— Ещё кто-то сидит? — громко спросил он, соперничая за внимание с радио.
— Мистер Старк, — глухо ответил женский голос из стерилизационной.
— На утро его записывал.
Он вышел из кабинета, стягивая и небрежно бросая в контейнер использованные перчатки. Присыщенный событиями день держал в тонусе, напряжение накаляло знойный характер на медленном огне и затушить его могла лишь горечь на языке либо, по крайней мере, эмоционально вырванный зуб.
— Сделай кофе, — сказал он, быстро подходя к двери, отворяя её.
Молодой и опрятный мужчина в костюме как с обложки глянцевого журнала нетерпеливо постукивал носком туфли. Лицо не отражало ничего нового, чего Барнс видеть не привык: боль и волнение. Он сидел на стуле для ожидающих и смотрел на него снизу вверх, гордо вскинув подбородок.
— Почему так долго? — высказался клиент и вошёл в кабинет без приглашения.
Джеймс подавился его словами от возмущения, но не повёл и бровью, сходу спросив:
— Что случилось? — и, заметив боковым зрением девушку, бескомпромиссно добавил, — Накрывай.
Стройная мед.сестра с густой шевелюрой уже была в кабинете и жестом приглашала клиента в кресло.
— Болят два зуба, док. Всё время. У меня намечается поездка в Малибу и научная выставка, времени в обрез, — он с осторожностью сел в кресло и чьи-то нежные руки пристегнули к нему слюнявчик, — Я заплачу любые деньги, ты можешь сделать с этим что-либо?
Девушка наполнила новый стакан водой одним нажатием на кнопку, протёрла стол и процокала за ширму быстро и грациозно, как прекрасная лань. Старк проводил её недвусмысленным взглядом и, когда повернулся к стоматологу, заметил, как тот ухмыляется.
— Могу, — он взялся за изголовье сиденья и силой установил его под клиента, — Зонд.
Затем он натянул новые белые перчатки и, протянув руку к мед.сестре, взял у неё инструмент. Его внушительный рост замечали ещё с порога, и над Старком он склонился, как вековое нависшее дерево.
— Открывай, — велел он, — Шире.
Исследование зубов длилось недолго, но каждая секунда, каждое прикосновение по капле заполняли источник его мучений.
— Когда это началось? — он положил зонд на стол и взглянул на клиента. Строгости в нём не было, да и тягу к нотациям он не испытывал, но окружающие всегда застывали от растерянности, когда он смотрел на них так, как глядит пантера перед прыжком.
Старк ответил быстро:
— Уже около недели, может чуть больше. Я не уверен.
Барнс кивнул, сложил свои перчатки на стол и, направляясь в сторону стерилизационной, где ждал стакан с жарким кофем, сказал:
— Щёлкни сорок третий и сорок второй.
Близившийся стук каблуков проявил миловидную помощницу на достаточно близком расстоянии, чтобы заметить изумрудный кулон в районе её декольте. Лёгкой походкой она кружила рядом словно фея, в данном случае зубная. Её ласковая улыбка не могла быть причиной ночных кошмаров и он позволил ей сфотографировать зуб рентгеновским аппаратом, выглядевшим как большая и тяжёлая камера. Но когда он вновь увидел доктора, внутри у него всё затрепетало от ужаса.
Барнс развернул к себе лампу, с деловитым видом изучая маленький чёрный снимок.
— Я бы хотел сохранить зуб, — сказал Старк спустя паузу после озвученного диагноза и тактики лечения.
Но тот покачал головой:
— Нет. Там уже нечего сохранять, этот зуб надо удалить, а остальные полечим. В глаза бросаться не будет.
Старк с надеждой взглянул в голубые, цвета морской пены, глаза врача и ему стало холодно, зябко, словно за шиворот насыпали льда. Ему, конечно, было больно, но и уродовать себя он совсем не хотел.
— Можешь сходить в соседние клиники с этим снимком и тебе скажут то же самое, но время будет потеряно, — сказал Джеймс, не наседая, давая возможность осознать услышанное, — Ты готов?
