В ад перед тобой, в рай после тебя
pyrokinesis & BOOKER - в ад только перед тобой в рай только после тебя
Ему не нужно включать свет, чтобы понять, что она снова здесь. Не прикованная к батарее, не жонглирующая острыми ножами на кухне, а в ванной, наполненной целиком прохладной водой и украшенной цветами, а внутри — она. Мерзкая паскудница, что каждый раз пытается сделать своим друзьям, а тем более ему, откровенную подлянку, испоганив настроение до самого вечера. Запястья в крови, тонких, ровных порезах, словно по линейке, и вода понемногу окрашивается в бледно-розовый цвет. Ее черные волосы влажные и обрамляют лицо, на котором сейчас кривая ухмылка. И сине-красные глаза лихорадочно блестят в полумраке, обращаясь к свету, что выскользнул из-за приоткрытой двери вслед за высоким брюнетом.
Вин Аллилуйя, семнадцать лет, маг первого класса и любитель портить настроение своими попытками самоубийства. От одного ее имени обычно невольно бросает в дрожь, потому что следом за ее именем вспоминаются абсолютно пустые, стеклянные глаза, не способные приобретать какого-либо иного, живого оттенка. Она словно давно уже мертва, утратила смысл собственной жизни.
— Ох, Сугуру, — как иглами по доске, мурашки по коже забегают под рукава формы, до чего омерзительно, — Я уже заждалась. Мне надоело тут сидеть, помоги.
Гето не имеет и малейшего понятия, что им движет каждый чертов раз, но в любом из случаев, сквозь ругань, он вновь перебинтовывает новые раны подруги. И с каждым разом она все больше начинает походить на мумию. Вытягивает руку, шевелит пальцами, оценивая работу уже далеко не дилетанта в делах оказания первой помощи, и поднимает на Сугуру взгляд. Пустой, пронизывающий холодным ветром, всего на несколько коротких мгновений. По кончикам пальцев пробегают мурашки и парень не может отвести взгляда от этих глаз и только больше начинает ненавидеть Вин целиком и полностью. И когда девушка открывает рот, когда кривит губы, когда нарушает тишину своим хриплым смешком и такой бесцветной благодарностью — Аллилуйя скорее бы предпочла истечь кровью, но ошиблась ванной комнатой, может быть и не только ей. Сколько бы Гето себе ни твердил, сколько бы ни пытался себя пересилить — ему не хочется видеть смерть подруги так скоро. Он жаждет увидеть налитые кровью разбитые глаза, он хочет, чтобы Вин захлебывалась кровью, и вопреки своим хотелкам, как дура цеплялась за жизнь кончиками пальцев. И этого хочет не только Сугуру. Помимо него Сёко и Сатору хотят вдребезги разбить представление Вин о самой себе, они втроем хотят ткнуть Аллилуйю лицом в самые настоящие, неподдельные эмоции.
Но возможно ли это?
***
В глотке Гето клокочет его собственное сердце, перекрывает доступ к кислороду, голова начинает гудеть, и ноги становятся свинцовыми, не позволяя даже сдвинуться с места. Сугуру не единожды говорили, что ему к лицу значительно больше пойдут какие-нибудь роскошные кимоно— нежели синяки и ссадины на лице, что оставались после тренировок и миссий.
Лицо Вин остается практически непроницаемым, в то время как парень не может остановить свой хохот. Это не истерика, скорее, так ему проще выразить свое желание окрасить лицо подруги в кроваво-красный цвет, и превратить в самое настоящее месиво, но пока ему лишь приходится себя сильно ограничивать — несколько глубоких царапин, пара синяков и рваная одежда. Сугуру хочет, чтобы Аллилуйя смотрела на него, как на соперника, чтобы жадно хватала ртом воздух и ругалась сквозь зубы.
— Ну, давай же, Вин! — голос брюнета срывается на хрип, что он и сам не заметил, даже после этого внимания не обратил, а сразу ринулся вперед, нанося новый удар, собрав всю свою злость в кулаке.
Даже от фанерной стены эмоциональной отдачи будет больше, чем от девушки.
***
В воздухе стоит запах пороха и слабый оттенок яблока и мяты; Сугуру направляет щетку из стороны в сторону, скользя вдоль верхнего ряда ровных зубов, он склоняет голову вбок и уворачивается от еще одного выстрела. Пуля пролетает почти у самого его уха. Аллилуйя уже долгое время лежит в ванной, дурачится с проклятой техникой, но уже достаточно, чтобы ее пальцы, при малейшем движении, захрустели. Гето целиком пронимает, мятная капля падает на ковер и быстро впитывается, оставляя после себя слабое светло-зеленое пятно; Вин же, перевернувшись на спину, тихо смеется, неотрывно следит глазами за падающими каплями воды с мокрых волос друга, следит, как его ресницы дергаются от каждого вдоха, и плавно склоняет голову вбок, аккурат под дуло пистолета. Еще такое горячее после трех выстрелов несколько мгновений назад.
