Сумерки, плавно окутывающие улицы Сумеру, зажигают фонари и знаменуют негласное вечернее торжество, когда люди после рабочего дня наконец могут позволить себе расслабиться в компании близких или же просто прогуляться, наслаждаясь видами.
А кто-то и вовсе предпочитает уединение.
Вот только если обычно аль-Хайтам уединяется с книгами или свитками, то этот вечер – особенный.
С утра ничего не предвещало смены планов, и в течение дня аль-Хайтам только и думал о том, как он вернётся в стены по-верному молчаливо встречающего дома. И только Бездна пнула спуститься на Большой базар за специями, – так ли они были нужны, если он ничего не собирался готовить? – как судьба захлопнула ловушку взмахом густых ресниц, изящно подведённых чёрным. Аль-Хайтам назвал бы своё внезапное и необъяснимо сильное желание прийти сюда интуицией.
А вот что привело сюда Сайно? Взгляд скользит по рулонам выглаженных тканей, расшитых золотом и украшенных россыпью переливающихся камней в изящных украшениях. Однако Сайно рассматривает ткани поскромнее – это аль-Хайтама ничуть не удивляет.
– И по какому же случаю генерал подбирает наряд?
– А, господин секретарь, – если Сайно и удивляется внезапной встрече, то показывает это максимально деликатно. И эта лёгкая улыбка, скользнувшая по чётко очерченным губам всего на секунду, – что она означает? Аль-Хайтам хочет знать. – Скоро ведь Навруз. Хочу посетить праздничные мероприятия и выглядеть прилично. То есть приличнее, чем обычно, хах.
Странное и довольно субъективное замечание, думает аль-Хайтам, но решает промолчать, ненароком прикидывая в голове "праздничный" образ Сайно в новых одеяниях. Чёрный с золотом как-то по-особенному украшает генерала, хорошо подчёркивает его смуглый тон и почти величественный стан. Рибана эластична, а батист лёгок и приятен на ощупь – этот вариант идеален, и аль-Хайтам с довольством отмечает про себя приятное чувство от того, что даже в таких вопросах их с Сайно мысли сходятся.
– Ты надолго в городе?
– Завтра нужно вернуться в Караван-рибат на учения и приготовления, но к празднику уже вернусь.
Значит, в Сумеру снова будут приняты усиления мер по обеспечению безопасности, чтобы ничто не помешало гражданам и гостям региона отдохнуть в праздничные дни. В Академии вопрос об этом подняли только сегодня.
– Так ты говоришь, что тебе нравится? – отмечает Сайно с довольной ухмылкой, отбирая багровую ткань с тонкой золотой незамысловатой вязью в рисунке с мелким элементом.
– Тёмные оттенки хорошо контрастируют с золотом и твоими светлыми волосами. А красный подчёркивает твою пылкость, твою страстную натуру, – невозмутимо заявляет аль-Хайтам, и позволяет себе задержать взгляд, когда Сайно смотрит ему в глаза. – И опасную – в том числе.
Одно мгновение, и аль-Хайтаму кажется, что эти алые глаза коварно его пленяют, захлопывается ловушка: и ведь испытывает он подобное чувство не в первый раз.
Сдаётся, что и не в последний, но сколько это может продолжаться?
– Весьма приятно получить такой комплимент от тебя, – губы Сайно расплываются в очаровательной улыбке, которой оказывается достаточно, чтобы аль-Хайтам отставил все лишние мысли.
– Не хочешь немного прогуляться?
– Почему бы и нет? – Рассчитавшись с продавцом, Сайно аккуратно складывает ткани и две пары браслетов в небольшой мешочек и следует за аль-Хайтамом. – Выглядишь слегка помято. Тебя что, в кабинете завалило бумагами?
