Авантюрин неуправляемый. Неподчиняемый. Едкий. Эгоистичный. Подначивал на все — на то, что можно и нельзя, на то, что правильно и неправильно, лишь бы только посмотреть со стороны. И посмеяться. Быть может, прикусить губу, слегка прищуриться и сложить руки на груди, ярко демонстрируя удовлетворение.

      У Авантюрина в наличии весь спектр эмоций. Он демон и ему позволено быть таким. Нет, не так — это его природа.

      С плеч Веритаса упал махровый халат. Захотелось поперхнуться, да вот Рацио только не смог.

      — Доктор, ты… большой.

      Ему не нужно было поддаваться эмоциям, не нужно было доставать мел, продольно полосовать руку, отчаянно читать, как мантру, слова из сборника, да и вообще брать его из библиотеки. Даже в качестве ознакомления.

      Кто же знал, что в этот раз накроет так сильно. Гори синем пламенем Общество гениев вместе с его верой и игрой в удачу.

      Кто-кто, а удачлив здесь точно не он. И если сначала Авантюрин не бесновался, поддался даже без обряда подчинения, то теперь развлекался на полную, оставив Веритасу место где-то внутри своего же тела без возможности пошевелиться. Он видел все, что видел Авантюрин, чувствовал то же самое — они делили ощущения на двоих. Все. До единого.

      — Сама античная статуя, — Авантюрин провел по веритасовским плечам и тронул шею. Взгляд его опустился на стоящее перед ним зеркало.

      Не то, чтобы Веритас смущался себя обнаженного, но едва ли сейчас можно назвать свое тело своим.

      — Тебя кто лепил, подскажешь? — Авантюрин повернулся спиной и напряг бицепсы, сжимая локти. — Ух. Ну что за гены? Кто твои родители?

      Веритас испытывал настоящий стыд — он что, серьезно будет использовать чужое тело просто, чтобы… чтобы что?

      — Все равно не ответишь. Да и пусть. Лучше смотри.

      Прикрыться. Срочно хотелось прикрыться. Выбраться не пойми откуда, перехватить управление и вырезать Авантюрина из своего тела, души или половины сознания, раз сейчас оно у них почти общее. Все, что угодно, только чтобы прекратил.

      — Док, ты, думаю, прекрасно осведомлен о своей красоте, так? — раскрытые ладони скользнули вверх по животу, периодически натыкаясь подушечками пальцев на линии пресса. — Честно, я бы тебя принял за милую душу.

      В данную секунду Веритас сам себе казался неестественным, несуществующим, инородным в людском мире. Да, он смотрел на себя вот так, грешно это отрицать, но не настолько пристально и жадно, как сейчас это делал Авантюрин. Да, вел глазами ниже и…

      — Может, мне стоит доказать тебе твою же ценность, а после мы вместе придумаем, как заставить их слезы лить над своей ошибкой?

      Веритас не мог подобрать иного синонимичного определения для Авантюрина, кроме как «инфантильность». Но для него даже серьезные значимые дела, занятия и цели — несущественная вещь, достойная лишь утонуть в забвении, а их место гордо займет удовольствие.

      И да, подмигивал он просто отвратительно. Нужно запомнить, что со своим телом подобный трюк лучше не проворачивать.

      — Ну, что я тебе тут лекции читать буду — это твоя прерогатива, — Авантюрин тронул бутылек на столе. Веритас готов поклясться — но не на крови, она уже подвела, — что ее там не было. В тот момент, когда он открывал двери ванной, так точно. — Я люблю наглядность и практику.

      Авантюрин, не жалея, вылил масло на пальцы.

      — И тебе советую.

      Упавшие капли разбились о пол и разлетелись в стороны. Большинство из них теперь блестели в лунном свете, а остальные приятно охлаждали стопы и лодыжки.

      А еще — Веритас вообще не просил о советах.

      — Не сказать, что мне уж так интересно, но лекции твои я бы послушал, — Авантюрин, все еще сверля себя глазами Веритаса в зеркале, опустил руку вниз и подхватил член, ведя на себя и обнажая головку. — Может, не только их. Может, мне бы понравилось слушать, как ты вот этим ртом, — он провел большим пальцем по губам, скользнул им внутрь и резко вытащил с пошлым причмокиванием, — Ну, например, надрывно стонешь мое имя.

