После окончания Нового года и зимних каникул я пришла в школу бодрой и отдохнувшей, хоть и не хотела идти на учёбу; зато есть в этом огромный плюс — встреча с лучшими друзьями. Я подсела к Ане за парту и спросила:

      — Привет! Что тебе родители подарили?

      — Они меня свозили в «Царскую Охоту». Знаешь, там прикольно, хотя я уже несколько раз туда езжу. Каждый раз такое ощущение, что езжу первый раз.

      — Хорошие у тебя каникулы! Я просто отдыхала дома, поиграла на новой гитаре, попела песни. Весело!

      — Неплохо ты время проводишь! Хоть и дома сидишь.

      Коля зашёл в кабинет и сел за своё привычное место, и я спросила у него:

      — Как Новый год встретил?

      — Хорошо. Мне подарили машину, и скоро права получать пойду. — С этими словами Беркутов показал на экране телефона слегка припорошённую снегом синюю машину и объяснил: — Это «Toyota».

      — Ты будешь крутым водилой! — поддержала друга я.

      — Как ты! — улыбнулся друг.

      Почему-то мне показалось, что он какой-то мрачный или у него просто плохое настроение из-за нежелания посещать школу. Я не стала ничего спрашивать — это его личное дело, и, если захочет, то расскажет. На уроках я больше думала о том, что же у Коли такое произошло? Почему он такой грустный, как в воду опущенный?

      После уроков мы с Егором стояли за гаражами, где он обычно курит, и обсуждали прошедший Новый Год; ему некогда было поговорить со мной, ибо Савицкий обсуждал «очень важные вопросы» со своими «корешами» из других классов, коих у него немало. После уроков он выделил время мне, чтобы поговорить.

      — Как Новый Год провела? — спросил друг.

      — Хорошо, — улыбнулась я, — играла на гитаре, мучила соседей своим пением. А ты?

      — А я съездил к бабульке в Алтай, посёлок Пуштулим, — ответил Егор. — Хоть и скучно было слушать одно и то же о её молодости, зато я ей помог — снял и повесил после стирки шторы, помог помыть люстру и хрустальную посуду, которая хранится ещё со времён Брежнева, если не Хруща. Не понимаю, зачем хранить лишнюю посуду, если она не нужна?

      — У меня бабушка тоже всякий хлам хранила, — вставила я, — то старую одежду, то ещё что-то... Меня удивляло, что она собирала журналы «Сторожевая башня» и «Пробудитесь!». Хорошо, что у неё хватило ума не ходить на эти собрания «Свидетелей Иеговы», а то не знаю, как бы ей мозги промыли. Кстати, как ты думаешь, почему Коля такой мрачный? — отвлеклась я на другую тему.

      — Я тоже это заметил и у него спросил, что у него случилось, но он ответил, что всё нормально. Не хочет человек говорить — не лезу к нему в душу. Я же не Красовская, которая мало того, что в душу лезет, так ещё и с подружкой обсуждает и перемывает кости.

      И стоило же чёрта помянуть, так он уже тут как тут! Анька стояла рядом и подслушивала, о чём мы разговаривали.

      — Не обращай внимания, — заявил Савицкий, — её сплетни уже никому, кроме её подружайки, неинтересны.

      Больше я подобное за Беркутовым не замечала, но иногда у него бывал подавленный вид, и ему не хотелось ни с кем разговаривать; мы, видя это, к нему не навязывались — нет настроения и не надо лезть человеку в душу.

      Но в конце февраля он раскрыл загадку своего плохого настроения — рассказал, что у него случилось. В тот морозный день он пришёл в школу совсем мрачный и ни с кем не разговаривал. После уроков, когда я, распрощавшись с Аней, шла по холодной улице домой, Коля перехватил меня и тихо сказал:

      — Надь, я хочу поговорить с тобой. Давай, пойдём к тебе. У тебя тихо.

      — Хорошо, только папа может прийти раньше, — разрешила я, понимая, что Беркутову не нужны лишние уши. Особенно в лице Красовской. Поэтому мы отправились ко мне домой.

