Идеальный маленький домик в лесу. Бывшее жилище лесника.

Обитель идеальной маленькой старушки, чьи седые волосы были уложены в идеальную причёску и спрятаны под чепец, а кружевной воротничок платья отстиран до ослепительной белизны и накрахмален до хруста. Перед посещением этого места охотник специально до блеска начистил свои сапоги и пряжку ремня.

Гастон невольно поморщился при виде этого излишне аккуратного места, в котором, казалось, даже овощи в маленьком огороде были посажены под линейку, на столько нереалистично идеально ровными были эти грядки. В маленьком домишке царил порядок: полы, покрытые лаком, блестели от чистоты, книги рассортированы на полках, словно солдаты на параде, цветы на подоконниках цвели идеальными пышными бутонами. Всё как по учебнику домоводства. Несовершенству здесь места явно никогда не находилось. А уж если малейший намёк на хаос и появлялся когда-то, то моментально был устранён. Вид опрятной кухни, стола, покрытого кружевной скатертью, и отмытых до стерильности чайных чашек не вызывал у мужчины чувства уюта.

― Я так рада что ты навестил меня, ― голос женщины скрипел словно не смазанное колесо телеги. Передвигалась она крайне медленно и с большим трудом. Всегда держала наготове белый платочек, чтобы прикрывать им рот во время кашля.

― Давно пора было, ― Гастон улыбался без особого энтузиазма, даже не пытаясь скрыть всю фальшивость своей улыбки. Старушка явно была достаточно слепа для того, чтобы не различать выражение на лице, не то что особенности мимики настоящей и поддельной. Главное создать видимость. Чтобы мутные очертания чужого лица в её глазах складывались в улыбку.

― Кристин много рассказывала мне о том, что с тобой происходит, когда навещала меня, ― старушка смахнула со своего фартука невидимые пылинки, после того как поставила на плиту маленькой буржуйки чайник. ― Она такая славная девочка. Помогала мне пока тебя не было.

Гастон сделал вид, будто не услышал этих укоризненных ноток в голосе матери. Он ведь мужчина, а мужчины все поголовно дуболомы и ментальные брёвна, которые не в состоянии отличать оттенки речи и мимики. Так он говорил себе успокоения ради, глубоко вдыхая.

«Тебе послышалось. Можно подумать ты различаешь эти интонации».

― Я рада что с тобой всё в порядке, ― произнесла она, медленно усаживаясь на свой стул и поправляя складки юбки. ― Теперь ты снова будешь меня навещать и помогать своей старой матушке. А то негоже маленькой девочке вроде Кристин тяжёлую работу делать.

― Разумеется, ― буркнул Гастон, едва сдерживая собственное недовольство и наступая на горло обиде. Вот уж что действительно негоже, так это мужчине обижаться на слова женщин, особенно таких старых и немощных. Мало ли какую глупость может взболтнуть эта больная седовласая старушка? ― Надо сказать спасибо Розетте и Виктору, за то, что так быстро подлатали, ― отозвался мужчина без особого энтузиазма. Не такой холодности он ожидал от собственной матери.

Нет, вы не подумайте, он не любил всех этих нежностей и постоянной заботы посторонних о собственном здоровье. Просто ожидал немного другого.

― Ты ведь уже поправился достаточно? ― спросила старушка, снимая бежевую салфетку с небольшой вазочки печенья и подвигая угощение Гастону, от которого тот, естественно, отказался.

Гастону было неуютно в этой девичьей опрятной клетке. Хотелось увидеть хотя бы небольшой беспорядок. Лепестки цветов, живописно опавших из расписных глиняных горшков на подоконник. Лёгкой копоти от языков пламени на чайнике. Хотя бы небольшой одинокой пылинке, осевшей на распятие, повешенное над изголовьем идеально заправленной кровати.

Ему казалось, что родители никогда небыли особо религиозными людьми. Так говорила ему память, но кто знает на сколько ей можно верить? В конце концов, он лишь начал вспоминать собственное прошлое и, если быть до конца откровенным, далеко не всё ему удавалось принять как реальность.

