Безумие заразительно (слово сменяется на «зрительно» из-за заедающей клавиатуры, и, думается безликому пилтоверцу, это тоже правда).
Безумие заразительно, особенно в тех местах, в которых единственный выход — ответ силой на силу. Безликий пилтоверец кидает взгляд на плакат, сделанный их правоохранителями, а затем на сумасшедшей редкости фото из недр Зауна: на обоих изображена Джинкс. На одном — безумец, не способный видеть перед собой ничего, кроме крохотных целей. На втором тот же человек выглядит уставшей фигурой, несущей факел во тьме беспроглядной тьмы Линий. Безликий пилтоверец думает, как же так вышло, что и на одном, и на втором Джинкс — безусловно, преступница, из-за которой теперь из дома без страха не выйдешь — выглядит настоящей. Для Пилтовера она очередная опасная личность, стремящаяся нарушить порядок вещей — из-за этого для Зауна она героиня. Пусть и с бомбами и нестабильным поведением, но она олицетворение города, который уже давно сходит с ума, и просто это не показывает.
Безымянный пилтоверец вздыхает, стуча по клавише, стирающей текст. «Занимаешься оправданием террориста?» - напишут ему потом негодующие читатели. Может, чуть больше, чем просто негодующие. В любом случае, нельзя писать свои мысли даже между строк — подумают ещё чего, припишут в союзники, потом иди доказывай, что это лишь мысли, а не призыв к действию. Хотя кого тут обманывают? Призыв к действию тоже важен.
Пилтовер, пусть и мнит себя самым гуманным и современным городом, всего лишь задирает нос, втаптывая в грязь своего соседа. Тот барахтается в пыли, стараясь вздохнуть хоть раз, а ему говорят: «лежи. Ты не достоин этого воздуха». Он и лежит. Какое-то время. Медленно сходит с ума от нехватки кислорода и старательно делает вид, что сапога на затылке нет.
Но сапог есть. И убрать его уговорами не выйдет — рот-то на лице, которое наглухо воткнуто в звуконепроводящую землю.
Рождение Джинкс, думается безымянному пилтоверцу в тиши нервной ночи, было лишь вопросом времени. Кто-то рано или поздно должен был понять, что скинуть сапог можно только руками, желательно толкнув вышестоящего так, что тот потеряет равновесие и отойдёт на несколько шагов назад в попытке его поймать. Так и произошло. Извечная чёрная яма за пределами Пилтовера выросла достаточно, чтобы обратить свой взор на сияющий шпиль и заговорить о несправедливости. В первый раз. Во второй — закричать, что есть мочи, потому что сапог снова вдавил его в грязь.
Но даже аллегория, — «чёрная яма» — даже из безголосых уст безымянного пилтоверца показывает всю суть отношений двух городов. Верхний считает нижний постыдным чуланом, который не стоит показывать гостям, или хотя бы сделать вид, что он пуст. Нижний считает верхний глухим бараном, которого сдвинуть можно, убив. Так и порождается многолетний круг ненависти: Заун кричит, взрывая несколько зданий, Пилтовер убеждается в том, что там живут сплошные дикари, не заслуживающие эмпатии, и обращается с ними так же. Говорит: «это террористы. Все до единого. Мир очистится, если их всех закопать и сжечь». Заун затихает. Потом рождается новое поколение, верящее в справедливость, и пытается поговорить. Потом всё громче и громче, пока их взывания не становятся надрывным криком отчаяния. Потом к ним добавляются действия, к которым они привыкли. Пилтовер получает подтверждение тому, что они преступники, и готовит винтовку. Заун делает вывод: «они все бездушные налётчики. Мы их победим только тогда, когда заберём их свободу».
Джинкс — символ страха для верхнего города и символ восхищения для нижнего. Джинкс — самый громкий человек среди всех страдающих, и они невольно видят в ней рупор. Они, шепчущие, с радостью отдают последние свои децибелы ей, чтобы Пилтовер, наконец, понял, о чём они кричат. Потому что думают, что насилие — выход. Потому что их так научили. А Пилтовер живёт правилами и вечным попранием прав Зауна. Вернее, самым главным: правом на наличие личности. Когда дикое животное, крутящее колесо для фабрики, внезапно показывает зубы, его усыпляют. Заун не лучше в глазах закостенелых членов совета.
Если сменятся люди на железных тронах, сменятся правила. Были подающие надежды люди там. Громкоголосые. Ищущие правду. Видящие. Но пока есть хоть один человек, помнящий старые устои, по ним будет жить совет. И весь Пилтовер с ними. Даже если кто-то заговорит о милосердии, его задавят сомнениями о прошлом. Или его настигнет боеголовка рупора Зауна, слишком нетерпеливая, чтобы ждать ещё хотя бы один день. Они ведь достаточно ждали. В какой-то момент терпению должен прийти конец.
Безымянный пилтоверец мотает головой и жмурится. Пишет: «особа опасна. Взять мёр|». Ощущает, будто пишет так про всех людей Зауна. Вот он — символ. Он — лицо всего города. Неотделимый от простых жителей. Никто и не подумает увидеть её как отдельную личность. Потому что никто в Пилтовере не привык к этому. Так может, это и не нужно?
Стирает. Пишет: «Нестабильна. Взять живой». В конце концов, если Пилтовер хочет справедливости — пусть начинает понимать, что вечная борьба и ненависть сделала. С ними самими, с людьми, на которых они охотятся. Убить — значит замять проблему. Взять живой — узнать, отчего она такой стала. Позволить Зауну сделать глоток воздуха и быть услышанным. Даже через сломанного психа. Особенно через сломанного психа, которого видят воплощением всего нижнего города.