      Угостив его чаем и вафлями с печеньем, я задала вопрос:

      — Что же случилось? В последнее время ты какой-то печальный.

      — Понимаешь, в чём дело? Помнишь, ты меня в начале осени на скутере отвозила к тёте? У меня неделю назад тётя Аля выпила уксусную эссенцию.

      У меня от этого глаза на лоб полезли. Как так? Теперь я понимаю, поэтому у него было плохое настроение.

      — Зачем она это сделала? — не поняла я. — Сколько ей было лет?

      — Пятьдесят восемь. Она двоюродная сестра моего папы. Знаешь, для меня это просто жесть! Не понимаю, зачем она траванулась...

      — Могла бы ещё пожить, — прокомментировала я. — А что с ней было?

      — У неё были постоянные депрессии, и она пила таблетки от этих болячек. Я единственный, кто её поддерживал. Мои родители почему-то не хотели с ней общаться, а её детишкам на неё было просто пофиг! Они вспоминали о ней только тогда, когда им было что-то надо от неё, а так она им нафиг не нужна была. Один я с ней хорошо общался.

      — Как ты думаешь, почему родители не хотели с твоей тётей общаться? — не понимала я и вспомнила, как моя бабушка со стороны отца живёт со своим родным братом в одном подъезде на одном этаже, только в разных квартирах и не общается с ним никак. Этот брат и вся его родня с нами никак не контактирует — даже в соцсетях. Что случилось? Не могу объяснить, а родители отказываются комментировать...

      — Я не знаю. Когда мне было три года, мы переехали из Анжеро-Судженска сюда, в Новокузнецк; тётя Аля помогла нам с квартирой — отдала им все свои накопления, чтобы родители купили трёшку, а они один раз её просто на порог не пустили.

      Сева, старший сын, постоянно брал у неё деньги и не отдавал. Когда он женился, и его жена Лиля родила сына, Мишу, тётя Аля сидела с ним, пока она сессию закрывала. Эта Лиля на библиотекаря отучилась и теперь до сих пор дома сидит, потому что работу не нашла. В благодарность Сева отправил её работать на свой рынок в туалет — мелочь брать с писающих.

      Нелли, младшая дочь, стригла её и брала с неё деньги, а тётя Аля ей их давала и говорила: «Как это, я не дам своему ребёнку денег?», а этот «ребёнок» ей ещё и гадости говорил. Говорила, что мать плохая просто за то, что та не дала ей выйти замуж за одного парня, который оказался конченным алкашом. Нелли так и думает — если бы она вышла замуж за Витьку, который сейчас запился, то он бы с ней и капли в рот не взял. Чем Нельке её нынешний муж не угодил? Не пьёт, работает, деньги в дом приносит, а она ещё и недовольна!

      Поэтому тётя Аля написала на большом листке бумаги «Замонали!» и выпила кислоту. Страшно было представить, как она умирала и корчилась в конвульсиях. Я к ней постоянно приезжал, чтобы вывести её из депрессии, но не уберёг её...

      — Вот это родственнички! — прокомментировала я, поняв, почему Коля приходил в школу как в воду опущенный.

      Мы пили чай в полном молчании. Я не могла забыть услышанное даже после того, как Беркутов покинул мой дом. С тяжёлыми мыслями я для того, чтобы успокоиться, играла на гитаре и пела композицию Nightwish «Away»:

      — The days were brighter, gardens more blooming. The nights had more hope in their silence. The wild was calling, wishes were whispering. The time was there, but without a meaning. Away, away in time every dream is a journey away. Away to a home away from care every where’s just a journey away.

      На следующий день в школу шла с грустными мыслями — не хотела выдавать Колину семейную драму, хотя очень хотелось этим с кем-нибудь поделиться. Я бы могла об этом Ане или Лене рассказать, но зачем им это знать? Предпочла забыть об этом и вовсе не вспоминать. Почему Колины родители так поступили с Алевтиной или как там её? Мало ли, от какого имени произошло сокращение Аля. Почему дети оказались такие неблагодарные? Я не могла найти ответы на эти вопросы. Да и найду ли я их, если даже Беркутов не знает ответы? Остаются только предположения... Коля постепенно успокоился и больше не приходил в таком подавленном состоянии. Поначалу я обдумывала рассказанное им, а позже просто выбросила эти мысли из головы.