Он не стал спрашивать о том, готов ли Старк в принципе, согласен ли с таким решением. Ему стало немного жаль своего запоздалого клиента, который из-за страха может унести свои мучения обратно домой. Барнс назвал примерную стоимость всего, чтобы узнать, готов ли Старк и к такому прайс-листу.
— Я же сказал. Я плачу, ты лечишь, — хрипло произнёс он.
Доктор взял затейливый шприц со стола, вставил анестезию в основание, установил на канюле новую иглу. Старк не знал, не предполагал, что укол с обезболивающим может принести столько ненужной боли.
— Нижний корневой, серповидную гладилку, пинцетик.
Металлический лоток с инструментами со звоном оказался у него на столе. Он взял в руки инструмент. Старк не двигался. И даже как будто не дышал, когда Джеймс, придерживая его за челюсть свободной рукой, поднёс инструмент к его раскрытому рту.
— Ничего не бойся! — громко сказал он, чтобы Старк хоть на секунду позабыл о нарастающем ужасе. Его пальцы сжали пластмассовые подлокотники, торчавшие по бокам от кресла, — Всполоснуть, — сказал он, бросая кровавую гладилку в лоток.
Тони медленно наполнял рот оранжевой, вкуса зубной пасты, жидкостью, сплёвывая кровь в прилежащую к креслу плевательницу. Когда он вновь положил голову, то заметил проблеск сочувствия на лице у мужчины. Но в его действиях не было промедления. Он вновь велел окрыть рот, щипцы сдавили зуб.
— Ничего не бойся. Тони! — сказал он, чувствуя чуть ли не панический страх в клиенте, ощущая сопротивление в своих пальцах, грубовато расшатывая и вынимая зуб.
Кажется, он кричал. Кажется, его звали по имени. Его рот наполнился солоноватой горечью, руки дрожали. От его полосканий плевательница обрела стойкий багровый вид и полупустой стаканчик со стуком упал на линолеум. Он почувствовал себя таким слабым, прибитым к мученическому ложе. Сознание прояснилось от едкого запаха нашатырного спирта, поднесённого к лицу. Затем доктор сжал его плечо своей сильной рукой и несколько раз плавно встряхнул его, приводя в чувство.
— Ты как? — спросил он с нескрываемым интересом и, получив от Старка невнятный жест кистью вроде «сойдёт», нажал на кнопку, заставляя кресло принять горизонтальное положение, — Полежи немного. Отдохни. Поспи. Я серьёзно.
Он выключил свет над ним, оставляя его в мнимом одиночестве, уходя в холл. Мягкое кожаное кресло было как кровать. Сон подкрадывался к Старку, но, естественно, ему не хотелось здесь оставаться. Он старался не двигать языком, чтобы не наткнуться на чувствительную пустоту там, где был премоляр. Время стремилось, сила нарастала. Казалось, что ему стало лучше, но, возможно, всему виной грамотное обезболивание. Он сполз с кресла и услышал тяжёлую поступь врача. Тот обаятельно улыбался, и эта улыбка Старка начинала откровенно устрашать. Он придерживался за щёку.
— Подожди, это ещё не всё, — доброжелательно сказал Барнс, но Старк шаткой походкой стал двигаться в сторону холла. Там, в уютном диванчике, сидела, запрокинув ногу на ногу, мед.сестра и читала книгу. Она строго воззрилась на него, будто это могло заставить его окаменеть. А спустя мгновение перед ним вырос и доктор со шприцем в руке.
— Давай, — сказал он, добротно разбавив свой приказной тон до мягкого привкуса и щедро насыпав в него участливости. Но не из сочувствия, а из искреннего желания помочь, пусть и грубыми мясницкими методами, словно они были друзьями. Это ощущение подкупало.
Старк сглотнул, бездумно смотря на его бледное лицо, его собранные в хвост чёрные волосы, почему-то именно теперь осознав, в каком жалком состоянии он находился перед этим человеком, каким слабым и уязвимым он был. Это дискомфортом осело где-то в грудной клетке и он был благодарен, что Барнс в его адрес на этот счёт ничего не говорил.