Гастон так и не сел за стол, предпочитая стоять у двери, окидывая взглядом домишко и размышляя над тем, как здесь помещались его родители, он сам и шесть сестёр. Небольшая мансарда перед входной дверью могла размещать кого либо только летом. Не оставляли же кого-то из домашних ночевать практически на улице и зимой, ведь так? Маленькая, едва заметная лестница за сервантом с посудой вела на чердак, в бывшие детские спальни, судя по всему. Подавив в себе желание подняться наверх мужчина спросил:

― Я могу чем-то помочь, пока я здесь? ― где-то в глубине души он надеялся на отрицательный ответ, хоть и прекрасно понимал, что это неправильно, не желать помогать немощной старушке. Хотя, если вдуматься, он не столько не хотел помогать, сколько не хотел слушать упрёки в свою сторону о не достаточно идеально выполненной работе. У старых людей своё видение ведения домашнего хозяйства, да и образа жизни в целом и делать работу как удобно другим они тоже не позволят.

― Ох, ну разве что яблоки собрать, ― пробубнила старушка. ― Я не хочу тебя сильно нагружать после твоей болезни, но сама я уже на эту яблоню не залезу. Её бы спилить дано пора, да у меня на сердце не спокойно всякий раз, когда я кого-то собираюсь об этом просить.

ЛеГьюм подхватил плетёную корзинку из мансарды и поспешил покинуть опрятное помещение. Всё что угодно, лишь бы оказаться в мире более реальном, чем этот идеальный, вылизанный до блеска пряничный домик из сказок. Может дело в состоянии матери? В конце концов, по его подсчётам она не должна была быть на столько старой и болезненной. Вот взять хотя бы старика Мориса. Тот ещё живчик для своих лет. Да, вполне возможно он был моложе этой старушки в опрятном чепце, но, если ему не изменяет память, не на столько. Может дело в прошлом? В пережитых бедах, выпавших на голову этой женщины, или в её муже? Отец вспоминался Гастону всё ещё смутно, но из того, что он, складывая остатки воспоминаний между собой, он получал образ человека максимально приземлённого и сурового. Едва ли на его узком лице с пышными усами могла бы появиться улыбка или намёк на удовольствие.

В попытке восстановить события прошлого Гастон даже обращался к местному кладбищенскому сторожу. Чудаковатый любитель крепкого алкоголя мог рассказать много интересных вещей за бутылку горячительного. Именно этот человек подтвердил слова Кристин о том, что на этом мрачном участке земли лежат его сёстры: близняшки Жули и Адель, погибшие в пасти волка, по пути от дома матери до их небольшого городка. Стоя в саду и собирая сочные красные яблоки Гастон думал про себя, что смерть в пасти волка в тот вечер была для них не такой страшной перспективой, как остаться ночевать в этом неправдоподобно идеальном маленьком домике детства.

― Когда ты успел так замараться?! ― всплеснула руками старушка, выведя Гастона из лабиринта собственных мыслей.

Мать уже разливала чай по чашкам, когда он вернулся из маленького и уже не столь нереалистично идеального садика с полной корзинкой яблок. Природа, ценящая спонтанность собственных творений, позволила ему сделать небольшую передышку от маленького прибранного женского мирка. Но этой возможностью он явно злоупотребил, раз нарвался на такой нетерпеливый возглас матери.

В отражении небольшого зеркала в простой оправе, висевшего на стене перед выходом в мансарду, Гастон бегло осмотрел своё лицо. Красавец, как и всегда. Разве что немного не выспавшийся, но этого подслеповатая старушка никак не могла заметить.

Женщина, смочив тёплой водой из чайника кончик полотенца, постаралась оттереть от его предплечья следы древесной смолы. Это на какое-то мгновение показалось ему забавным. Старушка с зоркостью орла замечала любую грязь на его одежде, но не в состоянии была разглядеть синяков под глазами. Наверное это даже к лучшему. По крайней мере не пришлось отвечать на дурацкие вопросы о самочувствии и уж тем более врать о том, что у него всё хорошо в этой жизни.

― Перестань, ― отмахнулся Гастон от матери, педантично стирающей эти мизерные частички грязи с его рук.

― Ну как же? Кто же полюбит такого неряху? ― прошелестела старушка, нервно сминая в руках влажное вафельное полотенце.