      На первых мартовских выходных решила сходить к бабушке, которую, наверное, месяц уже не видела. Моя бабушка, Милованова Антонина Сергеевна, была ребёнком Войны — она рассказывала, как, ещё живя в деревне Ильинка, голодала; когда родители погибли на фронте, заменила их двум младшим сёстрам, Нине и Василисе и после окончания школы батрачила на заводе, чтобы хоть копейку заработать. Через несколько лет устроилась на этом же заводе экономистом, окончив лишь бухгалтерские курсы; там встретила моего деда, Милованова Фёдора Геннадьевича, работавшего заместителем начальника. При нём завод развивался вплоть до развала Советского Союза — вместе со страной развалился и завод. Девять лет назад дедушка умер, и бабушка до сих пор живёт одна; когда ей бывает одиноко, она приходит к нам домой и очень тепло общается с моей мамой, хоть они друг другу свекровь и невестка.

      Я забежала в подъезд и подошла к стальной двери. Напротив бабушкиной квартиры находится жилище её старшего брата, Дениса Сергеевича Ермакова, с которым она больше двадцати лет не общается. Не понимаю, какая чёрная кошка между ними пробежала. Что случилось? Не может сказать никто.

      Я нажала на звонок, и дверь мне открыла моя бабушка, высокая статная пожилая женщина лет семидесяти четырёх с крашеными в бордовый цвет волосами.

      — Привет, Надечка! — улыбнулась папина мама, встречая меня.

      — Привет, бабуль! — ответила я и прошла в комнату, где всё обставлено почти как в советское время: на стене и полу красные ковры с орнаментом, лампа с большим абажуром, мебель с покрывалом и финская стенка; перед диваном стоял низкий деревянный столик.

      Села на диван и одним глазом смотрела какой-то недосериал на телеканале «Россия». Не понимаю, почему, но меня это заинтересовало.

      — Чаю хочешь? — спросила бабушка.

      Я кивнула головой, и через несколько минут она поставила передо мной поднос с двумя чашками чая и хрустальной вазочкой с печеньем и конфетами. Разговаривая со мной обо всём и ни о чём, бабушка прокомментировала:

      — Надь, ты сильно изменилась. Раньше вообще какой-то мужичкой была, а теперь стала более женственной.

      После этого Нового Года я начала потихоньку продвигаться дальше с переменой имиджа: покупать женские кофточки, платья, колготки, сапоги; волосы продолжаю отращивать, чтобы выглядеть более женственно.

      — Да, решила, что пора что-то менять в своей жизни.

      — Ты случайно не влюбилась?

      Бабушка очень проницательная — я меняю свою внешность для того, чтобы Коля обратил на меня внимание. После того, как он одной мне рассказал о своих внутрисемейных конфликтах, поняла, что это судьба, и решила взять её в свои руки. Считаю, что давно пора. Давно пора поменять себя, начиная с внешности.

      — Да, бабуль, просто мне понравился один мальчик, но он на меня внимание не обращает. Нет, мы с ним хорошо общаемся, только он не видит во мне девушку для себя. Он очень симпатичный, приятный в общении чувак.

      — Просто надо выглядеть как девочка, — ответила бабушка. — Парни не любят мужичек — они их считают своими друзьями, но не возлюбленными.

      — Я это понимала, но имидж менять принципиально не хотела.

      — Знаешь, я тоже многого не хотела делать ради мужика, — в сотый раз она мне рассказывала одну и ту же историю об их с дедушкой свадьбе. — Я не хотела выходить замуж. Раньше я была гулящей девкой и умудрялась встречаться аж с тремя парнями, пока не познакомилась с твоим дедушкой. Не знаю, чем он меня заворожил, но после замужества мне было перед ним стыдно за мой разгульный образ жизни.