Он вздрогнул, ощутив на своей скуле прохладную руку и нашёл в себе достаточно глупости всё же открыть рот. На фоне всего предыдущего укола он даже не заметил.
— Мазь.
Девушка моментально принесла жёлтую баночку, открывая её и протягивая врачу. Старк заметил свежие пятна крови на его белом халате, отчего у него сжалось сердце. Тот взял из неё ватный тампон и добротно собрал им мази. Он положил тампон клиенту в рот.
— Пожевать.
— Всё? — спросил Старк с надеждой, но она сбылась лишь наполовину.
— Оставляй деньги. И завтра жду тебя на укол. В любое время. Не есть и не пить два часа. Будешь принимать препарат, который я тебе назначу. Ты не ел перед тем, как прийти?
Старк не ожидал сейчас такого вопроса, но не растерялся, пренебрежительно ответив:
— Не было возможности.
На самом деле он не ел уже два дня и это точно было ошибкой.
— Я так и подумал, — тихо ответил тот без упрёка. За ним засуетилась его напарница: убирала место, брызгала близко расположенную к креслу стену хлоркой и агрессивно тёрла её тряпкой.
Он был уверен, что больше сюда не придёт. Это было веским эмоциональным заблуждением и, удивив самого себя своей то ли храбростью, то ли беспамятством, на следующий день он вновь оказался на пороге злосчастного кабинета, внаглую распахивая дверь.
Из стерилизационной выглянуло милое личико той самой мед.сестры и она ласково проговорила, манящее глядя на вошедшего:
— Ожидайте, доктор сейчас подойдёт.
Он точно не мог сказать, как это работает, но от такого приглашения отказываться был не в силах. Или просто не хотел. В стоматологию будто специально подыскивают таких приятных женщин, чтобы хоть немного смягчить всю боль и унижение, которые посетители вскоре получат. Он сел на диван, положив ногу на ногу в американской четвёрке, и одним эффектным движением пригладил свои непослушные волосы. Когда звук сверла стих и спустя несколько минут он услышал внушительный голос Барнса, то внутренне вздрогнул.
— Кто там следующий, Нат?
Из кабинета монотонно ступала пожилая дама с палочкой. А за ней выглянул и её мучитель, пусть замученной она не казалась. Распущенные волосы выглядели лохматыми. Когда он заметил притаившегося Старка, на лице вновь взыграла улыбка.
— Пришёл. Хорошо.
— Мне всё ещё больно, — вздохнул он.
— Но уже не так, как раньше?
Он задумался. Практически постоянная ноющая боль, разумеется, отравляла жизнь до самых мелких бытовых вопросов, но лезть на стену ему больше не хотелось.
— Меньше. Примерно на 12%. Что сегодня будет? — он безэмоционально взглянул в сторону кабинета, но его раскусили быстро, как переспелый орех одним поворотом ключа, обнажая истинное нутро.
— Осмотр и укол. Садись в кресло, у меня после тебя ещё целая очередь нелеченных.
— Может так посмотришь?
— Нет, даже не думай. Пошли, — потребовал доктор, исчезая в кабинете. Сегодня радио не кричало как в каком-то музыкальном баре, что Старка весьма огорчило, и было слышно, как отчаянно Барнсу названивают люди по тем или иным вопросам.
— Телефон.
Наташа вынула кнопочную трубку из кармана выстированного халата Барнса и, прижав его к уху плечом, принялась вежливо отвечать на звонки, попутно надевая на расположившегося в кресле Старка голубой слюнявчик.
— Выйду на пять минут? — поинтересовалась она. Вежливо, словно прощупывая почву. Получив невербальное согласие, она быстро ушла, оставив до неприятного знакомую ёмкость на столе.
— Расслабься. Открой рот. Шире.
Он вновь, как и вчера, выставил подголовник в нужное положение и направил мощную навесную лампу в рот клиента.
