День встретил их приветливыми солнечными лучами, которые не забирались под крышу. Озябший вяхирь подёргивал крыльями, чтобы согреться поскорее. Он чувствовал, как в груди напрягается тело. Там пряталось что-то мощное, что помогало крыльям делать точные взмахи, быстро двигать ими без устали. Голубь думал, что в зобу как раз остаётся пища для этой верной силы, не зря же он находится рядом.

Птица поднялась, лениво двигая тело к солнцу, опуская хвост и шаркнув им по бетонному выступу. Чтобы не мусорить рядом с гнездом, она встала задом наружу, сбросив ненужное вниз, где птицы бывают не так часто. А затем пернатый прилёг снова, развалив крылья, чтобы дневные лучи погрели холодную спинку.

Голубка вышла следом. Ей хватило и просто постоять на свету, чтобы прогреть своё изящное тельце. Перья на шее красиво переливались, правда, не так красочно, как у самца. Да и сама хозяйка этого украшения не старалась выставлять его напоказ в отличие от мужа. Тот, выходя следом, высоко поднимал грудку, стоя почти вертикально, и выпятил вперёд свою зеленовато-лиловую шею. Тоже прогревался, но уже в другой позе.

— Пора второй раз гнездо отметить на сегодня, — приговаривал он, поворачиваясь к солнцу то одним боком, то другим.

Вспоминая, каким голоском он тогда отстаивал своё место, лесной голубь тихонько просмеялся.

— Может, я это попробую сделать? — предложил он. — Уверен полностью — ни один сизый не сунется к этому месту, заслышав, как я пою.

Сизарь помолчал и даже поёжился, белая «жилеточка» возле хвоста за крыльями встала дыбом. Затем пернатый почесал себе спинку клювом, выцепив маленького клеща, которого выбросил вниз на землю.

— Валяй, — сказал он, посматривая на членистоногое, барахтающееся своими лапками внизу.

Вяхирь тоже взглянул вниз, повернув голову на бок и немного присев. Вспомнил, как неудачно «поел» с грозди переспелых ягод, на ветке которых сам еле висел. Стоило чуть-чуть тронуть клювом сочную мякоть, как весь пахучий ало-красный ком свалился вниз, в густую траву. А легче было отыскать новый, чем рисковать собою, выискивая где-то там свой десерт. В некоторые моменты большой голубь хотел превратиться в лёгкую ловкую птичку, ну, или хотя бы в свиристеля. Уж они толк в ягодах знают.

Но не об этом сейчас стоило думать.

Сизари прислушались, когда их лесной собрат топорщил перья на горле. Он так же басовито «страшно» запел. В любом случае ничего не знающий городской голубок облетел бы это место. Наверное поэтому здесь и не было таких птиц... кроме друзей вяхиря.

— Какая красота... — шепнула голубка, вслушиваясь.

Супруг присел рядом с ней, лаская её ушки, перебирая пёрышки вокруг них, мол, да, это сильный самец, но про меня не забывай.

Вяхирь прервался, подумав, что уже хватит: — Красиво? Я-то думал, что моему пению далеко до идеала.

— Как гнездовое оно просто отличное!

— Э-эм... это песня для моей девушки, — объяснила дикая птица. — Только нет её всё у меня.

Самка повернула голову другой стороной, переступила лапками.

— Да ладно?

— А где танец? — подошёл сизарь. — Понятно, почему ты так и не обзавёлся парой. Если так и будешь урчать на месте, к тебе никто не подойдёт. А нам надо самим это делать. Голубки любят выносливых. Они проверяют, как долго ты сможешь ходить за ними, не давая слабину. В этом весь смысл.

Приговаривая это, городской кланялся и вертелся на месте, топорща перья, будто исполнял этот танец. 

— И перья показывай как следует, — распростёр крыло он, — они все должны быть целы.

— Пфф, мой отец точно так не делал. Его супруга просто выбирала из голубей кого потолще, и всё.

— По тебе видно.

— Спасибо за комплимент, — распушился вяхирь и приопустил хвост.

Он оглянулся, поняв, что этот уступчик был для него маловат, и шагнул ближе к стене. Крыло задевало бетон, неприятно шурша перьями, но в целом сиделось нормально. Сизарь же вообще мог развернуться хвостом к стене и головой наружу.

— Должно быть из-за вас никто сюда не прилетает, — сказал он. — Вы же близко тут живёте, да?

— Мы как-то не любим собираться в стаю. Вяхири живут порознь. Разве только завести пару. Но к этому месту... наверное... только я надоумился прилететь.

— Не ты один такой любопытный, — сказала голубка, вытянувшись вверх и глядя куда-то на соседнее здание.

Другие взглянули туда же. Сизарь дёргал головой, пытаясь найти то, за чем уже внимательно следили остальные.

Окно, располагавшееся по соседству с «кормовым», было открыто, и там на подоконнике кто-то копошился, видимо, клевал что-то. Нежно-кремового цвета птица с хохолком на голове ела зёрна из мисочки, поглядывая на улицу. Других пернатых она пока не замечала.

— Что эта горлица забыла в человеческом доме? — высказался самец, когда распознал крылатого незнакомца.

Вяхирь размял крылья: — Значит, вы всё-таки не залетаете туда. К ним.

— Лично мне было бы страшновато туда соваться, — ответила голубка. — Но интересно узнать, что там творится.