      Мы с бабушкой ещё попили чай, поговорили обо всём. Уходя от неё и идя по улицам, где начинали сгущаться сумерки, вспоминала детство у бабушки: как я приходила к ней домой, и она мне рассказывала перед сном сказки про Емелю, Конька-Горбунка и многое другое. Дома я делала уроки, заданные на понедельник, и позже слушала музыку. Почему-то в последнее время мне стала нравиться попса. Не ожидала, что мне что-то из этого жанра понравится. Хотя помню, как ещё в садике мы слушали про солнышко в руках, тополиный пух и зиму-холода, но тогда эта музыка меня мало интересовала, а теперь почему-то слушаю и даже наслаждаюсь.

      На следующий день, в понедельник, я смотрела на себя в зеркало. Правильно бабушка говорила, что надо выглядеть более женственно. Я в своём отражении увидела довольно симпатичную худую бледную девушку с чёрными волосами, падающими на плечи; и это не пакля, как мне раньше казалось, а хорошие волосы — не лохмы, но и не три волосины. В чёрной юбке и розовой кофточке, как мне казалось, я самой себе напомнила почему-то гимназистку до Революции, хотя они одевались в форму, которая почти ничем не отличалась от формы советских школьниц, а это строгое коричневое платье и белый фартук. Не думала, что мне может понравиться выглядеть как девушка, а не пацанка.

      — Эх, Надька, очень красиво ты теперь выглядишь! — часто говорила про меня Анька.

      Родители тоже комментировали мои перемены во внешности; мама мне так и сказала один раз:

      — Знаешь, Надь, всё-таки ты правильно сделала, что изменилась. Давно пора.

      Мне нравилась моя новая внешность больше, чем прежняя. А что? Я понимаю, что начала привлекать к себе внимание парней в школе — они смотрели на меня. Один раз Егор Савицкий мне сказал:

      — Ты очень красивая. Я комплименты говорить не люблю и не умею. Просто констатирую факт — ты прекрасна...

      Игорь Тишкин тоже не промолчал, хотя раньше он меня вообще не замечал. Он мне высказал своё мнение:

      — Ты так клёво выглядишь с этими длинными волосами. Так-то ты была симпатичной, а теперь ты ещё красивее стала. Продолжай в том же духе!

      Только Коля промолчал о моей внешности — он мне ни разу ничего не говорил обо мне, словно не замечал перемен во внешности. Анька Красовская ему говорила:

      — Что же ты ей не скажешь, что она красивая! Она же тебе нравится!

      Один раз, после уроков, я отозвала её за гараж и спросила:

      — Слушай, Ань, тебе ещё не надоело?

      — Просто я хочу, чтоб ты была счастлива, — опустив голову, объяснила сплетница.

      — Почему тебя так волнует моя жизнь? — не понимала я.

      — Просто... я же с тобой дружить хочу, хотя ты со мной не хочешь, поэтому пытаюсь тебе помочь!

      — Ань, мне не нужна твоя помощь... Мы сами разберёмся.

      — Так он тебе нравится? — спросила Красовская.

      — Нет! — отрезала я, хотя про себя думала «Да!».

      — Я всё равно понимаю, что да! — гнула свою линию Анька.

      Я не стала продолжать разговор и, разбежавшись с Красовской, отправилась домой, где первым делом после переодеванием и обедом взяла в руки электрогитару и начала наигрывать песню группы «Краски»:

      — Ты играешь. Ты считаешь, что тебе нельзя дружить с сестрой. Убегаешь, улетаешь. Каждый вечер ты теперь с другой. Не могу тебя совсем забыть, не могу совсем тебя простить. Каждый вечер жду тебя домой. Но ты уже взрослый — у нас в квартире другие пластинки, другие вопросы. Твои девчонки как с картинки. Но ты уже взрослый — ты просто не будешь слушать сказки. Всё очень непросто — ты больше не любишь группу «Краски».