— Хорошо. Отлично. После своей конференции придёшь, будем решать вопрос с имплантом. Такому лицу нужны красивые зубы.
— Какому лицу? — тут же уточнил Тони, с интересом и огоньком дерзости воззрившись на Барнса. Он выглядел лучше, чем вчера, характер проступал, превалируя над маской болезни.
— Открывай рот, — весело ответил тот, ловко увильнув от ответа.
Старк послушался, прикрыв глаза. Он услышал, как доктор открывает скрежещущий стеклянный шкаф, и снова почувствовал на щеке ту самую ладонь.
— Потерпеть.
Этот «всего лишь укол» воспалённой десной ощущался кровожадным сверлом. Боль была кратковременной и острой, жгучей, как жало осы. Он промычал что-то нецензурное и перевёл дух, когда Барнс прекратил. Надо отдать ему должное, по факту тот работал очень быстро, но по ощущениям казалось, что этот кошмар никогда не заканчивается.
— Пожевать, — сказал он, когда положил Старку в рот ватный тампон с приятно охлаждающей мазью, — Всё. С тебя хватит. Завтра жду в любое время после двух. Получится у тебя?
— Опять?! — расстроился Тони, жуя вату в качестве антистресса.
— Да. Нужно хотя бы неделю полечиться, воспаление само не пройдёт.
— Оно может пройти, если буду пить этот твой амоксиклав? — спросил он, массируя щёку пальцами правой руки.
— Нет. Жду тебя завтра, — отрезал тот, махом сняв с клиента слюнявчик. Он ухмылялся, горько кольнув Старка мыслью, что страдания тому приходятся по душе. Но тот легко уловил и это, отыскал в невольно поникших плечах, опущенных густых ресницах. И его тон вновь стал мягче.
— Это лечение нельзя бросать. Потерпи, осталось немного, — он стянул с себя нитриловые перчатки, смял их в бесформенный ком и бросил в сторону урны, — И платить за него не нужно. Только приходи, ладно?
Их взгляды пересеклись, но в коньячного оттенка глазах не было ни ответов, ни их проблесков. Красиво обрамлённые бородкой губы сомкнулись в бледный штрих. Барнс не испытывал вину за причинённую боль, но опасения, что Старк захочет сорвать лечение, у него были.
Стоило врачу его оставить в покое, столь же быстро приняться за остальные обязанности, сделать пометки в толстом блокноте и выйти в холл, как от Старка быстро отлегло. Взяв напоследок зеркало и взглянув в свой рот, он передёрнулся от неприятия. Не жаль ни гроша на голливудскую улыбку, только вот теперь он ни за какие деньги на это не пойдёт.
— Это что? — нарочито строго вопросил Барнс у вернувшейся и хлопнувшей дверью мед.сестры. Её руки сжимали прозрачный контейнер с едой так, как самый ценный груз.
— Я тебе не дам, — не сжалилась она, направляясь в свою излюбленную комнату, совмещающую функции стерилизационной и отдыха для персонала.
— Что это, спрашиваю? — задорно повторил он, вдоволь потрепав её за плечи и она с лёгким, как утончённая арфа, смехом, увильнула за дверь.
Старк прошёл мимо них, спеша выйти на волю под сенью их занятости. Он смертельно уставал от работы и своей безумной жизни, но сейчас хотел её больше всего на свете, чувствовать её на вкус каждой клеточкой тела. Краски казались колоритнее, а воздух на улице — свежим весенним бархатом. Боль стала утихать, притупляться, безвозмездно терять свой статус центра мира. Сплюнув безвкусную ватку в урну, он убедил себя, что больше туда не вернётся, хотя это оказалось опрометчивым.
На следующий день Барнс с изумлением разглядывал стол в их комнате: конфеты, шоколадки, большой и сочный сырный пирог, сногсшибательно пахнущий на всю комнату свежим хлебом, несколько упаковок мороженного и две большие бутылки сладкой газировки заполняли пространство и Наташе пришлось передвинуть в сторону посуду, сахар и другие предметы, чтобы эти все подарки уместились на столе. Настроение вечно голодного доктора так легко поднять, просто показав в лёгкой доступности еду, довольство читалось в нём крупным планом.