Он произносит это так естественно, так обыденно, что аль-Хайтаму порой кажется, будто специфика юмора Сайно заключена даже не в лингвистической игре, а именно в том, кáк он всякий раз проворачивает свои "фокусы". В любом случае это говорит о достаточном уровне интеллекта, и аль-Хайтам не устаёт с приятным теплом в груди обнаруживать, как гармонично в Сайно ум и серьёзность сочетаются с простодушием и озорливостью. Хотелось бы аль-Хайтаму уметь самую малость поиграть на чувствах, вызвать желанную реакцию Сайно – именно его и ничью более, – но губы предательски честно растягиваются в улыбке, и глаза Сайно загораются с новым энтузиазмом.
– Когда-нибудь я заставлю тебя засмеяться вслух и звонко, кабинетный ты сухарь, – махаматра сам разражается смехом, будучи довольным оценкой своей шутки, и несильно пихает аль-Хайтама локтем в плечо.
– Что ж, желаю удачи.
– Ты сомневаешься в моей напористости?
– Отнюдь. Она-то как раз меня восхищает. – Прежде, чем Сайно прокомментирует это откровение – бездна дёрнет его за язык очередной шуткой, – аль-Хайтам успевает внимательным взглядом уцепиться за совсем свежий, пусть и небольшой шрам Сайно на предплечье. – Кофейные зёрна подорожали?
– Какой же ты странный, Хайтам, – Сайно потребовалось лишь две секунды, чтобы установить связь между подорожавшим в цене кофе и последовавшими за этим частыми набегами на торговые караваны (хотя что из этого является причиной, а что – следствием, – вопрос тоже интересный), и он, будто вспомнив о своём шраме, глядит на него даже почти с удивлением. – Если беспокоишься обо мне, можешь напрямую об этом спрашивать.
– Решил, что разузнать заодно и об обстановке в пустыне не будет лишним.
– В Академии всё так плохо с актуальностью новостей?
– Эти бюрократы до жути медлительные. Хадрамавет?
– Сетех.
— Нижний?
Сайно косится на аль-Хайтама с искренним недоверием, недоумением и немым вопросом в духе "Ты совсем дурак?". Аль-Хайтам в ответ ухмыляется, за что получает очередной пинок.
Это даже весело.
– Будь на твоём месте кто-то другой, меня бы здесь уже не было, – ворчливо комментирует Сайно, выйдя на пару шагов вперёд.
– Будь на твоём месте кто-то другой, меня бы здесь вообще не было.
Обернувшись, Сайно успевает заметить, как аль-Хайтам пожимает плечами с этим своим дурацким нарочито равнодушным выражением лица. То самое выражение, которое порой так и просит хорошего тумака. При всей специфике работы матр Сайно пускал кулаки в ход не так часто, как можно думать поначалу, хотя бы потому что его репутация идёт впереди него самого, его кулаков или копья.
– Хочу тебе врезать.
– Какая похвальная честность. – Аль-Хайтам не скрывает своё довольство во взгляде, проходя мимо, и разворачивается на ходу, будто маня Сайно за собой. – Я даже подумываю предоставить тебе такую возможность.
Сайно нельзя обмануть никакой маской, даже такой, как у заносчивого и неприступного господина секретаря. И знакомая крыша за поворотом случайным образом подбрасывает цепочку умозаключений: Сайно тоже умеет задавать вопросы околицами.
– В Кшахреваре сейчас вечерние смотры?
– И новая партия мондштадского вина у Ламбада.
Чтением мыслей назвать это будет слишком уж пафосно, но Сайно ощущает то, как они подхватывают мысли – и чувства, пожалуй, – друг друга, и это приятное нечто разливается покалывающими мурашками аж до самых кончиков пальцев.
И то, как они, больше не обменявшись ни единым словом, идут в одном направлении, как смело Сайно входит в знакомый дом и как заходится сердце под самой глоткой, когда в скважине поворачивается ключ. Он откладывает мешочек с покупками, делая про себя пометку о том, что надо бы не забыть, когда он будет уходить, – но мысли об этом будто сухим ветром сметает, когда позади он слышит такое бархатное и исполненное чувств как сумерские реки осенью:
– Иди ко мне.