— Как и всегда, Су-гу-ру, — пропела Аллилуйя своим голосом, подавляя хохоток, хоть и не шибко стараясь, — От тебя пахнет просто безупречно, учуяла аж из кухни, — ее узловатые пальцы касаются оголенной щиколотки брюнета, ползут вверх, подобно паукам, и обхватывают тугим кольцом, вынуждая Сугуру ощутимо резко вздрогнуть и дернуть ногой в попытке стряхнуть с себя девушку. Но тщетно.
Сугуру оказывается рядом с ней, с отбитыми коленями о кафельный ледяной пол, со ртом, набитым слюной и зубной пастой, с неподдельным желанием прибить Вин прямо здесь и сейчас, вогнав в глаз зубную щетку, что сейчас остатками пасты активно пропитывала рядом лежащий ковер.
— Скажи мне, дорогой друг, — шепот Вин пронизывает до костей подобно ледяному ветру, и пускай Гето остается распаренным после душа, пускай в этой комнате ужасно жарко и капли пота проступают на лбу, брюнет все равно не перестает ощущать страшный мороз, скользящий по коже. Ему кажется, что он не слышит ничего, даже отклика собственного сердца.
— Скажи, какого цвета мои глаза? — и только после этих слов, оно начинает биться вновь.
— Таких цветов нет в природе, Вин.
***
Спустя несколько лет Вин исчезла из жизни Сугуру. Исчезла, оставляя после себя трепетное волнение на несколько недель. Брюнет думал, что его подруга подобно черту из табакерки выскочит в самом неожиданном месте, что она обязательно где-то спряталась, что-то замыслила, снова желая разыграть и вывести Гето из равновесия. Вин делала так очень часто, каждый раз при их встрече, каждый раз во время тренировки, Аллилуйя только и делала что угодно, чтобы посмотреть, как внутри парня все закипало.
Сугуру оборачивался, ощутимо вздрагивал от собственной тени и лихорадочно искал фиолетовыми глазами среди толпы, среди пустоты и непроглядной тьмы в узких переулках поздней ночью.
На несколько лет Вин Аллилуйя оставила после себя ощущение волнительного ожидания, слабый оттенок страха и, быть может, даже облегчения. Сугуру зажигает свет, проверяет на автомате каждую комнату, распахивая судорожно дверцы шкафов, карабкается на табуретку, чтобы прошерстить пустые коробки на верхних полках. Эта сука может спрятаться где угодно, ей даже хватит ума свеситься с балкона, а потом монотонно так скулить в ночи, мешая брюнету спать.
Сугуру цепляется пальцами за ледяные прутья, жмурится от сильного ветра и поджимает губы. Он не знает, как долго просидел на балконном полу, но он точно не сразу осознал, что все это время безумно хохотал.
— Истинный страх я испытывал лишь когда смотрел в твои блядские глаза.
***
— Ты думаешь, что сможешь сломать меня, мелкая сучка?
Стирая с губы кровь, Сугуру отклоняется назад и выпрямляется. Это не тренировка, теперь нет, теперь же он может назвать это боем на смерть. И даже если Вин успешно уворачивается от проклятых духов Гето, то от ударов кулаков будет уворачиваться в разы сложнее. Но Аллилуйя улыбается, широко, подобно довольному старому коту, и приближается на шаг, два.
— Ох Сугу, я думаю, что уже сломала тебя.
Брюнета прошибает в пот и он, глотая вязкую слюну, осознает, как же она права. Гето был сломан с самого начала.
В слабом полумраке сверкают лезвия метательных ножей, цепляют ткань, бледную кожу, падают на землю; дыхание сбивается, вновь обрушиваются удар за ударом. Почему-то каждый раз во время их «тренировок», Сугуру надеялся, что сможет себя освободить, разбив эти цепи.
Но кто же знал, что это его и погубит?
Гето касается пальцами ее груди, надеясь сейчас, без прямого контакта с кожей, одним ударом вбить Вин в самую дальнюю стену позади, но он полностью теряет над собой контроль, когда слышит этот пронизывающий до мозга костей шепот возле уха.
— Медлишь, Сугу.
И вместо Аллилуйи к стене летит уже сам Гето. Внутри будто в один миг все вжалось в спину, смешалось, и поочередно полопалось, срывая с губ хрипы, окрашивая их в рубиновый цвет.
Брюнет чувствует, как его руки дрожат, как Вин пытается заставить его обхватить рукоятку одного из метательных ножей лежавших рядом, и приставляет к собственному горлу.
Пальцы Вин смыкаются крепче на ладони Сугуру, когда взгляд стекленеет, она уже почти полностью растаяла в его глазах, оставаясь лишь слабым сотрясающимся в беззвучном рыдании силуэтом. Гето до самого конца не понимал, почему, почему Вин так жадно цепляется за возможность умереть, почему вдавливает лезвие себе в горло, но даже не смеет протыкать. Сугуру лишь только на периферии слуха улавливает собственное имя срывающимся голосом.
«Никогда бы не подумал, что ты, Вин, способна кричать.»
Неужели единственным способом разорвать этот порочный, блядский круг — это позволить ему нанести удар?
Но только теперь, цепляясь за ускользающий разум, Сугуру приходит к единственному осознанию того, чего Вин боялась больше всего на свете.
Вин Аллилуйя боится умирать в одиночестве.