— Много подношений, — констатировал он, насыпая в пластмассовую миску ядерно-розовый порошок и тонким, шириной с палец шпателем быстро смешивая его с водой.
— Это всё от одного человека, как я поняла, — сказала она, кушая один из пломбиров и вытирая губы салфеткой, — Приходил полный мужчина в костюме от его лица, принёс всё скопом.
Барнс нашёл в заполненном синеватой водой контейнере зелёную нижнюю ложку и шпателем стал накладывать в неё стремительно застывающую в резину массу. Иногда клиенты приносили им что-то вкусненькое, хотя стол пока никто так щедро не накрывал.
— От лица кого?
— От меня.
В холле был он, жгучий бархатный голос сбил доктора с цели, как порыв ветра сметает летящие в мишень дротики. Он не ждал Старка так рано и уж тем более не полагал, что тот станет умасливать его.
— Подожди, — бросил он, залетая в кабинет и спустя минуту выходя оттуда уже без ложки, но со шприцем в руке.
— Прямо так, с порога? — усмехнулся он, борясь с поползновением сделать шаг назад. До двери на выход было рукой подать. Как будто это могло бы его спасти.
Барнс целеустремлённо сокращал расстояние, оказываясь угрожающе близко со своим остроконечным предметом Старковских мук.
— Спасибо за угощение. Но я и так стараюсь колоть небольно, — мягко начал он. В нём не было ораторской выразительности или психотерапевтического обволакивающего покоя, но когда он говорил так… лишь подбирал простые слова, облачая их в свой голос, украшая улыбкой, которой хотелось довериться. Даже если опять будет больно.
— Я принёс это не с целью тебя задобрить. Ладно, не только поэтому.
— Нет? — спросил он, кладя прохладную из-за нитрила руку ему на щёку, — Тогда открывай.
— Может сначала просто посмотришь? У меня уже даже ничего не болит.
— Тони.
— У меня печёт после твоих уколов, это нормально?
Джеймс нетерпеливо нахмурился и Старк поспешил открыть рот. Процедура была неприятной, пронзительной, но продлилась гораздо быстрее, чем вся предыдущая прелюдия из взаимных взоров и слов.
— Когда ты уезжаешь?
— Завтра утром.
Барнс надел на иглу колпачок и метко швырнул шприц в урну, стоявшую в другой комнате.
— Жаль. Но я тебя всё равно жду после поездки. Не забывай пить препарат.
Решимости лечить своих пациентов не было ни края, ни конца и Старк от неё отмахивался, как мог. Но не успел он и возмутиться, как Барнс просто ушёл, вновь приступая к предыдущей жертве.
Ему неизвестно, каких усилий стоит сюда приходить.
Но Старк и не в таких передрягах находил терпение.
— Ты не уехал, — тихо констатировал доктор. Не вопрос — утверждение.
Старк пришёл раньше первого приёма и застал Барнса в мирской одежде. Неприкрытые белыми рукавами мускулистые руки были красивыми и угрожающими одновременно. Его чёрные, нисходящие до плеч волосы производили впечатление бурной поездки на мотоцикле без шлема. Рядом стояла его помощница с русскими, как стал полагать Тони, корнями, и засыпала чистые бахилы в прозрачный ящик. Если Наташа в своём нежном, похожем на платье халате была прекрасной розой, то потрёпанный жизнью Барнс был тем, кто эти розы безбожно рвёт без защиты.
— Я зашёл попрощаться. Мы как-то плохо закончили. Я правда ценю то, что ты сделал для меня, поскольку…
— Постой, — бодро перебил его тот, зайдя в кабинет и загрохотав оттуда плохо закрывающимся стеклянным шкафом.
