело, — ответила я, пристально следя за нею, чтобы она не украла картину.
— Да ты же не верующая и никогда не верила, — отмахнулась подруга. — Ну ладно. Будем считать, что этот раунд за тобой.
Она вышла, оставив меня наедине с картиной. Я присела рядом с ней и легонько провела пальцами по раме. Мне показалось, или за спиной женщины стало всходить солнце? Цвет неба слегка изменился.
— Ну вот, надо тебя где-то спрятать, чтобы они с покупателем ничего не вчудили. Что-то мне кажется, что она уже нашла кого-то.
Картина согласно бликнула и… изменилась. Теперь на ней была изображена все та же женщина, только одетая, ребенок тоже оказался замотан в цветные пеленки, нимбы пропали, будто их и не было. Старая рама скрипнула.
Я поставила ее на комод обратно и… картина словно подернулась дымкой. Я ее видела, но уже как-то нечетко и не слишком явно. Она будто замаскировалась.
— Ну и отлично, целее будешь. Только больше не плач, не стоят они твоих кровавых слез.
Я погладила ставшую блеклой и похожей на плохой металл раму и оставила картину как есть. Пожалуй, я действительно смогла ее отстоять, пусть и ненадолго.