Она подпрыгнула и взлетела, за несколько секунд добравшись до карниза загадочного окна. Она будто специально не стала подавать знака, чтобы не смущать остальных своим выбором. Но сизарь волновался за свою любимую, а большой птах просто был крайне любознателен, иначе бы не попал вообще в этот странный «лес».

Он приземлился последним, всколыхнув карниз, и молодой голубок цвета какао дёрнулся. Кукурузное зерно осталось у него в клюве, необычный карий глаз смотрел на троих, а сам пернатик издавал тихое «у-у», пока не услышал слов в свою сторону:

— Ты кто такой? Хе-хе, — вяхирь протиснулся вперёд и уставился на птицу, стоящую по другую сторону какой-то сетки.

Штука выглядела хрупкой, но клевать её, чтобы войти внутрь, голубь не решился. Можно было и так разговаривать, если горлица ответит хоть что-нибудь.

Она выронила еду, прикрыв клюв через некоторое время. Это был скорее перекрашенный сизарь. Короткий толстый хвост, коренастое, хоть и худощавое, тело, а вместо чёрного «ожерелья» на шее голову украшал вычурный белый хохолок. 

И голосок у того был голубиный: — А... вам зачем я нужен?

Он попятился и чуть не оступился, но, остановившись, он присел и вспорхнул, разметав все зёрна из мисочки. Свистя крыльями по воздуху, голубок, зависая, пролетел к какому-то прямоугольному возвышению недалеко от карниза и приземлился туда. Его зрачки были встревоженно сужены, комнатная птаха часто подёргивала головой.

— Боже мой, что с ним сделали люди? Он даже не хочет показываться нам на глаза, — шептала сизая самка.

Вяхирь отошёл от сетки.

— Это отщепенец. Бедняжка, — уверенно сказал супруг пернатой, — Хорошо, хоть выживет. В подобных штуках если есть еда, то она там часто бывает, — и указал клювом на миску.

— А кто они?... — поглядывая на бежевую птицу, поинтересовался лесной гость.

— Это — странные сизари, которые не могут выжить в природе, — ответила ему голубка. — Правда, зачастую не все они сизые. И большинство крайне доверчивы к людям.

Молодой «отщепенец», как назвали его дикие, вновь вернулся к своему обеденному месту. Уж больно тянула его еда, и это мог понять любой голубь. Пернатый быстро и неразборчиво глотал, вытягивая шею и посматривая на незнакомцев. Зёрна даже застряли у него в глотке от этого, заставив ненадолго принять вертикальную стойку, чтобы всё провалилось.

— Они могут выглядеть самым разным образом, но каждый считает себя настоящим сизарём. Это странное явление, с которым мы живём в городе. Оно уже не такое странное для нас.

— И найти с ними общий язык — ну очень трудно, — говорил самец.

— Вы мне?! — кашлянув, выпалил птах. — Говорите «Сёма», если хотите мне что-то сказать. Я на это слово охотно отзываюсь. Но вы какие-то страшные, так что я не хочу с вами общаться.

После этих слов он прильнул к высокому стакану с водой, быстро втягивая в себя жидкость, запивая свой обед.

— Хм, страшные. Юморит, дружок. Мы отщепенцев и пострашнее видели, — пробормотал один из сизарей.

Другой подобрался к вяхирю: — Ты знаешь, какие они бывают? Это просто нечто. Есть более-менее нормальные, у них окрас другой, хвост, крылья немного другие. Есть жирные голуби, есть мускулистые, есть вообще — как горлицы, один в один! Но другие, это просто инвалиды: с заросшими лапами, головами, с глазами наружу, бесклювые, безносые, разные-разные. Ну, ты понимаешь. Из таких отщепенцев вряд ли кто-то выживет, и мы видим их только в людских сооружениях.

Витютень всё ещё переваривал эту информацию, просто раздумывая над этим, а домашний в ужасе вздыбил перья.

— Ты меня так не пугай, — сказал он.

— А разве я говорил «Сёма», как ты мне поручил? — подошёл сизарь к сетке и гордо выпятил шею, чтобы этот птенец-подросток знал, с кем говорит.

— Но я всё это слышал. Иди, рассказывай про бесклювых голубей в другом месте, — после этого бежевая птица прокурлыкала, как настоящий самец, шумно втянув воздух через клюв и пропустив наружу носом.

— Не смеши меня, пожалуйста, — оставался непоколебимым сизарь. — Тебе со мной не равняться, ты даже дня прожить на улице не сможешь.

— А мне и не надо. У меня есть... есть... этот... Этот! Да! У меня есть сильный и большой Этот, которого вы будете бояться, и как только он появится, вы разлетитесь в страхе! А я нет, ведь он мой родитель!

Повисло молчание. Сизари явно чего-то не понимали, и вяхирь... он ещё думал о тех бедолагах с уродствами.

— Ты точно говоришь о человеке, я прав? Вот и ещё одна сторона большинства этих пернатых. Они думают, что их вырастили люди, — говорил дикий птах, не стесняясь своих слов на виду у пресловутого отщепенца.

— Потому что так и есть, — выговаривал Сёма. — Когда я вылупился, меня брали тёплые руки, которых нет у голубей. Когда я открыл глаза, то увидел, как эти руки держат прозрачный зоб с кормом для меня. Когда я пищал, они всегда были рядом! Всегда! Скажите, что вы видели, когда прозрели?

— Мамку свою я видел, потому что я нормальный, — сизарь начал сердито курлыкать, и вяхирь понял, что пора прервать его беседу с отщепенцем.