      Веритаса прошибло током. Закрыть глаза и не смотреть, отключить слух и перестать уметь говорить — ничего из этого не получалось.

      — Какой ты красивый, — Авантюрин заставлял его наблюдать за тем, как член скользил сквозь пальцы. В тишине дома звуки предательски усиливались раза в три.

      Не сбежать. Не спрятаться.

      Авантюрин сжал сосок и прокрутил.

      — Ауч, — он театрально отнял руку от груди, словно от огня, и потряс кистью. — Ну-ну, Веритас, ты еще и неприлично чувствительный. Жалко будет ронять тебя на пол, так что найдем нам, как музейному изваянию, подходящий достойный пьедестал. Презентабельный — все, как ты любишь.

      Веритас невольно осмотрелся вместе с Авантюрином.

      Его рабочий стол неподалеку пришелся как никогда кстати. Тот, с которого Авантюрин брал масло. Веритас, конечно, был уверен в себе — пусть это и не оправдывалось происходящим вокруг, — и потому знал, что плотно закрыл горлышко пробкой, но… да какая уже разница?

      — Удобное расположение мебели. Специально для этого случая готовил?

      Авантюрин издевательски хмыкнул, сдвинул в сторону книги, записи и тарелку с фруктами и вальяжно забросил колено, прогнувшись в пояснице и посмотрев через плечо — зеркало все еще отлично демонстрировало всю картину.

      Он протянул руку между ног и приставил пальцы ко входу.

      — Смотри, Веритас, — он проникнул внутрь колечка мышц, сразу во всю длину до основания пальцев. Авантюрину стоило огромных усилий не отводить глаза от зеркала. — Смотри и уясняй, ученый-паинька.

      Колено проехалось по гладкой поверхности, заставляя мышцы и сухожилия между ног натягиваться с приятной болезненностью. Веритас чувствовал вместе с Авантюрином, как приходилось сдерживаться, путался в ощущении своего и чужого, руки… это он делал?

      Взгляд упал на стекшее по мошонке и всей длине члена масло, когда Авантюрин в очередной раз вытащил пальцы. Собравшаяся на головке густая капля вместе с предэкулятом, задерживаемая лишь вязкой нитью, упала на пол.

      — Ты ведь сбежишь, если я отдам тебе тело обратно, да? — Авантюрин вздохнул и страдальчески выкатил нижнюю губу. — Поэтому слушай — я вознесусь, если вылижу здесь засухо.

      Блять…

      Он снова резко ввел пальцы и лег грудью на стол, не забывая следить за отражением. Второй рукой он нашел в тарелке красное яблоко и оторвал сухую веточку.

      — Язычок, уверен, у тебя не только для разговоров подвешен, — Авантюрин очертил кончиком круг на яблоке и скользнул в углубление, из которого только что вытащил ветку.

      Веритас чувствовал, как намокают от обильной слюны маленькие сухие листья, ранее служащие цветком, как старательно Авантюрин вылизывал, сглатывал и снова вылизывал.

      Он прикрыл глаза, и Рацио не знал, его ли это сознание или чужое, но перед глазами стояла картина, как он вел языком между ягодицами Авантюрина и старался проникнуть внутрь, наращивая темп.

      Игра разума и настоящих касаний играли между собой в дополняющей друг друга синергии. Они вместе открыли глаза, когда накрыло.

      Пальцы на ногах сжались сами собой, ногти впились в кожуру и сочную яблочную мякоть, выпуская наружу сок.

      Господи…

      Авантюрин выпрямился на подрагивающих ногах, а Веритасу казалось, что его сейчас унесет. Голова кружилась и ощущалась ватной.

      — Смотри, что ты наделал, — он опустил глаза на очередное пятно на полу — особенно большое и белесое. — Какой молодец.

      Авантюрин развернулся к зеркалу, в нем показалась ехидная улыбка. И вот она была ему к лицу. Где-то наравне с привычным строгим выражением.

      — Забьешь на свое Общество гениев, и они будут за тобой это все подтирать. Обещаю.

      Авантюрин подошел ближе к отражению, взял основание зеркала за округлые края и поцеловал веритасовские губы.

      — Признавать можно не только по графе душности и отсутствию личной жизни, — он склонил голову вбок, прикрывая лоб и глаза влажными волосами. — Милый мой Веритас, взгляни свое на великолепие под другим углом.