Гастон ценил вещи, по крайней мере большинство из них. Для него предметы быта были необходимостью, требовавшей к себе некоторого внимания, чтобы служить дольше. Чем-то само-собой разумеющимся, но без чего жизнь станет куда неудобнее. Он не отличался прижимистостью, но и расточительность ему так же не была свойственна.

Отец, упокойся его душа с миром, частенько говорил ему:

― Доброе ружьё требует чистки, как добрая девушка – комплимента.

Это и подобные ему сравнения предметов с людьми в какой-то степени построило его мировоззрение, однако общение с неодушевлёнными вещами было ему чуждым. Это к лицу Белль или её чудаку папаше, который буквально одними словами пытался уговорить свои изобретения работать. Откладывая инструменты в сторону, он ласково проводил по монструозным уродливым машинам рукой, словно гладил коня перед дорогой. Было в этом жесте нечто пугающее и ненормальное.

Однако откровенно наплевательское отношение к предметам быта или их запущенность, вызывали в мужчине некоторое негодование. Казалось, что долгой службы этих ржавых, изъеденных жуками и покрытых плесенью вещей их хозяева попросту не заслуживают. Мало кто действительно понимал, что только люди в состоянии позаботиться о себе сами.

Одна из его сестёр, будучи ещё ребёнком, любила выдумывать и говорить, что однажды все обиженные своими хозяевами вещи оживут и начнут отравлять жизнь своим обидчикам. Кто бы мог подумать, что глупые детские фантазии окажутся от истины не далеко.

Старые чайники и щербатые чашки, ржавеющие и скрипящие своими витиеватыми железными руками канделябры, часы, тикающие как попало, и ощипанные метёлки ― всё это казалось каким-то нереальным. Парадом нечистой силы, сошедшим со старинных свитков, что Гастон краем глаза видел в коллекции своей сестрицы, которой повезло выйти за одного состоятельного немецкого врача. Толпа этих монстров шумела и бесчинствовала в богом забытом замке. Шипела и кидалась на людей метла, старые гардины душили зазевавшихся, а чайник со скрипучим смехом поливал их кипятком.

Гастон какое-то время просто стоял посреди этого бедлама, опустив оружие, не в силах шелохнуться, и пытался убедить себя в том, что он трезвый. Эти вещи с человеческими глазами, несуразно прилепленными к ним каким-то извращённым скульптором, пугали до дрожи одним своим видом. Они двигались дёргано и нервно, словно в припадке прыгали на искривлённых отростках, что заменяли им ноги. Бормотали что-то мало разборчивое в общей какофонии криков и стонов. Если бы демоны вдруг решили бы устроить парад в честь кельтского Самайна, то эти адские придумки были бы первыми в колонне нечисти.

Казалось, что это безумие может существовать только на дне бочки крепкого спиртного.

***

― Сказать честно, не думал, что когда-нибудь увижу нечто столь пугающее и жалкое одновременно, ― подытожил свой путаный рассказ Гастон, глядя куда-то перед собой. ― Чем больше я думаю об этих тварях, тем менее удивительной кажется мне их злоба. Их желание испортить людям жизнь. Их жажда мести… Можно сказать, я их понимаю.

― Понимаешь? ― удивился голос. ― Этих порождений зловещей долины, что, по твоим словам, напали на вас?

― Не просто напали, ― поправил Гастон с какой-то странной ухмылкой. ― На одного из моих приятелей прыгнул с балкона дубовый шкаф, забитый вещами. Его кости переломало, а внутренности перемешало до состояния каши. Но, знаешь, в этом есть некая справедливость. Стенли хозяином был ужасным. В его доме хромала каждая табуретка, я уже о шкафах молчу. Всё изъедено термитами и тронуто гнилью. В том, что мебель начала желать ему смерти удивительного для меня мало.

Белёсые глаза Голоса глядели на Гастона в упор, но от чего-то растеряли над ним всю власть. Существо в иссиня-чёрном балахоне, совершенно перестало понимать его.

― Звучит так, словно старая рухлядь для тебя ценнее живых людей, ― произнёс Голос.

Гастон не посчитал нужным ответить на этот выпад. В конце концов, некоторые вещи просто бесполезно объяснять.