— Нет, — громко отрезал Старк, когда увидел шприц в руке, — Не надо, я уже ухожу. Я не на приёме даже. Сука!
— Открой рот.
Старк был вынужден сдаться и во время процедуры неодобрительно что-то мычал. Затем мед.сестра прибежала с мазью, ватным тампоном внутри и круг ежедневных унижений в очередной раз замкнулся.
— Что ты хотел сказать?
Уголок его губ изогнулся в лёгкой заинтересованной улыбке.
— Это точно было необходимо? — буркнул Тони, потирая щёку.
— Я бы и завтра сделал для уверенности, но и так неплохо.
— Док, у меня возникает ощущение, что ты бесконечно записываешь меня только потому, что хочешь чаще видеться, — его тон стал тише, вкрадчивее на последних словах, — Я знаю множество других куда более интересных мест для этого.
— Почему тебе не нравится встречаться со мной здесь? — осклабился Джеймс.
— Просто скажи ему, что не встречаешься с мужчинами без зубов, чтобы он пришёл снова, — внезапно вмешалась девушка на непривычном слуху русском наречии. Старк не уловил ни слова, отчаянно хватаясь за отдельно вырванные из контекста местоимения. Её хитрое выражение лица вновь приняло бесстрастный вид стоило Барнсу обернуться к ней, и она непонимающе похлопала ресницами для пущей непричастности.
— Что она сейчас сказала?
— Что давно не ходила за линкомицином и шприцами.
Она саркастично вздохнула и ушла в комнату, утомлённая от общения мужчин, среди которых ей красоваться, очевидно, неинтересно.
— Она сегодня не в духе.
— Она всегда не в духе, — признался Джеймс. На его уста легло восхищение, лёгкое как мановение ветерка. Тони стало не по себе от ревности.
— Так что? Сбежим всего на час.Ты, я и мой личный самолёт, который может немного подождать.
— Прости, — перестал улыбаться Джеймс.
Старк не слышал последующего оправдания, никому не нужных причин, не выдал ни грамма лишних эмоций, не заметил, как Барнс хотел его остановить прежде, чем он ушёл, бросив с хлопком закрывшуюся дверь. Проходя мимо поджидающих доктора ранних пациентов, игнорируя вибрирующий телефон в кармане, он пытался проглотить застрявшее в глотке досадное чувство, что Барнс зубы вылечил может и хорошо, но в процессе надломил ему что-то другое. И гложет не хуже зубной рези.
А работа всё шла, сменяя блеклые, неинтересные, неяркие лица, и на фоне тихонечко, как вечерний сверчок, тикал сухожар.
Прошло три недели с тех пор, как Старк уехал в Малибу, беззубый, но всё ещё ослепительно красивый. Они не знали, придёт ли он когда-нибудь снова, поскольку телефон доктора оставался при нём и всякий раз, когда у Наташи появлялось желание отыскать тот самый номерок, Барнс как назло просил его обратно.
Она набирала шприцы с линкомицином и анестезией один за одним, веером выкладывая их в прозрачный шкафчик. Её руки не дрогнули, она не издала ни звука, когда кто-то со спины внезапно ткнул её в бока пальцами, потревожив мирный процесс, внеся в водную гладь капельку суеты.
— Соскучился. Но невзаимно, — тихо сказал он, человек, к чьим выходкам она уже давно привыкла как к родным.
— Могу позвонить ему и сказать, что он записан на приём и это не обсуждается.
— Нет. Не нужно. Я имел в виду тебя.
— Ага, — недоверчиво бросила она, даже не взглянув на нарушителя личных границ. Разумеется, он любит её так, как может быть влюблена виверна в свои сокровища: искренне, но недостаточно сильно, чтобы просто позволить ей уходить из гнезда раньше семи вечера и скрашивать свою сумбурную личную жизнь.
Суматоха стихла, прекратилась, словно сорванное с питания и замолкшее радио. Следующий пациент ожидался через час, время, достаточное, чтобы неторопливо решить мелкие дела по кабинету. Или отдохнуть. Наташа забралась на кресло, оно было мягким как свежая зелёная поляна. Заснуть на нём было бы так просто.