Это не приказ – Сайно не повинуется; это зов – и Сайно стремится.
Стянув шапку матры, он разворачивается, уже зная, что сразу попадёт в крепкие объятия, и есть нечто восхитительное, когда предвкушение всё же находит эти тёплые сухие ладони, обхватывающие лицо, скользящие по плечам и спине, сжимающие так, будто Сайно вот-вот передумает и отстранится.
Но его слегка обветренные губы находят тонкие губы аль-Хайтама, и... нет. Он не передумает и не отстранится.
Аль-Хайтам целуется охотно и напористо, но бережно. Его умение орудовать словами хорошо демонстрируется в том, как полно и чувственно сейчас он изъясняется как раз без них, – это вполне тянет на шутку, что заставляет Сайно улыбнуться в поцелуй как раз в тот момент, когда рука аль-Хайтама уверенно опускается вниз, в требовательном жесте накрывая пах. Рваный шумный выдох срывается с губ, и аль-Хайтам завороженно нависает над ним, впиваясь опьяневшим взглядом.
– Твои зрачки, – коротко подмечает он, но не даёт Сайно и пары секунд на догадки, как снова утягивает в жадный поцелуй.
От аль-Хайтама пахнет кофе и чернилами, и этот запах вперемешку со сладковатым запахом домашних цветов бьёт в голову, обволакивает мысли негой, пока рассудок тает от жара возбуждения. И неясно, кто кого толкает или тянет в сторону спальни, пока руки, сталкиваясь, стягивают одежду.
– Как ты, однако, соскучился, – выдыхает Сайно с вызывающим оскалом, внимательно осматривая крепкое тело над собой, и ласково щипает мягкую складку кожи на боку: сидячий рабочий формат и жизнь в полном достатке дают о себе знать, но аль-Хайтам поддерживает себя в отличной форме, надо признать. Сайно шумно выдыхает, проведя ладонью по плотным мышцам торса вверх, к груди, и подушечки пальцев нежно очерчивают мягко подсвечиваемый в тусклом свете комнаты зелёному кристаллу. Лишь несколькими секундами спустя Сайно ловит внимательный и нечитаемый взгляд аль-Хайтама на себе. – Что такое?
– Останешься на ночь?
– И не проси, – вот ведь упрётся, а потом снова приходится его подталкивать. Сайно обвивает руками шею аль-Хайтама и тянет к себе, подаваясь навстречу всем телом, напоминая о том, на чём они тут, вообще-то, остановились. – Лучше давай насладимся моментом. Ты слишком много думаешь.
– Можно подумать, тебе это не нравится.
– Ох, Хайтам, заткнись, будь добр, – Сайно тянет его лицо к себе, тихо смеясь в горячие губы, но всё же смягчается. – Утром я уже должен вернуться с людьми Эффенди, всё-таки мы задействованы в подготовке к празднику.
– Хорошо, я понял, – аль-Хайтам звучит так спокойно и уверенно, что поверить ему легче лёгкого. И нет никаких подвохов, недомолвок и обид: с ним так просто и комфортно, как когда после душного тяжёлого жара втягиваешь тропическую прохладу. – Буду ждать тебя.
Сайно теряется, подбирая ответ, а потом и вовсе сдаётся, позволяя их рукам и ногам сплестись в объятиях; поцелуй за поцелуем и вовсе растапливают последнюю связь с реальностью. Аль-Хайтам вымещает всё это одним собой, особенно когда высоко задирает ноги Сайно, устраивая их на своих плечах, и набирает темп.
– И это всё? – Сайно подтрунивает, загнанно дыша, и, облизнувшись, в очередной раз хватается за широкие плечи крепче, оставляя свежие царапины, пока получает заслуженный толчок, – о, Архонты...