      Странно, наверное, звучала эта песня в стиле хард-рок... Когда я её слушала, вспоминала рынок, где стоял киоск с аудиокассетами и CD-дисками, откуда доносились хиты девяностых. Тогда меня эти песни не интересовали, но почему-то врезались в память. Особенно эта песня. Теперь я их вспоминала. Вспоминала и пела.

      И так шёл март, апрель. В один прекрасный день ко мне в гости заглянула Лена, приехавшая из Центра на автобусе. Долго мы с ней не виделись с того Нового Года. До этого мы с ней переписывались во «Вконтакте», где я рассказала ей, что люблю Колю, а признаться — смелости не хватает.

      — Привет, Надюха! Ты так изменилась! — воскликнула Ленка, зайдя ко мне в дом.

      — Всё меняется со временем. Что с людьми делает любовь...

      Во время чаепития с абрикосовым рулетом мы обсуждали свои школьные дела и плавно перешли к парням. Лена мне ещё давным-давно говорила, что ей нравится некий Саша Громов, но он не обратит на неё никакое внимание, ибо давно конфликтует с её новыми подругами. Я поделилась своими переживаниями:

      — Всё-таки Коля классный, хоть я и не знаю, видит ли он во мне девушку или я просто для него лучшая подруга. Ещё и попсу эту начала слушать! Зря я думала, что там тупость поётся — есть там и смысловые песни. Интересно, а у тебя есть парень? Нравится тебе кто-нибудь? — решила я всё-таки спросить, не изменились ли у неё предпочтения.

      — Понравился мне один металлюга, — тяжело вздохнула Малашенко. — Только он стебётся над Светкой и над всеми нами. Помнишь, я тебе рассказывала?

      — Судя по тому, что ты нам с Анькой рассказывала, я бы сама над ней стебалась. А понравился тебе кто? — Я уже знала ответ на этот вопрос.

      — Саша Громов. — Лена подошла к моему компьютеру и нашла во «Вконтакте» Александра Громова с чёрно-белым аватаром, где на фотографии стоял паренёк с волосами до плеч в кожаной куртке, воротник которой он держал двумя руками.

      — Это он? Прикольный! — заявила я. — Так скажи ему, что он тебе понравился! И не бойся! Отошьёт — ну и хрен бы с ним!

      — Как? Я не хочу предавать подруг, поэтому не скажу об этом, хотя только Нана, Лейла и Арина смотрели бы на это адекватно, — опустила голову Лена.

      Ещё поболтав ни о чём и не заметив, как наступал вечер, я попрощалась с подругой. После разговора с Малашенко я понимала, что советовала ей делать то, что не сделала и не собиралась делать, поэтому решила признаться Коле в том, что он мне нравится. Я не сомневалась в том, что он не ответит мне взаимностью, но хотя бы попробовать можно. Вдруг я ему нравлюсь? Мало ли что...

      На следующий день я это сделала. Мы шли домой. Со стороны мы казались влюблённой парой, хотя были просто друзьями. Отойдя немного от школы, я призналась Беркутову в своих чувствах:

      — Знаешь, Коль, ты мне очень нравишься...

      — Чем? — спросил Беркутов после минутной паузы.

      — Ты очень красивый, — говорила то, что есть, — умный, приятный парень. Мне с тобой очень интересно разговаривать.

      — Надь, ты очень хороший человек. Ты всегда слушаешь, с тобой можно чем-нибудь поделиться, и это не узнает никто. Не хочу тебя обманывать, но я не вижу тебя своей девушкой. Просто не хочу тебя обнадёживать, а потом делать тебе больно.

      — Хорошо. Я тебя понимаю, поэтому не буду навязываться.

      Я хотела уйти, но Коля взял меня за руку и сказал мне:

      — Если что, Надь, то я всегда рядом с тобой.

      Мне, конечно, было неприятно, что Коля не ответил мне взаимностью, зато понимаю, что он хорошо ко мне относится. Что может быть лучше хорошего друга? Пусть даже я в него не взаимно влюблена.