— Я уехал за анестезией, — сказал с диванчика Барнс, надевая свои тяжёлые уличные ботинки.
— И за мистралем, — заметила она, читая книгу без оглядки.
— Да. Точно.
— И за шприцами с линкомицином.
— Остановись.
Она усмехнулась и перелистнула страницу.
Тяжёлая дверь захлопнулась. Ушёл. В покое книга затягивала, рождая множество ярких образов в воображении. Они погибли насильственным путём: кто-то вновь хлопнул дверью.
— Ты уже вернулся?
— Уже? Ты расчитывала на то, что меня не будет здесь полгода?
Его характерной подачи претензия была честна, терпка как выжимка лимона, но узнаваема, словно он был героем известного сериала. Его лицо было свежим, точёным, его словно рисовал какой-то гений и она не смогла оставить это без улыбки.
— Это русский? — он кивнул на книгу в её тонких, с крашеными ногтями, пальцах, — Наверное, он действительно хороший стоматолог, раз ты проделала такой путь ради того, чтобы оказаться в этом кресле.
— Он не занимается моими зубами.
— Ни за что не поверю.
Она мягко спустилась со своего любимого места, уступая его Старку, который, спустя секунды промедления, всё так же осторожно в него сел, скрестив лодыжки.
— Ожидайте, — сказала она и, развернувшись, эффектно откинув волнующиеся рыжие волосы назад, ушла в комнату.
Старк с удовольствием слушал поющее в кабинете радио. Это была рок-волна, под которую зубы впору грубо вырывать. И когда в клинику пришёл кто-то увесистый и сделал громче, сердце затараторило, подсказывая, кому принадлежит хороший вкус.
Барнс вошёл в кабинет, выложив коробку анестезии на свой стол, и с интересом взглянул на человека в кресле.
— Ты обманул меня.
— В чём это?
Глаза Джеймса сверкнули как у затаившегося хищника, но Старка это больше не трогало.
— Они все заметили, что у меня нет зуба. Даже пилот моего самолёта. Я думать ни о чём больше не могу. Ты должен что-то с этим сделать.
— Это я могу, — доктор расцвёл в улыбке тёплой, яко солнечный свет, словно был рад услышать эти слова, и Старк затих от такого отклика. Но не насовсем, — Зеркало, — он настроил лампу и протянул руку, взяв переданный Наташей отливающий чистотой и металлом инструмент.
— И ещё. В Нью-Йорк приезжает AC/DC на неделе и я решил, что это глухая несправедливость, что ты слушаешь музыку лишь по радио.
— Я понимаю, ты любишь поговорить, но это подождёт. Сейчас мне нужно самому всё увидеть, так что открой рот.
Старк послушался, ощущая, как доктор осматривает зубы с помощью зеркала, ненароком дотрагиваясь до них совершенно безболезненно. Он рассматривал состояние зубов и десны, но говорил совершенно не о них.
— Под «подождёт» я имел в виду, что я согласен, но после того, как я поработаю с тобой. У тебя красивые, ровные зубы, тебе кто-нибудь говорил об этом? — он замолчал и, закончив осмотр, бросил инструменты на стол.
— А тебе, какие у тебя привлекательные руки?
— Да.
— Кто эта сволочь?
Он рассмеялся и Старк счёл этот жест своей маленькой победой.
Когда он кокетливо подмигнул доктору, завидев в его руке ложку и груз предстоящей работы за ней, Барнс в полной мере осознал, как скучал по нему, по дерзости, по обжигающему, подобно горам на золотистой Венере, взгляду, по улыбке с пробелом в нижней челюсти, имеющей ничем не объяснимый шарм.
Под звон гитарных струн Наташа спроваживала вошедших не по записи пациентов на понятном и неизвестном языках вперемешку, освобождая холл от любопытных ушей, оставляя их одних в атмосфере тягучей, как залежалый снег, нежной будто внутреннее тепло.