― Много кто меня любит в отличие от тебя, ― отмахнулся от женщины Гастон. Он ляпнул это совершенно не подумав о том, что может этими словами ранить дряхлую старушку. Женщина отступила от него на шаг, всё так же сжимая полотенце сухими узловатыми пальцами и во все свои подслеповатые глаза глядела на него, обижено поджимая губы.

Гастон не чувствовал за собой вины. Он сел за стол отстранённо отхлебнув из чашки горячего напитка с мятным привкусом и избытком сахара. Его захлестнуло облегчение и странная, непривычная для этого идеального места, свобода.

― Не смотри на меня так, я же пошутил, ― сказал он с улыбкой и морщинистое лицо невысокой старушки немного расслабилось. Кажется она даже выдохнула с облегчением и, ворча под нос что-то о том, что нельзя шутить так с людьми её возраста, опустилась на свой стул, спинка которого была покрыта ажурной и безвкусной салфеткой.

***

На пути домой Гастона застала головная боль. Вороной конь по кличке Инферно, раздражённо фыркая, остановился совсем недалеко от охотничьего дома, и не желал более сдвигаться с места. Строптивое животное не терпело слабостей наездника и, чуя таковую позволяло себе перечить его командам. По крайней мере именно так воспринял этот акт неповиновения сам охотник, спешиваясь со злобной руганью.

Воздух резко похолодел, заставив кожу покрыться мелкими мурашками. Сначала охотник решил, что это ему лишь чудится. Все же знают, какими непредсказуемыми могут быть побочные эффекты приступа мигрени, особенно после того, как твой череп пришлось собирать словно мозаику. Но, взяв себя в руки, заметил клубы густого тумана, стелющегося по земле. Типичное явление для ранней осени в холмистой местности, но явно не в середине дня.

― Скажи, дорогой мой охотник, бездна забытья лимба всё ещё кажется тебе безрадостной ловушкой или же после посещения родительского дома ты своё мнение поменял? ― Знакомый голос с легким эхо прозвучал где-то за спиной совсем некстати. Вот уж чего видеть не хотелось так это ещё одного напоминания о собственной смерти, малоприятном путешествии на ту сторону и лишнего повода сомневаться в собственно адекватности. Гастон решил, что если будет его игнорировать то Голос исчезнет, как исчезает и головная боль после приёма лекарств.

― Как грубо, ― не унималась назойливая галлюцинация. ― Я между прочем, рассчитывал на более тёплый приём. На то что ты позовёшь меня в гости и ответишь на пару вопросов, как в старые добрые времена.

Гастон подхватил поводья Инферно и потянул сопротивляющееся животное в сторону дома. В чём он точно был уверен, так это в том, что собственным галлюцинациям отвечать не стоит. Не стоит даже оборачиваться в сторону Голоса. Не стоит давать пищу собственному больному разуму и тогда всё закончится. Он придёт в свой дом, завалится на диван не снимая сапог, как следует проспится и после пробуждения и не вспомнит даже об этом нелепом сне.

― Неужели вспоминать свою милую племянницу стоящей за стойкой в баре лимба с раскроенным черепом было на столько тебе неприятно, что ты теперь со мной не разговариваешь? ― спросил Голос с наигранной обидой. Охотник был готов поклясться, что чувствовал его клыкастую улыбку затылком и это ощущение ему совершенно не нравилось. ― Ты ведь тогда её даже не узнал. Тот зверь над её милым личиком постарался на славу, а?

Вид разорванного детского лица слишком ярко возник перед глазами. Слишком живо ему вновь представилось потустороннее спиртное, что вместе с пульсирующими потоками крови выливается из её разорванной глотки.

― Это не она... Это не могла быть она, ― прошипел Гастон сквозь стиснутые зубы. ― Пошёл вон.

― Время такая относительная штука. Особенно там, откуда ты вернулся, ― философски заметил Голос. ― Можешь и дальше прятаться под одеялом отрицания, если тебе так удобнее. А можешь и принять это маленькое, безобидное безумие. Ведь смерть зверя на руку не только мне, но и тебе, подумай над этим, ― Голос звучал тише, растворяясь вместе с клубами тумана и остатками головной боли. ― Только времени у тебя на эти размышления не много.

Приступ мигрени прошёл. Думать стало легче. Холодный воздух всё ещё морозил кожу и приятно остужал голову.