      Придя домой, я села на диван, взяла электрогитару и сыграла в тяжёлой версии песню любимой группы Лены:

      — Если бы ты знал, как я счастлива теперь. Утешать меня не нужно — просто слушай и не верь. Если бы ты знал, как уютно в пустоте; одиноко и свободно — всё как ты того хотел. Не отбрасывая тень следом за тобой. Хочешь, я допью эту чашу за двоих и сама расставлю точки в многоточиях твоих? Чёрное кольцо оказалось цифрой ноль — это всё, что мне осталось, так оставь его со мной. Я не верю всё равно, верю всё равно. Только ты не узнаешь, слёз моих не увидишь. Не срастётся вовеки сломанная ветка. И, меня покидая, никогда не раскайся; и, навеки прощаясь, обмани, но останься. Обмани, но останься...

      Обычно я пела песни так — что мне в голову придёт, то и пела; сегодня играла на гитаре песню, по содержанию похожую на то, что произошло в этот день — Коля меня отверг, а я под тяжёлые рифы пою о любви.

      Зашла во «Вконтакте» и прочитала сообщение от Елены Малашенко, которое было получено вчера, только я его не прочитала, потому что днём ранее не зашла на сайт. Читала сообщение и была в шоке — подруга мне написала:

      «Привет, Надь! У меня такое случилось — вчера я всё-таки призналась Саше в любви, а он мне сказал, что и я ему нравлюсь».

      «Вот это да! Как это случилось? Рассказывай!», — ответила я ей.

      «Просто я вчера от тебя возвращалась домой. Шла от остановки к себе, и ко мне пристали два алкаша. Я думала, что они меня изнасилуют, и тут Саша пришёл и разбросал их. Он проводил меня до дома, и я сказала ему, что он мне нравится. Он ответил, что я нравлюсь ему».

      «Лен, ну я в шоке! Будь счастлива с Сашей!»

      На мгновение я даже забыла, что Коля не ответил мне взаимностью, но Малашенко у меня спросила:

      «Что там у тебя с Колей? Ты ему сказала, что любишь его?»

      Тяжело вздохнув, я напечатала ответ:

      «Я ему всё сказала, но он ответил, что не видит меня любимой девушкой, но встречаться не хочет, чтобы не обманывать меня и не делать больно. Я что, зря менялась? Или как?».

      «Может, и не зря. Кстати, ты мне такой нравишься. Да и раньше ты хорошо выглядела».

      Я посмотрела на монитор и откинулась на кресло. Может, это и к лучшему, что Коля меня отверг. Правильно говорят — всё, что ни делается, всё к лучшему.

      На следующий день я пришла в школу и увидела, как Анька Красовская разговаривала с Колей. Я подошла и прислушалась к тому, о чём они говорят — сплетница требовала у Беркутова:

      — Слушай, почему Надя должна из-за тебя страдать? Лучше начни с ней встречаться.

      — Ань, зачем ты лезешь не в своё дело? Я не хочу встречаться с Надей. Не люблю я её, а обманывать и давать пустую надежду просто не хочу.

      — Ань, ты реально прекращай лезть, куда не надо! — вмешалась Аня Волкова. — Они не маленькие, чтобы указывать им, что делать.

      — Я просто хочу как лучше! — оправдывалась Красовская.

      Ничего не сказав, я села за парту и приготовилась к математике.

      — Ань, все без тебя поймут, как лучше, а как хуже! — прошипела моя подруга.

      — И потом — я от этого не страдаю! — заявила я. — Мы с Колей просто друзья, а то, что он мне взаимностью не ответил — это его личное дело. Он имеет право на свои чувства, и я его понимаю.

      Может, я уже отошла от подросткового максимализма, но понимаю, что каждый имеет право сделать свой выбор, и не надо думать, что весь мир вращается вокруг меня.

      После уроков шла домой одна и размышляла, что всё равно хорошо, что я сделала первый шаг и успокоилась, когда узнала, что на самом деле чувствует ко мне Беркутов. Нет взаимности, но есть дружба. Разве она — не главное в жизни?