– Ненасытный, – с тихим смешком бросает аль-Хайтам, любовно проведя ладонями вдоль смуглого сильного тела, разрисованного риском и битвами, чтобы придержать за талию.
– Тобою нельзя насытитьс... Ох! Х-хайтам!
Так и хочется съязвить, но слова теряют свой смысл, когда Сайно, выгнувшись, трясётся, комкает простыню и оттягивает Хайтама за волосы, сбивчиво дыша, – пожалуй, это всё, на что его хватает, пока его всецело охватывают чувства. Одно дело – любить и стремиться всем своим существом, другое же – соприкоснуться с этим чувством, раствориться в нём, ощущать не только жаром по коже, не только в танце вожделенных тел, но и каждой крупицей души. Будто всё внутри пронизано этим желанием быть рядом, быть в этих объятиях, быть поддержкой и опорой, быть героем и защитником – желанием быть.
И нет ничего восхитительнее, чем чувствовать столь сильную взаимную отдачу. Аль-Хайтам не заявляет об отношениях на каждом углу, не признаёт исключительность любви, но совершенно не стесняется своих чувств, своей связи с таким же приметным по статусу человеком, своего порой нелогичного, как он любит подчёркивать, поведения.
То ли от охватившего экстаза, то ли от прилива нежности – такой непривычной, но такой приятной – Сайно всхлипывает, вытягивается под аль-Хайтамом и с хриплым стоном обмякает, пытаясь прийти в себя. Руки сами окольцовывают расцарапанные плечи, взгляд блуждает по потолку, пока сам Сайно то ли тлеет искрой, то ли полыхает ярче ночных кострищ. В реальность возвращает вес аль-Хайтама, устало подмявшего Сайно под себя, сгребая в охапку. Они оба не шибко-то любят тактильность, но... в таких объятиях есть нечто исцеляющее. Наполняющее.
Почти волшебное.
Если Сайно хотя бы вслух признается, что ему и самому не хотелось бы уходить, то стало бы в разы тяжелее. Однако аль-Хайтам также понимает, что такая у них обоих работа: обязывающая и объёмная.
В конце концов, она никак не мешает им тосковать, любить, тянуться друг к другу.
Пальцы ласково заправляют слегка влажные от пота серебристые пряди за ухо, и Сайно с трепетом повторяет себе, какой аль-Хайтам красивый. Хотя типаж вроде бы даже не в его вкусе, что иронично. Сайно может касаться его вот так, видеть его вот таким, прикасаться к самому сердцу аль-Хайтама, которым, если послушать окружающих, господин секретарь не обладает. Вздор.
Они даже не представляют себе, каково это – заслужить своё место в этом сердце просто потому что ты такой, какой есть. Потому что любим даже будучи с несносным характером, странными шутками и нестерпимой принципиальностью.
– После праздничных мероприятий я остаюсь в Сумеру на выходные. – Сайно довольно щурится, теснее прильнув к аль-Хайтаму, уткнувшись в шею, жадно вдыхая исходящее тепло и родной запах. – Буду весь в твоём распоряжении.
– Давай поедем в Порт-Ормос, – тихо отзыввется аль-Хайтам после недолгой паузы.
Оно и понятно: море, лесные чащи, размеренная самобытность и суета, в которых легко затеряться. Аль-Хайтам порой так предсказуем, что Сайно дивится тому, что людям так трудно с ним общаться. Есть в этом нечто очаровательное, милое, но и притягательное, интригующее одновременно. Словно древний механизм с зашифрованной загадкой, разгадать которую можно очень просто, но лишь проявив достаточно терпения и аккуратности. Сайно никуда не спешит: у них впереди вся жизнь, и ради этого стоит возвращаться с заданий каждый раз. Потому что аль-Хайтам ждёт его.
– С тобой – хоть в Бездну.