― Почудится же, ― пробормотал про себя Гастон, стирая со лба капельки пота и уже собираясь вновь пойти домой когда Инферно вновь упрямо зафыркал, отказываясь идти вперёд. ― Да что с тобой не так?! ― не выдержал охотник. Гнев на упёртое животное прошёл быстро, стоило только внимательно осмотреться вокруг и увидеть то, что не позволял ему разглядеть приступ мигрени.

На земле, в паре шагов от крыльца его деревянного дома стояла целая вереница из свежих следов огромных звериных лап.

***

Кристин уныло перелистнула последнюю страницу сказки, что так нахваливал местный библиотекарь, горячо рекомендуя её к прочтению столь редкой посетительнице как она. Он говорил, что эта книга уж точно поможет ей начать мечтать о чём-то лучшем, унесёт в мир сказки и счастливых концов. Но ничего кроме разочарования эта бумага в твёрдом переплёте у неё не вызывала. В сахарном мире книжки все проблемы будущей принцессы решила за неё магия крёстной феи, в сама она палец о палец не ударила и только ныла, ныла и ныла о том как к ней жесток мир и злая мачеха, которой она даже не пыталась перечить. Ведь она такая хорошая, а хорошие девочки ни на кого не ругаются и никогда себя не защищают.

Прав был Гастон когда после беглого взгляда на книжку сказал, что она лишь зря потратит на неё своё время и лучше бы ей было заняться чем-нибудь другим. Или хотя бы взять книгу получше, раз уж совсем делать нечего.

«От книг ты думать начнёшь и раньше времени состаришься» ― буркнул он тогда, закатывая глаза ― «Дуракам живётся веселее».

Она возразила ему просто из вредности. Не хотелось тогда ни признавать его правоту, ни говорить о том, что и без чтения она чувствует себя порой невероятно старой и разваливающейся на части ещё больше чем матушкина кукла, которую на чердак прибрал отчим, не любивший кукольного взгляда.

Кристин ещё долго после этого пугала его, оставляя своих собственных кукол там, где он никак не ожидал их увидеть. Будучи совсем маленькой она больше всего любила наблюдать его испуг, когда поворачиваясь, он встречался с парой стеклянных глаз. Воспоминания о том, что отчим, проснувшись однажды по утру и обнаруживший в постели перед своим лицом куклу, испугался на столько, что разбил фарфоровую голову о пол, заставили девочку улыбнуться. Только вот куклу было жаль. Как бы сильно её не раздражали такие игрушки, это был подарок дяди. А с его подарками было как-то по-особому жаль расставаться, даже если они оказывались совершенно ненужными.

Наверху началась ссора. И даже знать не хотелось по какому поводу.

Кристин тяжело вздохнула и взялась за карандаш. «Долго и счастливо», какая глупость. Если уж люди и живут долго, то счастливы не бывают. Может исключения и существуют, но своими глазами Кристин их не видела ни разу.

Девочка небрежно перечеркнула несколько раз финальные слова сказки и своей рукой сделала приписку круглыми буквами с избытком петель:

«Ложь».

Она захлопнула книгу, небрежно бросив письменную принадлежность на стол и начала собирать свою корзинку. Из дома лучше уйти до того, как ссора на втором этаже станет настоящим скандалом и затронет её саму. Такие моменты всегда было лучше пережидать вдалеке и в безопасности, напросившись в гости к дяде или навестив бабулю. Пусть старушка и раздражала своей чопорностью, и любовью поучать по поводу и без, но её общество явно было лучше того, что ждало обычно дома.

Положив в корзинку свежий, ещё тёплый пирог и бутылку вина, Кристин накинула на плечи красный плащ с капюшоном, подаренный Гастоном и Лауреттой на день рождения, застегнула фибулу и, схватив в последний момент книгу, вышла из дома. Она пообещала себе зайти по дороге к бабуле в библиотеку, отдать эту дурацкую книжку старичку, высказав ему всё что она думает о таких историях. И твёрдо решила для себя, что если ей в следующий раз опять станет скучно, она спросит совета у тех, кто действительно знает, что нужно маленьким девочкам вроде неё.

Солнце скрылось за тучами, а улочки тихого городка прятались за осенним туманом.